Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин

16 января.

Амфитеатрова (Райка, как ее называют) приходит просить денег и проч. Ее муж не церемонился, выходя из газеты, клеветал на меня писал в «России» разные гадости против меня без подписи, во время юбилея не поздравил. Ежедневно кого нибудь ссылают, ежедневно есть несчастные, которым можно помогать, а помогать Ам-ву, который вел себя относительно меня неблагородно, не следовало.

Может, это и правда. Но у меня против него никакой злобы. В. П. Бурении говорил, что он в психологию зависти к Дорошевичу не верит, что Ам-в мог написать просто в белой горячке. На это, как будто, указывают слова Ам-вой, что он две недели безвыходно сидел дома после кутежей и «работал». В Петербурге врачи психиатры собираются подать записку, что он невменяем.

Демчинский рассказывал, что по городу ходят сплетни, что это я подкупил Амфитеатрова написать пасквиль за 50 тыс. 3000 я дал ему у Кюба, а остальные на руки. Но так как одного Амф-ва подкупить мало, то надо еще сообразить сумму, за какую пойдет Сазонов. Вот подлецы, как действуют! Говорят, Победоносцев, прочтя пасквиль, сказал — «Это хуже выстрела!» Но свинство, старается запутать в дело меня. Деньги, данные мной Ам-вой, очевидно помогают сплетне.

17 января.

Опять те же разговоры. «Россия» будет выходить. Говорят, Витте советовал государю не обижаться, что это будет нехорошо. Он послушался. Вечером в газету прислано секр. ред. России объявление.

Булгаков послал его Шаховскому, который исправил — вместо «приостановлено» —«приостановилось». Воображает, что он кого нибудь обманет.

Беляев по секрету вечером сказал мне, что будто Амфитеатров умер. Дорошевич это известие благовестил по городу, и составлялись легенды, что Амф. умер ударом, что он застрелился, что его отравили.

Отрава. Господи, боже мой! Точно Италия времен Борджиа. Вся эта болтовня основывалась на какой-то телеграмме от него, в которой было сказано, что все радикально изменилось и присылать ничего не надо. Очевидно, чепуха.

Я не спал прошлую ночь и думал лечь рано. Но после обеда лег спать и опять себе напортил, т.-е. и другую ночь не спал.

20 января.

Амфитеатрова ходила к кн. Ухтомскому просить его, чтобы он похлопотал у государя за ее мужа. Он решительно отказался.

Репин наврал в своей статье, отнеся П. Веронезе к XVII ст., и Венецию в том столетии подчинил Австрии. Я поправил его и привел над его поправкой (№ 9294) выписку из Ш. Ириарта о допросе в St. Officio П. Веронезе. Пожалуй, обидится. Плохо художники наши знают историю и даже историю живописи.

Вчера я писал Сигме. Ответа от него не получил. С Геем по обыкновению говорили о газете и жалели, что нет молодых талантливых сотрудников. У Сигмы большое достоинство: «много духу», — сказал Гей.

— «Во вторник он хотел принести какую то пакость», — сказал Гей.

Деньги и богатство портят людей, особенно тех, которые должны быть независимы по самой своей профессии, как напр. журналисты.

Репин предлагает свои афоризмы об искусстве и спрашивает, на каких условиях. Я отвечал: «на тех же (20 к. строка)».

23 января.

В прошлое воскр. был кн. Шаховской, ругал Амфитеатрова, говорил, что погубил его, Шаховского, что «Россию» он много раз спасал, что если б он захотел найти в ней вредное направление, то его можно найти «через строку» во многих статьях. Он рассказывал, что, прочитав два столбца фельетона, нашел, что ничего нет, что это «провинциальные нравы», как сказано в заголовке, и пошел с визитами. В 5 ч. его позвал Сипягин, говорил ему, что он распустил цензоров, а Ш. отвечал, что напротив он так строго держит цензоров, что ни один из них не смел бы сказать ему, что в фельетоне разумеются государь и его семья.

В эти дни разговоры продолжались. Е. В. Богданович, у которого я был вчера и познакомился там с редактором «Миссионерского Обозрения», говорил, что у Сипягина говорят о том, что я чуть ли не был в заговоре с Амфитеатровым, что я дал ему 1000 р. и пригласил писать в «Нов. Вр.» Я всегда жалел и жалею, что Амфитеатров вышел из «Нов. Вр.» Что ему следовало бы побыть еще два-три года у нас и отвыкнуть от своей бестактности. Сегодня Сергеенко говорил, что летом Л. Н. Толстой, прочитав его фельетон, в котором прозрачно была рассказана история государя и Кшесинской, сказал:

— «Ах, он когда нибудь такую штуку сделает, что всех удивит. Он именно такой».

Л. К. Попов снова спрашивал о. Янышева, и он подтвердил ему, что действительно государь сказал ему в воскресенье после обедни, подавая ему № «России»:— «Прочтите, как пишут нашу биографию». Сипягин ничего не говорил государю в течение нескольких дней. В воскресенье он обедал у гр. Шереметева и, приехав с обеда, принял меры: телеграммами остановил кое-где почту, запретил продажу в железнодорожных киосках и велел сделать обыск у Амфитеатрова и сослать его в Иркутск. О. Янышев говорил, что в. к. Владимир Александрович присылал ему № «России» в среду. Богданович говорил, что в четверг Сипягин не докладывал государю, но что в пятницу в 2 ч. послал за ним государь и сказал: — «Я прочел эту гадость. Почему вы мне об этом не доложили?» — «Я не считал возможным», — отвечал министр, — «но я сделал распоряжения». Он приехал от государя довольный и вечером сказал: — «Я доволен сам собою».

А. И. Никольский передал, что Витте назначен председателем комиссии по сельскому хозяйству. Он этого не ожидал. Был весьма возбужден. Говорил, что орловские дворяне написали, что если Ермолова сделать министром финансов, а Витте — министром земледелия, то больше ничего и не нужно для поправления дела. Открыть таможни, разорить промышленность и тем будто бы спасти хозяйство. Крестьянину можно помочь, но не этого, очевидно, хотят члены комиссии.

Но Сипягин — «барин» старого порядка, аристократ, думающий что все дело в том, чтобы помочь помещикам. Необходимы решительные реформы, необходимо нечто вроде земского собора, необходимо обеспечение личности, необходима свобода, которая бы не давала разгуливаться произволу.

У репортера «Нов. Вр.» сделали обыск без него, причем выломали дверь в его квартире. Потом за ним послали и увезли. Все дело оказалось в том, что разорванную его карточку нашли в Козловской тайной типографии, печатавшей прокламации рабочих. Этими прокламациями давно уже наполнена Россия. Репортера послали к рабочему прошлой весной, который прислал письмо в редакцию, желая видеть автора статьи «Нов. Вр.», за которую газета была остановлена. Его послали. Он нашел его, привез к себе на квартиру и расспрашивал и делал заметки. В это время было объявлено редакциям, что можно печатать статьи о рабочем движении, но с позволения особого цензора при министерстве внутренних дел. Несколько заметок было составлено в редакции, но цензор так их безбожно марал, что они не печатались. Затем и перестали посылать. Репортеру надоел рабочий, он стал часто к нему ходить, говорил, что он известный даже за границей агитатор и т. д. По его смелости репортер заметил, что перед ним просто шпион, и он запретил швейцару пускать его. С того времени он и не видел его. Весьма вероятно, что это и был шпион. «Нов. Вр.» остановили за статью о рабочем вопросе и, разумеется, заподозрили в сношениях с рабочими и прислали шпиона. У нас постоянно подозрение падает на спокойных людей, а «Нов. Вр.» было неугодно Сипягину, и он за ним охотился, как хороший охотник за дичью.