Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - Андрей Марчуков

В противоположность «просвите», под которой он понимал «абстрактную категорию в психике общества», тянущую это общество назад, Хвылевой выдвигал лозунг ориентации на «психологическую Европу». Призыв ориентироваться на Европу привлек внимание и большевиков, и их противников (в первую очередь украинскую эмиграцию, заинтересовавшуюся появлением в УССР подобных настроений), которые истолковывали его по-своему. Сам пролетарский писатель разъяснял, что под «Европой» понимал не современные ему капиталистические европейские государства, а «психологическую категорию, определенный тип культурного фактора в историческом процессе, определенный революционный метод»[807]. Европа дала миру цивилизацию, цивилизацию духа, которую творил тип европейского интеллигента – «сознательного и вольного выразителя необходимой и внесознательной воли», тип деятельного творца.

На эту прогрессивную деятельность, на этот тип и призывал ориентироваться Хвылевой. Он был коммунистом[808] и не утратил веру в великую миссию мировой революции. И эта вера нашла свое выражение в идее «азиатского ренессанса» – духовного возрождения мира, которое должно было начаться с расцвета Китая, Индии и т. д.[809] Возглавить «ренессанс», повести за собой «нового человека», «разбудить Европу» и принести туда коммунизм[810], был призван большевизм. Здесь Н. Хвылевой перебрасывал мостик от «психологической Европы» и большевистского мессианства к национальному вопросу. Он считал, что «духовная культура большевизма может ярко проявиться только в молодых советских республиках», то есть в УССР, воспитавшей «в своих буйных степях тип революционного конкистадора» и где всегда были сильны традиции гражданской борьбы. Иными словами, на украинскую культуру и ее пролетарский авангард возлагалась обязанность «нести свет из Азии, ориентируясь на грандиозные достижения Европы прошлого»[811]. Но сделать это была способна только та культура, которая смогла бы стать подлинной культурой молодой активной нации.

Ориентация на ценности «психологической Европы» со всей остротой поставила еще один чрезвычайно важный вопрос: о взаимоотношениях украинской и русской культур. Хвылевой выразил свое отношение к нему в формуле «прочь от Москвы!». Впоследствии это также послужило поводом для его обвинения в национализме. На самом деле Хвылевой, конечно, не был сторонником отделения Украины от Советского Союза. Но это не мешало ему быть уверенным в том, что «Украина тоже чуть иначе будет идти к социализму, хоть и в одном советском политическом союзе с Россией»[812]. Публицист имел в виду нечто иное. Деятельной, прогрессивной «психологической Европе» и ее культурным ценностям он противопоставлял такую же «психологическую Москву», превратившуюся после введения нэпа в «центр всесоюзного мещанства», в котором «всемирным оазисом» остались «пролетарские заводы, Коминтерн и ВКП». От этого «мещанства», слившегося со свойственным, как он считал, российской литературе пессимизмом, с отсутствием «позитивного мироощущения» и активности, он призывал бежать прочь. Новая украинская литература ни в коем случае не должна была ориентироваться на «московское искусство», которое было не способно «воспитать сильного и здорового, цельного и полезного человека», поддерживающего огонь «чрезвычайной веры в правду гражданских битв, в неминуемость прихода далекой… коммуны»[813].

«Запереть» русскую литературу (как передовой отряд русской культуры) на территории «Московии» Н. Хвылевой хотел не только из-за ее «неподходящих» качеств. По его мнению, русская культура с присущими ей ценностями, противоречащими ценностям «психологической Европы», мешала Украине стать «Украиной» еще и потому, что ориентация на нее низводила украинскую культуру до уровня провинциальной и вбивала в головы «потребителей» восприятие ее как чего-то недоделанного, второсортного, второстепенного[814]. Только непосредственный контакт с культурой Европы и использование ее духовных достижений без посредничества России (вспомним волобуевский тезис о непосредственном вхождении в мировое социалистическое хозяйство) дал бы возможность создать из «малоросса» «украинца» и вывел бы «Украину» на широкую дорогу истории.

Нарисовав нравственно-этические критерии, на которых должна была развиваться украинская культура, Н. Хвылевой переходит к оценке текущего момента и дает свое видение возможных способов модернизации «колониальной Малороссии». Здесь его «азиатский ренессанс» и «красный мессианизм» одеваются в национальные одежды. Он полагает, что Украина – «в действительности независимое государство, входящее своим республиканским организмом в Советский Союз» (выделено мной. – А. М.). Как и довольно значительная часть интеллигенции, в том числе коммунистической, Хвылевой считал СССР союзом равноправных государств, в котором все имеют «свою конституцию» и все «самостоятельны»[815]. В УССР воплотилась извечная «воля нации к своему государственному организму». По мнению Хвылевого, вызванное революцией украинское национальное возрождение было ценно не только само по себе, как процесс становления украинской нации, но и потому, что являлось обязательным этапом на пути Украины к социализму. К середине 1920-х гг. оно подошло к новой ступени развития. Начавшиеся шатания и споры в обществе (та же литературная дискуссия) сигнализировали, что этому возрождению стали тесны отведенные ему «рамки культурного развития». Возникла опасность, когда разбуженные революцией народные силы могли попасть в чужие (мелкобуржуазные и кулацкие) руки и перейти на службу врагам коммунизма и советской власти[816].

Расширить «тесные рамки», которыми была ограничена украинская культура, можно было только путем создания соответствующей культурной атмосферы – то есть обратившись к ценностям «психологической Европы», отказавшись от оглядки на Россию и русскую культуру. Н. Хвылевой полагал (а во многом констатировал реальное положение вещей), что русская и украинская культуры – антиподы, поскольку оперируют на одном поле и борются за одну и ту же аудиторию. Согласно его точке зрения, культура должна развиваться (и развивается) на базе экономики. В послереволюционное время сложились все условия для развития самостоятельной, специфической по форме и характеру украинской экономики[817]. (Еще раз отметим, что многое из теоретических выкладок Хвылевого позднее заимствовал М. Волобуев, только у него все рассматривается с точки зрения экономики. Хвылевой даже говорил, что со временем, возможно, и сам бы сформулировал экономическую концепцию, подобную волобуевской[818].) «Своя» экономика придает украинской культуре «теорию коммунистической самостийности», согласно которой «Союз… остается Союзом», а Украина – «самостоятельной единицей». При таких условиях «социальные процессы, вызванные нэпом, логично ведут к конфликту двух культур. Украинское общество, окрепнув, не смирится со своим фактически, если не юридически, декретированным гегемоном – российским конкурентом». Конкуренция – «эта жизненная правда… которая с каждым днем становится все яснее» – заключалась в борьбе «за книжный рынок, за гегемонию на культурном фронте». А поскольку на стороне русской культуры был качественный и количественный перевес, а также психология читателя, который в большинстве случаев выбирал продукцию русской культуры, а продукцию украинской расценивал как «товар второго, третьего или четвертого сорта, хоть бы он был и первого», в одиночку украинская культура побороть своего конкурента не была способна[819].

Из этого следовало, что процесс национально-культурного развития необходимо было как можно скорее взять в партийные руки, а самой КП(б)У срастись с национальным движением «в единое целое». Ей надлежало поддержать возрождение молодых национальных республик ради их самих и ради победного шествия по Европе «азиатского ренессанса» и бросить все силы на то, чтобы оградить украинскую культуру от российского конкурента. Поскольку партия – это передовой отряд пролетариата, то и овладеть украинской культурой должен был пролетариат. До тех пор пока рабочий класс будет оставаться в стороне от украинского национального развития, ход его будет контролироваться другими силами, считал Хвылевой. И он выдвинул еще один лозунг – «дерусификация рабочего класса»[820] как первая и главнейшая предпосылка овладения культурным развитием и ускорения процесса превращения «Малороссии» в национальную «Украину».

Концепция Николая Хвылевого была насквозь пропитана идеей мировой революции, которая к середине 1920-х оказалась прочно связана с именем ее самого горячего и последовательного сторонника – Льва Троцкого. Кстати, сам украинский литератор не скрывал, что «симпатизировал… положениям Троцкого»[821]. Ожидание «азиатского ренессанса» родилось под влиянием затухания революционной борьбы в Европе и подъема освободительной борьбы на Востоке, в частности в Китае. Надежды на Восток в те годы возлагало и руководство СССР, особенно те его круги, которые по-прежнему мыслили категориями «мирового пожара». Но в представлении Хвылевого и его единомышленников «ренессанс» превратился в своеобразную мессианскую идею, тесно связанную с национальным фактором – становлением «молодой украинской нации». Борьба с русской культурой точно соответствовала этой концепции нового украинского «мессианства»[822].