Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - Андрей Марчуков

Концепция Николая Хвылевого была насквозь пропитана идеей мировой революции, которая к середине 1920-х оказалась прочно связана с именем ее самого горячего и последовательного сторонника – Льва Троцкого. Кстати, сам украинский литератор не скрывал, что «симпатизировал… положениям Троцкого»[821]. Ожидание «азиатского ренессанса» родилось под влиянием затухания революционной борьбы в Европе и подъема освободительной борьбы на Востоке, в частности в Китае. Надежды на Восток в те годы возлагало и руководство СССР, особенно те его круги, которые по-прежнему мыслили категориями «мирового пожара». Но в представлении Хвылевого и его единомышленников «ренессанс» превратился в своеобразную мессианскую идею, тесно связанную с национальным фактором – становлением «молодой украинской нации». Борьба с русской культурой точно соответствовала этой концепции нового украинского «мессианства»[822].

«Старое» и «новое» направления и УССР: возможности и перспективы

Вот, вкратце, в чем состоял «хвылевизм». Впоследствии критики ухватились за отдельные моменты его программы: за ориентацию на Европу[823], за призыв бежать прочь от Москвы, за требование немедленной украинизации рабочего класса. Впрочем, они были не так уж и не правы. Вне зависимости от того, что хотел сказать сам Н. Хвылевой, надо помнить, что любая теоретическая система, выйдя из-под пера автора, становится достоянием общественности и начинает жить своей жизнью, в устах толкователей и в массовом сознании порой трансформируясь до неузнаваемости и приспосабливаясь к тем реалиям, в которых существует данное общество. Подобная судьба была уготована и «системе ценностей», предложенной пролетарским писателем. Ее постулаты могли быть до конца не поняты или же специально использованы «национально сознательными украинцами» в качестве идеологического оружия, а также могли стать лозунгом для тех групп, которые понимали «возрождение нации… как буржуазную реставрацию», а под ориентацией на Европу – «ориентацию на Европу капиталистическую»[824].

Еще лучше поняли и оценили сказанное Хвылевым в украинской эмиграции, тем более что там имелись те, кто мыслил аналогичным образом. «Освобождение украинской культуры из-под убийственных русских влияний и введение ее в блестящую семью западных национальных литератур будет иметь влияние на весь способ мышления нашей интеллигенции и приведет многих к убеждению, что “политический союз с Москвой” является в действительности колониальной зависимостью… и что в силу экономических и культурных причин Украина может быть или московской колонией, или действительно самостоятельной нацией»[825]. Так на страницах «ЛНВ» памфлеты украинского писателя-коммуниста прокомментировал Дмитрий Донцов[826], ведущий идеолог украинского национализма, борец за духовную модернизацию украинской нации на активных, наступательных, «европейских» принципах, чье имя в устах большевиков стало синонимом «украинского фашизма». Кстати, и сам Хвылевой признавал, что обмен идеями был обоюдным и Донцов «как сильный публицист» также влиял на него[827].

Не так понять Хвылевого могли еще и потому, что он давал практические советы по проведению национальной политики. Так, он подчеркивал, что на Украине действительно имеет место такое явление, как борьба культур. Причем он не маскировал этот факт, а считал борьбу желательной и во всеуслышание призывал ее усилить. Только «борьбой культур» дело не ограничивалось. Проблемы преобразования «Малороссии» в «Украину» могли облекаться и в более откровенные рассуждения о судьбах нации. В своем докладе на XIV Киевской партконференции С. В. Косиор проиллюстрировал это словами писателя Г. Косынки, которые никак иначе, как националистическими, назвать нельзя. Г. Косынка разделял нации на творческие и нетворческие. Первые делают историю, так как стремятся победить другие нации, вторые же обречены влачить жалкое существование и жить по указке наций «творческих». И далее писатель сетовал, что украинцы принадлежат не к творческой нации, подавляющей других, а к нации угнетаемой[828].

Хотя идеи Н. Хвылевого и тем более Г. Косынки (который, по сути, повторял основные идейные концепции Д. Донцова[829]) разделялись далеко не всеми представителями украинской интеллигенции, какие-то их положения или же общая направленность вполне могли найти у них отклик. В связи с этим не такими уж неправильными представляются слова одного из тогдашних теоретиков национального вопроса В. Ваганяна, критиковавшегося «национал-коммунистами» из КП(б)У за великодержавность (хотя он был вовсе не великорусским шовинистом, а троцкистом) и недооценку национального вопроса на Украине. Он полагал, что при внимательном рассмотрении окажется, что отнюдь не малая часть украинской интеллигенции (речь идет не о «буржуазной», а о «новой» интеллигенции. – А. М.) – фактический возбудитель нынешних разговоров о национальной культуре – ведет неустанную, более или менее ловко скрытую борьбу с интернациональной культурой[830], стремясь вложить в украинскую форму национальное же содержание.

Конечно, борьба за одну и ту же «аудиторию», за «рынок сбыта» своей продукции, за утверждение в массах своих идей с каждым днем обостряла противостояние украинской и русской культур, тем более что первая была не в состоянии самостоятельно одолеть русскую и поэтому устами Н. Хвылевого требовала от партии поддержки (то есть наращивания темпов украинизации). Да и русская культурная традиция была весьма сильной, что выражалось в саботировании украинизации широкими слоями населения, считавшими (чаще про себя, чем открыто) ее делом бессмысленным, шагом назад в образовательном и культурном уровне.

Помимо приверженности к русской культурной традиции в основе этих настроений лежал также фактор государственности, только уже не украинской, а советской. В сознании многих людей последняя «нейтрализовывала» наличие государственности украинской, а само существование СССР позволяло им не воспринимать всерьез УССР. Стремление видеть в Советском Союзе привычную Россию создавало позициям русской культуры и общерусской идентичности крепкий тыл не только в Советской Украине, но и за ее пределами. Тысячами нитей она связывала их с русским населением во всем Союзе, с «работниками союзных аппаратов», с теми многими коммунистами, которые не воспринимали политику партии в национальном вопросе, относились к нему равнодушно или понимали его в крайне интернационалистической трактовке как неминуемом и скором отмирании национальных культур в едином социалистическом человечестве[831]. Все это, конечно, усиливало злобу приверженцев украинства и накаляло противостояние. Но при этом надо помнить, что наступательный характер был присущ именно украинскому национализму.

Наличие борьбы украинской и русской культур, как и активную роль в этом украинского национализма, были вынуждены признать и большевики. Правда, сам факт борьбы за население Украины они по-прежнему предпочитали не афишировать, объясняя все деятельностью буржуазных элементов и выразителей их идеологии из числа творческой интеллигенции обеих национальностей («архи мелкобуржуазный национализм», национализм мещан, «приросших… к своей куче навоза»[832]). Дело представляли так, как будто те, кто призывает ее усилить, – даже не националисты и борются не столько за независимость, сколько против революции (контра, а с ней разговор короткий!) и «поэтому… идут против Москвы», хотят «закупориться у себя», ничего советской власти не давать и русскую культуру как культуру революции «не развивать»[833]. Большевики вообще довольно часто давали точную оценку тому или иному явлению общественной жизни, указывая его истинную подоплеку. Ухватили они и суть украинско-русского противостояния. Скажем, нарком просвещения УССР Н. А. Скрыпник отмечал, что «украинский и русский национализм на Украине… близнецы», идущие в связке друг с другом и подпитывающиеся идеей противостояния «одной культуры другой»[834].

Верно оценивая ситуацию, большевики старались разрешить ее своими средствами. Встав на украинскую позицию, признав «законность» сохранения национальных форм и даже укрепляя их, они повели борьбу за придание им «правильного» содержания. И одновременно разъясняли, что украинизация «ничего общего не имеет с попытками украинских шовинистов разорвать связь украинского рабочего с пролетарской Москвой», поскольку она вызвана к жизни «не ради исправления вековой кривды и старых обид той или другой нации (какой ее хотели видеть украинские националисты. – А. М.), а лишь исходя из интересов пролетарской революции», освобождавшей из-под социального и национального гнета трудящихся всех наций[835]. Поэтому любые проявления «борьбы культур», как и их обсуждение, расценивались как «национальные уклоны» от истинной линии партии в национальном вопросе.