Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Первым не выдержал вспыльчивый корсиканец Сантини. Не мудрствуя лукаво, он надумал «избавиться от оков» и решить проблему одним махом. Для этого, поделился он планами со своим земляком Чиприани, местного губернатора следовало просто-напросто убить. Нужно было всего лишь выследить негодяя в лесу и застрелить из ружья. А потом, горячился корсиканец, будь что будет: главное, считал он, «скверный человечишка» навсегда исчезнет из их жизни.
Как вспоминал Барри О’Мира, цитируя слова Наполеона, «…он зарядил свою двустволку боевыми патронами, которыми он намеревался предать смерти губернатора и затем покончить с собой».
Поначалу Чиприани пытался урезонить земляка, но тот оказался непреклонен: Хадсон Лоу должен быть убит. Тогда Чиприани обратился к Хозяину, рассказав ему о страшных планах Сантини. Император обеспокоился. Он немедленно вызвал Сантини к себе для серьезного разговора.
– Ну что, негодник, – потрепал он земляка по щеке. – Ты и в самом деле хочешь убить губернатора?
Сантини, опустив голову, молчал.
– Неужели ты не понимаешь, парень, что, случись такое, именно меня обвинят в организации этого убийства? – продолжил Бонапарт. – Так и скажут: убийце приказал Наполеон! Стыдись, Сантини! Совершить убийство! Ишь, чего надумал… Запомни, если я еще раз об этом услышу, отправлю тебя отсюда как не оправдавшего доверие своего Императора.
– Сир, это будет не убийство, а обычная месть. Месть по-корсикански! Я отомщу этому британцу за все унижения и подлости в отношении Двора Его Величества…
– Успокойся, Сантини. Мне хорошо известно, что ты честный и мужественный человек, для которого честь – не пустой звук. Но мы, друг мой, не на Корсике. Здесь другая страна и другие нравы. Поэтому я запрещаю тебе приводить месть в исполнение! Пообещай мне, что ты все выкинешь из головы…
– Хорошо, сир, обещаю… – тяжело вздохнул Сантини, выходя из комнаты Бонапарта.
После этого Наполеон вызвал Чиприани:
– Попрошу тебя, Франчески, приглядывать за Сантини. Он молод и горяч. Надеюсь, твои ободряющие слова помогут всем нам избежать серьезных неприятностей…
Чиприани понимающе кивнул и через минуту оставил Хозяина наедине со своими мыслями…
Сантини не удалось осуществить свой план по устранению главного виновника всех бед вовсе не из-за поучительных бесед Чиприани. Он отказался совсем по другой причине. Чопорные и скупые англичане посчитали, что содержание огромного, с их точки зрения, штата «Французского двора» слишком разорительно для британской казны, поэтому от кое-кого следовало просто-напросто избавиться. Англичане решили выслать с острова трех слуг и одного офицера; в списки выселенцев попали капитан Пионтковский, из слуг – Сантини, Руссо и младший Аршамбо. Все те, кто категорически не желал подписываться под той самой «декларацией», состряпанной Хадсоном Лоу, которая изначально делала окружение Наполеона заложниками губернаторской администрации.
Но не это было главным. В основе отбора на выселение лежало нечто иное: англичанам хотелось, чтобы обязательно были высланы слуги-французы. Ну а если корсиканец – еще лучше! Чем меньше в окружении «генерала Бонапарта» останется единомышленников, тем будет спокойнее и, следовательно, лучше. Руссо и Сантини начинали службу у Наполеона с первой ссылки императора на остров Эльба: первый в должности хранителя императорского портфеля, второй – заведующего столовым серебром. Оба были чрезвычайно преданы Хозяину.
Попытка отстоять одного из братьев Аршамбо не увенчалась успехом. Вместо конюшего гофмаршал Бертран включил в список высылаемых своего слугу – некоего Бернара; а Наполеон – Джентилини, считавшегося не столь ценным, как любой из Аршамбо. Однако Бернар по национальности оказался фламандцем, а Джентилини – итальянцем; поэтому их кандидатуры англичанами были отклонены: в Лондоне требовали высылки именно трех французских слуг.
Как доложили Императору, сэр Хадсон Лоу был доволен «депортацией лягушатников». Потирая руки, он якобы заявил, говоря о Сантини:
– Если б этот корсиканец не отказался подписать декларацию, то он не был бы включен в число лиц, подлежащих высылке, ведь он не француз…
Слова англичанина Наполеон воспринял с возмущением.
– Этот подлый и надменный индюк не понимает простых вещей, – воскликнул он. – Для нас, корсиканцев, называться французами является наивысшей наградой! Подобные глупые слова могут исходить из уст либо слабоумного, либо от человека с порочной душой. Хадсон Лоу явно не в себе, он ненормальный… Эта акция такой дикой жестокости, что британец никогда не посмеет ее осуществить. Он побоится возможных последствий, с которыми будет иметь дело в Европе…
Наполеон ошибся. Полководец и тюремщик – слишком разные весовые категории чести: если подлость для первого позор, для второго – в порядке вещей. Низость – орудие подлеца.
Тяжелее всего Пленнику было расставаться именно с Сантини: корсиканец являлся в Лонгвуде не только хранителем императорской серебряной посуды, но со временем стал наиболее приближенным к Хозяину человеком[121]. В лице этого малого Бонапарт лишался надежного человека, который, помимо прочего, был еще прекрасным цирюльником, сапожником и даже личным массажистом. Но горячность корсиканца и его ненависть к местному губернатору бросались в глаза: сорвавшись в любой момент, он мог натворить много бед. Только поэтому Наполеон согласился на высылку слуги…
* * *
Однако этим дело не закончилось. К осени 1816 года над головой личного секретаря Бонапарта де Лас Каза сгустились нешуточные тучи: все шло к тому, что барона также собирались навсегда выслать с острова. К графу у губернатора имелись личные счеты: Лас Каз и капитан Пионтковский подозревались в попытке установить незаконные связи с внешним миром.
И вот граф в глазах губернаторской администрации серьезно проштрафился. Обуреваемый желанием, чтобы в Европе узнали наконец всю правду о положении Наполеона на острове Святой Елены, об оскорблениях в отношении его со стороны англичан и лично губернатора Хадсона Лоу, он написал письмо леди Клаверинг, которой рекомендовал своего слугу, некоего Джеймса Скотта. Последний должен был передать доклад, представленный Императором. Этот доклад следовало переправить принцу Люсьену.
Когда Лас Каз поделился своими планами с Бонапартом, тот порекомендовал графу отказаться от опасной затеи. Хотя план был заманчив. Именно поэтому Наполеон в целом был не против такого мероприятия. И Лас Каз энергично принялся осуществлять задуманное; ведь в любом случае, рассуждал он, это будет только на пользу Императору.
Послушаем самого Лас Каза:
«…Я передал остатки шелка моему сыну, на осторожность которого я мог полагаться, и он провел весь день, переписывая на него мое письмо принцу Люсьену. Пришла ночь, и… у меня появился молодой мулат, мой бывший слуга. Он умел немного портняжничать и собственными руками пришил мой кусок шелка к своей одежде, затем он
