Чёрные ангелы в белых одеждах - Вильям Козлов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мама просила тебя сходить в магазин и купить две бутылки кефира и полкило масла, — вспомнил Дима. — Деньги на кухне, под солонкой.
— Я уроки делаю, — не отрываясь от учебника, произнесла Маша. Ее тонкая шея изогнулась, белые волосы занавесили розовую щеку. Когда Маша делала уроки, она шариковой ручкой почесывала нос, круглый подбородок, лоб. Сейчас она решала задачку, шевелила губами, иногда взглядывала на потолок, на окно с мокрыми извилистыми дорожками от дождя.
— Хочешь, я схожу? — предложил Дима.
— Тебе все ноги оттопчут в очереди, — сказала Маша. — Вот решу задачку и вместе сходим.
Дима вздохнул и отправился на кухню: там, под столом у батареи, у него был припрятан небольшой блок от какого-то электроприбора, найденный во дворе, нужно разобрать его, а винты и гайки сложить в отдельные банки. Кроме вырезания политических деятелей Дима занимался разборкой всяких ненужных деталей, сгоревших электроприборов, в которых всегда есть блестящие винтики-болтики. Ему нравилось отверткой вывертывать их из гнезд и раскладывать в зависимости от размера по жестяным банкам. Инструментов у них в шкафу было много. Когда отец шел к машине что-то ремонтировать, Дима всегда сопровождал его: смотрел, как отец работает, подавал ему ключи, отвертки, плоскогубцы. Отец обещал, что, когда он, Дима, подрастет, и его ноги будут доставать до педалей, научит его водить автомобиль. Эта мысль всегда радовала мальчика. Отец свое слово держит — это он хорошо знал. Главное — побыстрее подрасти!
— Скорее бы лето! — захлопнув тетрадку и потянувшись, произнесла Маша. — Папа сказал, что мы все поедем в деревню Богородицкая, где у нас теперь свой дом.
— Дом! — протянул Дима. — Развалюха. Нам его придется с папой заново строить. Папа уже бревна туда завез и шифер.
— А какое там красивое озеро! — мечтательно произнесла Маша, поворачиваясь к братишке, орудовавшему отверткой и плоскогубцами прямо на полу. Диме стало скучно на кухне и он притащил все сюда — Там цапли на мелководье и гагары плавают, про уток я уж не говорю.
— Я на чердаке нашел ящик с железками, — вспомнил мальчик. — Даже есть Гильзы от ружья.
— Ласточки залетают прямо в сени…
— Мы с папой лодку отремонтируем и будем рыбу ловить.
— Ты плавать-то не умеешь! — поддела Маша.
— В этом году научусь, — солидно заметил Дима.
Прошлой осенью отец купил в деревне небольшой старый дом с яблоневым садом и огородом. Озеро с поэтическим названием Лунное находилось в ста метрах. Русская баня была на берегу у зарослей ивняка. В Богородицком всего десять дворов, причем в шести жили дачники, приезжающие сюда на лето. Дом умершей старухи — продали его ее родственники из Риги — был в запущенном состоянии, крыт прогнившей дранкой с рубероидными заплатами, ветхий сарай и хлев вообще без крыши. Забор из жердин повалился. Зато и стоил дом с баней всего тысячу рублей, по нынешним временам — это почти даром. В доме главенствовала огромная русская печь, много лет не беленая, на ней можно было спать всей семьей. Отец задумал расширить дом, приделать к нему веранду. Хотя все было убого, в туалет приходилось бегать на конец участка, все равно Маше и Диме в деревне очень понравилось, почти все время они проводили на озере. Можно было не бояться в нем утонуть, потому что у берегов оно было мелким, даже лодку приходилось шестом толкать, чтобы выбраться на глубину. Там, на середине, было, конечно, глубоко. В озере водились щуки, лещи, плотва, окуни и судак. Встречались, правда редко, и раки. Дима и Маша вместе с отцом ловили их ночью с электрическим фонарем, поймали три штуки. Один бурый пупырчатый рак прихватил клешней Диму за палец, но отец быстро разжал клешню. Мать рыбалкой не увлекалась, она бродила по лугам и собирала лекарственные травы. Когда Маша принесла домой охапку полевых цветов, мать поставила их в трехлитровую банку с водой, но попросила больше цветы не рвать, мол, дома они быстро умирают, а на воле долго живут и радуют глаз. Любишь цветы — иди на луга и любуйся на них, а зачем их убивать?.. Леса поблизости не было, нужно пройти километра полтора до него. Сначала начинался редкий смешанный лес с кустарником, а потом все чаще встречались сосны и ели. Местные говорили, в бору осенью можно набрать белых грибов. В общем, месяц, который ребята провели в Богородицкой, пролетел незаметно в делах и заботах. Дима деятельно помогал отцу приводить запущенный, захламленный дом в порядок — ему нравилось это дело. Особенно разбирать ящики и коробки с ненужными вещами, которые обычно хранят на чердаках и в сараях. Отыскал граммофонную трубу, ржавый утюг, в который засыпают раскаленные угли, позеленевшую лампу, похожую на волшебную лампу Аладдина Помогали мама и Маша, но отец старался их не перегружать. Работа-то была в основном мужская: рытье ям для столбов, приколачивание к сухим жердям штакетника, строгание рубанком досок, латание рубероидом совсем прохудившейся крыши. Да и мало ли по дому дел? По-настоящему перестраивать дом отец решил с весны этого года, но вот уже весна на дворе, а он все еще никак не может вырваться в деревню. У него сейчас и в городе забот по горло.
В дверь позвонили: Дима бросился открывать.
— Спроси, кто там, — крикнула ему вслед Маша. У родителей были ключи и они не звонили в дверь. Пришел Толик Пинчук. Не поздоровавшись с Машей, буркнул:
— Айда на улицу, по Суворовскому с трехцветными флагами и плакатами толпа идет к Смольному. Знаешь, что я прочитал: «КПСС — вон из здания Института благородных девиц!» Кто это такие благородные девицы? — стрельнул он глазами в сторону Маши, — Откуда они взялись? Папа говорит, у нас одни только проститутки…
— Выставлю за дверь, — пригрозила Маша.
— Они к нам и домой ходят лечиться…
— Твой папа с такими только и имеет дело, — рассудительно заметила девочка.
— Он всех лечит, — вступился за отца-венеролога Толик.
Черноголовый, светлоглазый и угрюмый не по годам, Толик был высоким мальчишкой и уже ходил в первый класс. К девчонкам почему-то относился с презрением. Это, наверное, еще от отца передалось. Хотя венерологу и грех было бы жаловаться на клиенток, он на них много зарабатывал.
— В Смольном до революции был Институт благородных девиц, — просветила их Маша, — А вот института благородных юношей в России никогда не было.
— Я только посмотрю — и домой? — глянул на сестру Дима. Демонстрации, уличные митинги притягивали его как магнитом.
— И я с вами, — сказала она, помня наказ матери не оставлять без присмотра младшего братишку.
Толик еще больше нахмурился, зашмыгал носом, но промолчал: с Машей бесполезно спорить, и потом, она могла его и запросто из квартиры прогнать. Такое уже было, когда он произнес матерное слово, подхваченное на улице. Помнится, она ему еще и пинка дала в придачу, когда он вылетал из прихожей на лестничную площадку.
— Этот длинный Костя, с которым ты из школы вместе ходишь, вчера с Витькой Носовым подрался на заднем дворе, — вспомнил Толик.
— Чего его понесло? На задний двор? — складывая тетрадки и учебники в стопку, спросила Маша.
— Витька Нос ему морду начистил…
— Как ты вульгарно выражаешься, Толик! — покачала пушистой головой с черным бантом девочка.
— Нос кого хочешь победит, — продолжал тот — Он занимается вольной борьбой и этим… каратэ. А твой Костя махал кулаками как попало…
— Почему мой? — грозно взглянула на него Маша.
— Раз ты с ним ходишь…
— Я хожу сама по себе, как киплинговская кошка, — блеснула эрудицией девочка. Рассказ английского классика она на днях прочла.
— Все говорят, что он за тобой бегает…
— Я не говорил, — вставил Дима. Он, сидя на полу, надевал ботинки.
— А ты повторяешь чужие сплетни, — усмехнулась Маша. — И что ты, Толик, за человек: так и норовишь кому-нибудь гадость сказать?
— Мне не говорит, — вступился за приятеля Дима.
— Господи, до чего же скучно с вами! — вздохнула Маша и пошла в прихожую.
— У тебя есть баллон с краской? — шепотом спросил у приятеля Толик — Ну, который брызгает.
— Зачем он тебе?
— На стене нашего дома напишем: «Да здравствует свобода слова и гласность!»
— А что это такое?
— Это значит, все могут говорить и писать на стенах все, что хотят.
— И матерные слова на заборах? — услышала Маша. Она надевала в прихожей курточку и кеды.
— Я вчера видел на углу Невского и Маяковской, где дом ремонтируется, большой портрет голой тетки, — сказал Толик, — Вот с такими… — он развел руки в стороны и покачал ладонями, — Титьками… И в журналах голых теток помещают, и в кино их полно. Мама говорила, что теперь даже в театрах на сцене знаменитые артистки раздеваются и ложатся с дядьками в кровать…
— Только это ты и заметил? — с презрением посмотрела на него Маша — Вырежи из журнала голую тетю, приклей на картонку и неси на палочке. Тебя там с радостью примут в демонстрации…