Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

палача, то пусть это будет, по крайней мере, неким утешением. Ведь моя смерть станет вечным позором для всей английской нации, сославшей меня на этот проклятый остров, где такой ужасный климат…

Словом, ничего удивительного, что у Пленника обнаружился гепатит. Судя по клиническим проявлениям, заболевание имело достаточно тяжелую форму. У Пациента, как отмечал О’Мира, пожелтели белки глаз, а моча приобрела темный цвет; все это, как уже говорилось, сопровождалось сильными болями в правой подреберной области. Типичные проявления воспалительного процесса в печени. Опаснее всего было то, что подобное состояние тянулось месяцами, без должного лечения (проводилась лишь так называемая симптоматическая, то есть облегчающая, терапия). Как результат – заметное увеличение печени и ее затвердевание. Наблюдались проявления цирротических, то есть необратимых, изменений клеток печени…

Во-вторых, истинным бичом Святой Елены была дизентерия. Болели не только в Лонгвуде, но и по всему острову. Коварная болезнь, нещадно изматывая людей, десятки жизней уносила в могилу. Гибли даже английские солдаты и матросы. Так, из 630 человек личного состава 66-го сухопутного полка от дизентерии скончалось 56 человек; а флагманский корабль «Конкверор» за полтора года потерял от диареи 110 человек из 600 членов экипажа – то есть более чем каждого шестого. Что уж говорить о судах поменьше, с их высокой скученностью, где от желудочно-кишечных заболеваний и тропических болезней погибал чуть ли не каждый четвертый…

Первым из французов дизентерия свалила ординарца Бонапарта Гаспара Гурго. Произошло это в феврале 1816 года. Лечение проходило безуспешно, поэтому больной очень страдал. По ночам у постели умирающего дежурил военный врач с «Нортумберленда» Уильям Уорден[120].

Из дневника генерала Гурго: «Не мог продолжать дневник из-за сильнейшего приступа дизентерии, которая к середине марта привела меня на край могилы. <…> В лагере много больных. Много солдат умерло. Лучше бы умер Хадсон Лоу; это произвело бы хорошее впечатление, а то умирает только простой люд. <…> Уныние царит и в Лонгвуде, и в лагере, где за неделю четверо солдат умерли от дизентерии».

Вслед за Гурго дизентерией заболел сначала сам Бонапарт, а потом и все его окружение.

«Император, не отличавшийся крепким здоровьем, страдал также и от дизентерии, – вспоминал Луи Маршан. – Ее симптомы, принявшие достаточно серьезный характер, испугали нас, но вскоре они исчезли. В связи с этим император заявил д-ру О’Мира: “Если бы я принял ваше лекарство, то я бы уже погиб. Мой куриный бульон и то, что придерживался поста, – вот, что спасло меня”…»

Заболевание у многих зачастую протекало в тяжелой форме, но кто-то отделывался всего лишь периодическими приступами кишечных колик и диареей…

Лечение инфекционных больных в Лонгвуде не отличалось ни изобретательностью, ни высоким профессионализмом. «От колик» каждый чуть ли не горстями глотал так называемые blue pills — ртутные пилюли, считавшиеся у британцев некой панацеей при лечении сифилиса. Поэтому английские врачи были уверены, что для борьбы с возбудителем дизентерии этот препарат самый что ни на есть действенный. Правда, не желали видеть другого – например, того, что от «голубеньких пилюль» расшатывались и выпадали зубы, а полость рта покрывалась волдырями. Как говорится, спасая голову, по волосам не плачут…

В-третьих, Бонапарт и прочие жители Лонгвуда страдали от цинги. Это объясняется скудностью растительной пищи в рационе французов: мясо, птица, вино, сладости… И минимум зелени, картофеля, цитрусовых. Как только доктор О’Мира при обнаружении у Пациента рыхлости десен порекомендовал увеличить прием овощей и цитрусовых, явления цинги (рыхлость и кровоточивость десен) быстро сошли на нет.

Настоящей проблемой для Бонапарта стали отеки ног. Ничего подобного ранее с ним не случалось. Однако ограничение передвижений по острову, организованное Хадсоном Лоу, вынудило этого подвижного и неусидчивого человека месяцами просиживать в доме, не выходя даже в сад. Застойные явления в нижних конечностях не заставили себя ждать. Наполеон заметно пополнел, лицо и конечности стали отечны, появилась одышка, а также жалобы на давящие боли в сердце. Стали беспокоить бессонница, состояние тревоги, общая слабость, явления апатии… Как считал доктор О’Мира, Пациент пренебрегал двумя «наиболее важными элементами лечения – физическими упражнениями и развлечениями».

Наверное, доктор был прав. Только к 1818 году Наполеону было не до развлечений: у него раз за разом возникали боли не только в подреберье, но и в области желудка. Правильнее было бы сказать, что нездоровый желудок стал беспокоить еще больше. Ухудшился и без того плохой аппетит, часто поташнивало, возникли проблемы со стулом: запоры чередовались с диареей. Прописанные доктором лекарства ничего, кроме тошноты, не вызывали. Некоторое улучшение приносила назначенная в октябре 1817 года каломель. Но в целом здоровье Наполеона на острове оказалось серьезно подорвано. Тюремщики делали все от них зависящее, чтобы Пленника как можно быстрее свести в могилу…

* * *

Тем временем атаки со стороны англичан не прекращались. Губернатор Хадсон Лоу никак не мог угомониться. Присутствие на острове «Императора» лишало его сна. В буйной головушке англичанина рождались мысли одна коварнее другой.

Да, он не был боевым генералом, зато являлся неплохим служакой. А еще отличался мстительностью и рвением. И обидные слова, брошенные ему в лицо «узурпатором», о никчемности его, британского генерала, корсиканцу ни за что не простит! Каждый служит Отечеству по-своему: кто-то на полях сражений, кто-то – при штабе или охраняя тюремную камеру. Каждому свое, как утверждали древние. Но и это «свое» отличается: кому-то пистолет и сабля, кому-то – ключи от камеры. Служба бывает разная…

Впрочем, как и люди. Для истинного военачальника общение с тюремщиком не только тягостно, но и унизительно. И даже не из-за статуса – из-за разного отношения каждого к понятию чести и достоинства. Повидавший кровь и смерть на поле брани меняется навсегда; такой человек похож на закаленное железо: он несгибаем и тверд. В отличие от карьериста и «паркетного шаркуна», главное достижение которого – умение приспосабливаться. Такие люди абсолютно несовместимы – их отличает некий внутренний стержень, своего рода генный код. Полководец и тюремщик – разные по определению. Как белое и черное, острое и тупое, правда и ложь…

Наполеон Бонапарт и Хадсон Лоу были разными. И если бы Бонапарту сказали, что его когда-нибудь будут сравнивать с каким-то тюремным охранником, великий полководец наверняка бы обиделся. Хотя бы потому, что сравнивать этого человека с кем-то бессмысленно по определению. Даже недруги признавали: Наполеон – штучный товар Истории…

Будучи англосаксом по крови и тираном по натуре, Хадсон Лоу не гнушался никакими средствами для того, чтобы сделать существование Пленника на острове невыносимым. Его поведение отличалось свойственным британцу вероломством, заставлявшим удивляться даже подчиненных.

Доктор О’Мира: «19