Хрен с Горы - Изяслав Кацман

непонятно, но, наверное, всё-таки к представителям нашего славного братства, вон как вчера гигант радовался, что теперь опять будет иметь дело со своими боевыми товарищами, а не со столичными интриганами.

Определив состав органа, которому суждено управлять страной на переходный период, стали ждать появления Солнцеликой и Духами Хранимой. Та явилась, свежая и выспавшаяся, аж завидки берут – вот что значит молодой здоровый организм. Ну и тот факт, что правительницу не будили каждые полчаса по пустякам.

Заседание нашего «временного правительства» почти сразу приняло неожиданный оборот. Я рассчитывал по-быстрому решить судьбу арестованной публики, а потом приступить к длинному и нудному дележу должностей с последующим распределением обязанностей. Но вместо этого мне и остальным пришлось выдержать настоящее сражение с юной тэми, которая требовала немедленной и как можно более мучительной казни всех «сильных мужей», которые толклись вокруг трона последние полгода.

Текокцы, мужественно отстаивая жизнь проигравших противников, руководствовались по большей части соображениями родства – семейные связи тесно связывали практически всю дареойскую верхушку столицы. Хонцы с вэйцами исходили из того, что сначала нужно разобраться с виной каждого. Я же прекрасно понимал, что уткнувшие сейчас носы в землю граждане, чьей крови требует Рами, единственные имеющиеся в моём распоряжении кадры, с помощью которых ещё долгие годы предстоит управлять Пеу и проводить реформы, способные приобщить папуасов к цивилизации, хотя бы в её местном бронзововековом варианте.

Столкнувшись с дружным противодействием, Солнцеликая и Духами Хранимая вынуждена была отказаться от массового насаживания на колья негодяев, из-за которых она на полгода лишилась общества Сонаваралинги. И согласилась на тщательное и вдумчивое разбирательство с каждым из обвиняемых по отдельности.

Ну а потом началось это самое «вдумчивое разбирательство». Один за другим пред очи юной правительницы представали провинившиеся подданные. Четвёрка тенукцев выступала в роли свидетелей обвинения и защиты в одном флаконе, перечисляя прегрешения доставленного и смягчающие обстоятельства, если такие имелись. Иногда добавляли свои пять ракушек тонопу Вахаку или Гоку. А наша бесконечно милосердная тэми определяла участь подсудимого. Особым разнообразием приговоры не отличались: либо отлучение от монаршего двора на срок от одного до пяти дождливых сезонов, либо на те же год – пять лет «улагу».

В «улагу», в соответствии с особенностями туземного произношения, превратился ГУЛАГ. Автором идеи принудительного ударного труда провинившихся на благо государства был, разумеется, ваш покорный слуга. Банальное физическое уничтожение здоровых людей казалось мне ужасной расточительностью, особенно учитывая громадьё планов по осушению болот Бунсана и прокладке дорог, коим надлежало надёжно связать тот край с Хоном и Вэем. Пары-тройки лет копания канав и таскания грунта под присмотром Длинного будет достаточно, чтобы столичные «сильные мужи» и гордые регои забыли о своём высоком положении и то, как определяли судьбы Пеу. Пока пусть поработают палками-копалками, а потом, когда с медного месторождения в Талу пойдёт первый металл, снабдим их потихоньку нормальным шанцевым инструментом.

В итоге с судом провозились практически весь день. Из двухсот тридцати шести схваченных на «улагу» были осуждены семьдесят девять. Остальные отделались отлучением от двора тэми. Этих под вечер довольно бесцеремонно выпнули прочь. А обречённых на принудработы построили и под конвоем вэйских ополченцев погнали в сторону Широкой Алуме.

Никаких сил на делёжку портфелей у членов высокого суда сегодня уже не осталось. Так что отложили этот одновременно и волнующий, и неприятный для меня вопрос на следующий день. Остаток же дня посвятили погребению Баклана. Покойников, получившихся в процессе мести за вохейца, равно как и убитых при задержании, забрали родственники – по «милому» туземному обычаю кормить речную рыбу. Своего товарища «макаки» закопали, как и положено в нашем братстве, в земле. Так в Тенуке появилось кладбище, а на нём – первая могила.

Над телом Итуру вырос небольшой холмик красноватой земли. Я прочитал длинное заклятие, ставившее вохейца в ряды «погибших-но-не-забытых-и-потому-живых». А по возвращении в «королевский» квартал нас ждало погребальное пиршество за счёт запасов типулу-таки. Как принято на папуасских похоронах, все старались веселиться и шутить. Причём выходило это отнюдь не вымученно – ну не умеют туземцы долго предаваться унынию по случаю смерти родственников и друзей.

Единственный, кто сегодня был мрачен, – это я. И дело вовсе не в горе из-за зверски умерщвлённого Баклана, хотя парня, разумеется, жаль. Просто только теперь до меня окончательно дошло, что отныне на мне ответственность за судьбу немалых размеров острова с многочисленным населением. А я имею весьма смутные представления о том, что, как и для чего нужно делать и к чему всё это приведёт. Ну зачем я вообще ввязываюсь в это прогрессирование дикарей с неизвестным итогом? Жили бы себе и жили, как прежде, сажали корнеплоды, растили свиней, во всех бедах видя волю духов… А что сейчас каждый третий ребёнок не доживает до года… Не известно, сколько трупов будет на том пути, который уготован туземцам моими стараниями… Теперь уж точно никакого путешествия в поисках лучшей судьбы в цивилизованные земли – раз уж сам заварил всю эту кашу, мне и отвечать.