Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen[6]
В год тысяча двести семьдесят первый от Рождества Христова нам, Жерому Корнилю, главному пенитенциарию и судье по делам духовным, к сему призванному членами капитула при соборе Святого Маврикия в городе Туре, надлежало представить на рассмотрение нашего владыки архиепископа Жеана де Монсоро жалобы и пени горожан, прошения коих будут к сему приложены. Некоторые знатные особы, а также горожане и простолюдины со всей епархии явились с показаниями о бесчинствах дьявола, подозреваемого в принятии женского обличья, и о великом зле, им содеянном душам христианским. В настоящее время оный дьявол ввергнут в темницу при капитуле. Дабы убедиться в справедливости сих жалоб, мы приступили к настоящему опросу 11 декабря сего года, в понедельник после обедни, имея в виду показания каждого свидетеля оному дьяволу сообщить и, допросив его о возводимых на него обвинениях, судить его по законам contra daemonios[7].
Для ведения и составления протокола вызван нами из капитула рубрикатор Гильом Турнебуш, муж весьма учёный.
Первым явился к нам для показания некий Жеан, именуемый Тортебра, или Ловкач, турский горожанин, с разрешения властей содержащий гостиницу под вывеской «Аист», что на площади у моста; Тортебра поклялся спасением души своей, положа руку на Святое Евангелие, что не произнесёт ничего, чего бы он сам не слышал и не видел, и он показал следующее:
– Свидетельствую, что около двух лет тому назад, под Иванов день, когда жгут праздничные костры, незнакомый мне дворянин, состоящий, по всей видимости, на королевской службе и находящийся у нас по пути следования из Святой земли, выразил желание нанять у меня дом, выстроенный мною за городом, с разрешения капитула, возле места, именуемого полем Сент-Этьен. Этот дом я сдал ему на девять лет за три безанта{127} чистым золотом.
В упомянутом доме названный рыцарь поселил девку, видом пригожую, одетую на иноземный лад – по-сарацински или по-мавритански. Он прятал её ото всех и не допускал никого к дому на расстояние выстрела из лука. Всё же я рассмотрел, что голова её разубрана пёстрыми перьями, цвет кожи сверхъестественной красоты, глаза же её так пылали, что описать не берусь, и думаю, что бил из них адский пламень.
По той причине, что покойный рыцарь угрожал смертью каждому, кто посмел бы сунуть нос в её жилище, я с великим страхом покинул свой собственный дом и по нынешний день в тайне хранил сомнения, опасаясь, не дьяволица ли оная чужеземка, столь привлекательного обличья, что среди женщин я ещё не видывал ей равных.
Так как многие люди всякого звания подозревали, что рыцарь был уже мёртв и держался на ногах лишь силою ворожбы, заклинаний, волшебного зелья и прочих сатанинских чар этого подобия женщины, желавшей укорениться в нашем краю, то и заявляю, что сколько ни видел я того рыцаря, всегда был он бледен, точно восковая пасхальная свеча. Люди же гостиницы «Аист» знают, что оный рыцарь был предан земле на девятый день по своём прибытии. По словам конюха, покойный его хозяин, запершись в доме, крепко любился с мавританкой, семь дней подряд не выходя от неё, в чём, к ужасу нашему, и признался на смертном одре.
Тогда говорили, будто дьяволица привязала к себе названного рыцаря своими длинными волосами, якобы наделёнными теми горячительными свойствами, посредством коих адский огонь охватывает христиан под видом огня любовного, и они предаются плотскому неистовству, пока душа не выйдет вон из тела и не попадёт прямо в руки сатане. Я же утверждаю, что ничего подобного не видел, разве только видел покойного рыцаря изнурённым, зачахшим, не могущим пошевелить перстом. И всё же он до последнего часа, не внимая уговорам духовника, рвался к своей девке. И люди признавали в нём кавалера де Бюэля, сражавшегося в Святой земле и, по слухам, встретившего в азиатской стране, в Дамаске или ещё где-то, околдовавшего его дьявола.
Как бы то ни было, я оставил мой дом в распоряжение незнакомки, согласно условиям договора при сдаче дома внаём. После кончины рыцаря я решил справиться у названной чужеземки, желает ли она остаться у меня в доме или нет. С большими затруднениями я был наконец допущен к ней в сопровождении некоего диковинного человека – чернокожего, полуголого и белоглазого. Тогда-то я увидел мавританку в уборе, сверкающем золотом и драгоценными камнями, освещённую ярким светом, в лёгкой одежде и возлежащей на азиатском ковре с другим дворянином, тоже погубившим ради неё свою душу. И я не осмеливался взглянуть на неё, ибо глаза её мигом принудили бы меня покориться ей, – если уж от одного её голоса у меня похолодало нутро, помутилось в голове и душа рванулась к ней. В таком смятении, страшась Господа, а равно и ада, выбежал я вон, покинув свой дом на её произвол, – столь губительно было видеть её басурманскую смуглость, пышущую дьявольским зноем, слышать её голос, ущемляющий сердце, не говоря уже, что ножки её были гораздо меньше тех, какие пристало иметь женщине обыкновенной; и с того дня я больше не хожу в мой дом, боясь адовых мук. Я всё сказал.
Названному Тортебра мы показали некоего абиссинца, эфиопа или нубийца, чёрного с головы до пят, лишённого вовсе тех примет мужского пола, коими обычно одарены все христиане. И ввиду того, что сей эфиоп, многократно подвергнутый всяким пыткам и даже огню, упорствовал в молчании, хоть и стонал громко, было установлено, что он языка нашей страны не знает. Названный Тортебра сообщил, что язычник абиссинец проживал в его доме вместе с дьяволицей и содействовал ей в колдовстве.
Вышеуказанный Тортебра, ревностно исповедующий великую католическую веру, заявил, что больше знать ничего не знает и говорит с чужих слов, и всё это известно остальным прочим, и что, не являясь свидетелем, он свидетельствует лишь о том, что слышал.
Вторым по нашему вызову явился Матвей, по прозвищу Пустобрёх, подёнщик с фермы, находящейся близ Сент-Этьена, каковой, поклявшись на Святом Евангелии говорить одну лишь правду, признался, что всегда видел яркий свет в окнах у чужеземки и слышал непотребный и сатанинский хохот днём и ночью, и в праздники, и в постные дни, равно и в Святую седмицу, и в Сочельник, словно там пировало видимо-невидимо народу. Засим сообщил, что в окнах дома видел множество растений всякого рода, цветущих среди зимы, и особенно