Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - Андрей Марчуков

Стоит отметить еще одну важную черту выработанных Н. Хвылевым и М. Волобуевым концепций. Она заключалась в точке зрения на Украину как на уже сформировавшийся самостоятельный национальный и государственный организм. Ориентация на культурный тип Европы и стремление установить с ней непосредственные контакты в культурной и экономической сфере становились главными идейными позициями нового – более современного, модернизационного направления украинского движения, ставящего перед собой не просто и не столько задачу превращения народных масс в украинскую нацию, сколько задачу дальнейшего развития таковой.

Большевики отмечали, что основная масса националистов «традиционного» типа не поднималась выше уровня «галушек с салом» и была удовлетворена «украинизацией в районном масштабе». После неудачи борьбы за национальную Украину в бандах и подполье их энергия перешла в область «реальной политики» – работы в советских, культурно-просветительских и образовательных организациях. Курсом национальной политики (разумеется, не без некоторой его критики) эти люди были «пока что довольны» и о большем не помышляли, потому что не имели ясной перспективы своей работы в условиях «новой» Украины и не хотели заглядывать далеко вперед. Конечно, вера в «жовто-блакитное» будущее, в самостийность и суверенность у них оставалась, но как и когда они наступят, эти люди представляли себе нечетко[836]. «Якось то буде», – говорили они, и в их словах была своя правда, потому что четкого понимания путей реализации «реальной работы» у них не было не только из-за «галушечно-шароваристого» идейного уровня, позволявшего быть довольным уже самой украинизацией ради украинизации. К этой категории относились и те, кто знал цену культурной работе и не сомневался, что вслед за языком и культурой придут нация и суверенность. Но в условиях Советской социалистической Украины, промышленного строительства реализация их усилий была возможна лишь через ее внутреннее перерождение. Вот почему они поддерживали «красный нэп» с его частной собственностью, уступками «сельскому производителю» и, естественно, украинизацией. Пролетариат, коммунизм, индустриализация, то есть все, что противоречило политике «временной уступки», были для них чуждыми. Поэтому они и не могли увязать друг с другом «национальную» Украину и коммунистическую УССР. Не имея сил и желания перестроиться или не понимая неизбежность этого ради своей победы, они были обречены надолго, если не на совсем, отойти от активного участия в историческом процессе.

Совсем иначе мыслили представители «красного», «модернизационного» направления. Эти люди решительно порывали с «этнографизмом хуторянского украинофильства», с «провинциальной ограниченностью последнего». Поэтому они были непримиримыми врагами националистов «традиционного» типа, выступали за индустриализацию, социальную модернизацию общества (во всемирном масштабе) в авангарде с пролетариатом, «за выход на широкие просторы мировой культуры»[837]. Но в их мировоззрении, помимо коммунизма, мирового пролетариата и СССР, присутствовала «Украина» как абсолютно равная им символическая ценность, как вполне гармоничный организм, способный на самостоятельное существование и потому нуждающийся в нем. Ориентация на «красную» Россию, ее революционные и культурные традиции, низводила бы «красную» Украину до уровня не «целого», а «части», а самих носителей «украинского красного мессианства» оставляла бы «не у дел» (ведь все решалось в Москве «московскими» большевиками – интернационалистами и «российским» пролетариатом). И тогда у носителей новой идеологии оставался единственный, но прямой путь – к старой «просвите» с ее «этнографизмом», антикоммунизмом и надеждами на буржуазное перерождение и неминуемую реставрацию УНР. Получался замкнутый круг, из которого был простой выход, хотя он чуть ли не дословно повторял главный лозунг украинских националистов – «прочь от России». Опять, как и в сотнях других случаев, когда речь шла о создании «Украины», вперед выступала борьба мировоззрений, конкуренция «украинскости» и «русскости», борьба с «московским дирижером», хотя бы он и заседал в Политбюро. Но это ставило под сомнение необходимость существования «красного», модернизационного направления, а главное – являлось бы шагом назад, вступало бы в противоречия со сложившимся социально-экономическим, национальным и культурным положением УССР того времени.

Для того чтобы разорвать порочный круг и не скатиться к банальному повторению «чубатых просвитян», нужно было внести в идеологию свежую струю, придать ей позитивность. Призыв «Геть від Москви!» не содержал в себе ничего нового и был просто кратким выражением сущности украинского движения и идейной заряженности украинского национального строительства. Если уж украинское движение было обречено «бежать» от России, то этому «бегу» надо было придать направленность и указать нравственные и иные ценностные ориентиры, то есть «бежать» следовало не от чего-либо, а к чему-либо. В контексте извечного культурно-философского и политического противопоставления Европы и России такой альтернативой российскому влиянию должны были стать не какие-то «исконные», «древние», «народные» украинские ценности, а европейские нормы и образцы в культуре, ментальности, экономике, языке, а затем, вполне возможно, и в политике (с этой точки зрения даже Коминтерн мог стать символом «цивилизованного» мира и его воплощения – Европы, альтернативным «российской» ВКП(б).

Итак, несмотря на различный подход к проблемам развития Украины, на взаимное неприятие между сторонниками «старого» и «красного» национализмов, различия между ними были тактическими, а стратегическая цель оставалась общая – превращение «Малороссии» в «Украину». Националисты «нового» типа создали модернизационную идеологию и придали ей (возможно, впервые в истории украинского движения) какую-то позитивную направленность, заключавшуюся, может быть, даже не столько в ориентации на «европейские» ценности как таковые, сколько в их использовании для достижения собственных идеалов. Украинское «мессианство», пусть «красное», ибо, лишь будучи коммунистическим, оно могло попытаться что-то принести миру, явилось следствием появления в украинском движении совершенно нового направления. Националисты «нового» типа имели больше шансов на успех в коммунистическом государстве. Только они реально могли встать у руля УССР и, внедрив в партийно-хозяйственную бюрократию свою идеологию или воспитав на ней новые кадры, стимулировать местнические и сепаратистские поползновения последней.

Конечно, это направление было лишь в начале своего становления. И все же, несмотря на это, большевики-интернационалисты были обеспокоены появлением концепций «украинского мессианства», пролетарско-европейской модернизации Украины, называя их носителей и приверженцев «наисерьезнейшим противником». Малочисленность последних (часть научной и художественной украинской интеллигенции, вузовской молодежи, некоторых сотрудников советских учреждений[838]) никого не должна была вводить в заблуждение.

Как известно, обществом руководит тот, кто выработает свою систему ценностей, утвердит ее в общественном мнении и сумеет распространить в массах. То обстоятельство, что «красные» националисты в количественном отношении заметно уступали националистам «старого типа», не уменьшало их значения. Хотя возможности влияния последних на настроение общества нельзя сбрасывать со счетов, они были ограниченны реалиями социалистического строительства. «Старые» националисты в качестве своей общественной опоры имели отживающие мелкобуржуазные слои, с каждым днем лишались ее и теряли перспективу. Возможности их влияния на массы, особенно на их передовую часть, на опору власти – пролетариат, партийцев, коммунистическую интеллигенцию – были ограничены. Гораздо больше их было у националистов «нового» типа, и они использовали это в полной мере, оказывая нарастающее влияние среди учащихся вузов, молодых партийцев, особенно тех, кто пришел из рядов национал-коммунистов[839].

Дело в том, что с течением времени начала складываться ситуация, когда молодая коммунистическая интеллигенция, борясь с буржуазным влиянием на народные массы «старых», все больше оттесняла своих конкурентов – «просвитян» и прочие «буржуазные» элементы – от просвещения масс, идейного и практического руководства строительством украинской культуры. Затем, по мере углубления этого строительства, перед «красными модернизаторами» начали вставать новые задачи и определяться несколько иные приоритеты, которые начинали все больше и больше расходиться с тем курсом, который проводила в этом вопросе партия. В. Затонский с тревогой напоминал, что эти люди, отдав ликбез и начальное образование «идеологам-хуторянам», «почти монополизировали… создание новых ценностей в украинской культуре», через литературные журналы подавали «тонкую отраву в советской обертке», а в советских вузах готовили кадры для национального движения из числа молодой украинской интеллигенции. То есть начинали брать украинское национально-культурное строительство в свои руки[840].