Хрен с Горы - Изяслав Кацман

– А, бездельники всякие собираются. По черепахам, крабам и паукам гадают.

Остальные мои спутники, наоборот, оживились. Ну ладно, посмотрим, что тут за авгуры (или как там называются римские жрецы, предсказывающие по полёту птиц) завелись.

Вблизи массовое несанкционированное властями (потому как власти – это я, а я ничего никому ещё разрешить, впрочем, как и запретить не успел) скопление оказалось состоящим из нескольких тесных кучек разного возраста туземцев, которые, облепив небольшие пятачки по центру, азартно вглядывались в происходящее внутри.

Кано с Длинным аккуратно, но твёрдо вклинились в ближайшую компанию, оттирая публику, недовольно ворчащую, но не рискующую связываться с отрядом вооружённых головорезов. Следом за ними к середине протиснулись и остальные члены нашей экскурсионной группы.

Сперва я ничего не понял, а когда до меня дошло происходящее, с трудом удержался, чтобы не заржать. Ибо упомянутое Ванимуем «гадание» оказалось не чем иным, как бегами, в которых в качестве беговых животных использовались… черепахи. Причём даже не знаю, что вызвало у меня больше веселья – то ли использование для этого существ, о медлительности которых в моей прошлой жизни складывали анекдоты, то ли нешуточные страсти, кипящие на «ипподроме». Приглядевшись, начинаю наблюдать некоторую систему в первоначально показавшихся хаотичными действиях владельцев беговых черепах и в реакции болельщиков. Хозяева рептилий направляли движение своих подопечных короткими палками, но подталкивание при этом не допускалось – основной причиной недовольных воплей и ожесточённых споров, каким-то чудом не переходящих, однако, во взаимные оскорбления, как раз и были мнимые или реальные толчки, способные придать соревнующимся рептилиям дополнительное ускорение. Имелась и судейская коллегия – тройка старающихся хранить спокойствие мужиков, которым зрители и предоставляли определять, имело ли место нарушение правил, либо же нет.

Выбравшись из толпы, направляюсь к следующему скоплению. Там проходят бега сухопутных крабов. Накал страстей не меньший, чем с черепахами. Членистоногие двигались шустрее медлительных пресмыкающихся и всё время норовили выбраться из неглубокой ямы, куда их спихивали палками владельцы и зрители. Как публика ухитрялась уследить за отдельным бегуном в этом хаосе и, по каким принципам присуждалась победа, я не понял.

Две другие компании наблюдали за паучьими боями и схватками всё тех же крабов. Пятая кучка же занималась швырянием каких-то костяных пластинок с вырезанными на них рисунками. Причём каждая серия бросков сопровождалась ожесточёнными спорами о магическом значении сложившейся в итоге совокупности картинок.

– И где же здесь гадания? – спросил я Ванимуя, когда мы отошли подальше от шумящих и галдящих любителей азартных развлечений. – С костями понятно. А остальное?

– Многие приходят сюда, чтобы загадать желание или спросить духов о будущем. Они говорят: если победит именно вот эта черепаха, краб или паук, то сбудется и то, о чём я прошу духов. Некоторые же приходят сюда, чтобы решить спор о чём-либо – тогда спорящие ставят на победу разных животных. Чьё побеждает, тот считается правым. Хотя хватает здесь бездельников, которые спорят и даже делают ставки просто так.

Да, Мар-Хон в моих глазах становится всё больше похожим на настоящий город со всеми присущими урбанистическому поселению пороками: сперва трущобы с соответствующим населением, теперь вот азартные игры, замаскированные под магические обряды.

Глядишь, здесь ещё и проститутки найдутся. О чём я не преминул спросить хонца. Правда, пришлось потратить минут пять на описание самого явления. Среди жителей Пеу было довольно либеральное отношение к сексу и внебрачным детям, но за без малого пять лет, проведённых среди папуасов, как-то не попадались женщины, живущие исключительно за счёт продажи своего тела, равно как не известны мне и слова, обозначающие представительниц древнейшей профессии. Так что никакая она у туземцев не древнейшая: гончары, строители хижин или лодок, резчики по дереву уже имелись, металлурги, благодаря мне, тоже. Даже профессиональные воины, служители религиозных культов и наследственные правители на нашем острове завелись. А путаны – нет.

Хотя нескольких дамочек, которые любили вытрясать подарки со своих половых партнёров, я припомнить могу. Алка в своё время не раз упоминала о какой-то Иколиу, которая мало того, что выбивала из своих постоянно меняющихся любовников новую посуду или украшения, так ещё и припрягала каждого из них к ремонту своей хижины или сельхозработам. Но это была так, любительщина. Меня же интересовали профессионалки.

– Есть такие, – поняв, чего хочет узнать новый таки, ответил Ванимуй. – Их на весь Мар-Хон десятка два. Когда приплывают чужаки из-за моря, они ублажают их и людей из дальних селений, которые приходят на начинающийся торг. За это заморские гости дают им бронзовые кольца или чаши, а местные – связки ракушек. Потом эти женщины меняют полученное от своих любовников на еду и нужные им предметы. Себе оставляют только часть колец. А остальное время они живут за счёт полученного и за счёт своих полей. Но и тогда любой, кто посетил Мар-Хон по своим делам, может прийти к ним и провести ночь в обмен на какую-нибудь вещь или запас коя на несколько дней.

– А тебе они зачем, Сонаваралинга? – поинтересовался Длинный. – Таниу и её дочери мало?

– Ага, мало, – отвечаю.

Может, с точки зрения туземцев и в порядке вещей, когда победитель пользуется не только жилищем и прочим имуществом погибшего противника, но и его женщиной. Но по мне, подобное смахивало на ту же проституцию или изнасилование. Пусть даже сама Таниу была вовсе не прочь – я уже ловил на себе её игривые взгляды, – но мне-то каково! Умом, конечно, понимаю, что подобное чистоплюйство по местным меркам просто глупо, и даже, в общем-то, негуманно – лучше уж бедной вдове лечь под одного, чем ублажать три сотни мужиков. Но ничего не могу поделать.

Историю Таниу мне уже успел вкратце поведать Ванимуй – в ответ на вопрос, кто она такая. В общем, был парнишка из не очень уважаемой, хотя и не самой последней семьи в деревне на юге Вэя, так себе, половинка на серединку. И была девчушка – дочь местного старосты. И была любовь. Папаша, разумеется, не желал слышать о таком зяте, поскольку давно уже вынашивал планы породниться с главным боссом соседней деревни, у которого как раз подрос сын. В итоге влюблённая парочка ударяется в бега. Родня с обеих сторон, естественно, проклинает непутёвых чад и отрекается от них: староста совершенно искренне, а семья Рохопо, скорее всего, чтобы избежать неприятностей со стороны местного начальства, а также потому, что «так принято».

Мар-Хон показался беглецам слишком близким к родне, так что подались они в Тенук. Ромео папуасского разлива ухитрился попасть в регои,