Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как говорится, каждому действию имеется противодействие. Британцы сами же, своим вероломным поведением вынудили Бонапарта оказывать им решительное сопротивление.
Итак, переписка обитателей Лонгвуда с материком оказалась под запретом. Сказалось это и на общении с местной администрацией, которая дала понять, что будет рассматривать все обращения в ее адрес за подписью «генерала Бонапарта», но никак не Императора. Дошло до абсурда: доктору О’Мира было решительно отказано в приеме от него медицинских бюллетеней, в которых речь шла о состоянии здоровья «Его Величества».
– Никаких императоров! – кричал из своей резиденции разъяренный Хадсон Лоу. – Я должен быть в курсе состояния здоровья генерала Бонапарта. И без всяких «Величеств»!..
Однако имелся один нюанс: состоянием здоровья Наполеона интересовались иностранные представители на острове, которые информировали свои правительства. Неожиданно выяснилось, что эти самые бюллетени, которые Хадсон Лоу отправлял представителям Австрии, России и Франции, подписывались военным врачом, которого сам Пленник никогда и в глаза-то не видел – доктором Бакстером. Бывший сослуживец генерала Лоу по легиону корсиканских дезертиров, Александр Бакстер на Святой Елене являлся инспектором госпиталей, возглавив, таким образом, здесь службу здравоохранения. Именно его Хадсон Лоу упорно пытался внедрить в окружение Наполеона, чтобы иметь рядом с Пленником своего человека.
Из затеи ничего не вышло: Бонапарт дал понять, что его личным врачом останется доктор О’Мира; в противном случае он готов вообще отказаться от медицинской помощи. Тогда-то губернатор и привлек Бакстера к составлению фиктивных бюллетеней. Эти медицинские сводки, существенно подправленные и составленные со слов Барри О’Мира, намеренно искажали действительное состояние дел.
Тем не менее О’Мира пришлось подчиниться. Однако, когда с одним из его бюллетеней Наполеон ознакомился лично, ему не понравилось, что речь в нем шла не об Императоре, а о «генерале Бонапарте». Бедняга доктор оказался меж двух огней: с одной стороны находился симпатичный ему Пленник, с другой – непосредственное начальство в лице чопорного и жестокого Хадсона Лоу. В данном случае, оправдывался перед Наполеоном ирландец, вопрос с титулом не столь уж и важен – главное, чтобы администрация острова регулярно получала медицинские бюллетени…
Со временем Барри О’Мира стал для Бонапарта незаменим, ведь он не только оказался прекрасным доктором, но и хорошим собеседником. Кроме того, в лице этого ирландца Лонгвуд обрел, по сути, единственный «связующий мостик» между двумя противоборствующими лагерями. Доктор О’Мира предпочитал быть выше условностей: он оказался для Пленника не «одним из них», а самым что ни на есть «своим», причем достаточно близким.
Луи Маршан: «Император теперь только через д-ра О’Мира мог узнавать о том, что происходит на острове. Доктор, словно кошмар, не давал губернатору спокойно спать своими регулярными визитами в город. Именно доктор сообщил о том, что старшие офицеры, прибывшие на борту корабля “Корнуоллис” и выразившие желание быть принятыми императором, не получили соответствующего разрешения и что сэр Хадсон Лоу представляет в ложном свете причину, по которой император более никого не принимает».
Иногда Бонапарт даже забывал, что Барри О’Мира еще и врач – настолько они были заняты разговорами о политике, личностях, обстановке на острове. Однажды у Пленника разболелся зуб. После осмотра доктор предложил резекцию; больной согласился. Ирландец настолько удачно удалил зуб, что Наполеон удивился:
– Странно, я почти ничего не почувствовал! Браво! Ловко, очень ловко…
Уже через несколько минут Пациент, попивая кофе, поинтересовался у собеседника:
– Ну что, доктор, поговорим о Фридрихе Великом?..
* * *
Между тем Наполеон серьезно заболевал. Судя по сводкам доктора О’Мира, дела Пациента были не ахти. За первые два-три года, проведенные на острове, Пленник приобрел ряд серьезных заболеваний.
Во-первых, он страдал хроническим гепатитом. Первая запись об этом появляется в дневнике Барри О’Мира в октябре 1817 года: «Встретился с Наполеоном в его спальной комнате в восемь часов утра. Он пожаловался на тупую боль в правом ипохондрическом районе непосредственно под хрящами ребер. Впервые он почувствовал подобную боль вчера утром… Он сказал, что у него было такое чувство, словно ему хотелось прижаться боком к чему-нибудь. Десны – рыхлые. Ноги немного опухли. Сказал, что он что-то ощущает в правом боку, чего он ранее никогда не чувствовал. Сообщил ему, что… если эти ощущения в правом боку усилятся и будут сопровождаться другими симптомами, то не может быть сомнений в том, что это гепатит…»
Вопреки мнению многочисленных исследователей, в частности такого «знатока» медицины, как канадский стоматолог Бен Уайдер, появление гепатита, скорее всего, было связано не с регулярным «подтравливанием мышьяком», а с банальной антисанитарией, царившей на острове. Крысы, отсутствие полноценной канализации, нехватка воды и ее низкое качество («мутная и грязная») – все это приводило к регулярным вспышкам различных инфекций – в частности дизентерии и гепатита. Как вспоминали очевидцы, именно эти заболевания (дизентерия и гепатит) приобрели хроническую форму у всех обитателей Лонгвуда без исключения.
Лечение, несмотря на профессионализм британских докторов, оставляло желать лучшего – прежде всего из-за отсутствия высококачественных медикаментов. Терапия инфекционных, в том числе тропических заболеваний находилась, по сути, в зачаточном состоянии. Больных лечили посредством гомеопатии и препаратами серы, ртути и прочих тяжелых металлов. Порой осложнения от такого лечения оказывались тяжелее, чем само заболевание.
Доктору О’Мира пришлось ограничиться рекомендациями: физические упражнения, отказ от вина и диета. Плюс кое-какие препараты (надо думать, гомеопатические)…
Услышав о физических упражнениях, Бонапарт, усмехнувшись, покачал головой:
– Вряд ли это поможет… Ну а если я умру без лечения, под надзором этого
