Болшевцы - Сборник Сборник

Под вечер она оделась и, не оглянувшись на окна Богословского, ушла к станции. Часом позже в лесу, недалеко от крайних изб Костина, ее увидели Мысков и Когуля. Нюрка с розовым лицом и растрепанными волосами сидела на ошкуренном пеньке. Она окликнула их:

— Куда, птенцы?

Мысков укоризненно покачал головой.

Нюрка сгребла с земли желтую хвою и бросила Мыскову в лицо. Хвоя рассыпалась не долетев.

— Эх ты, гуталинщик. Хочешь? — засмеялась она, махнув бутылкой.

Котуля, не отрываясь, смотрел на обнаженные выше колен ноги Нюрки.

— Спрячь водку — ребята увидят.

— Слюной изойдут?

— Вытряхнут из коммуны за это дело.

— Кто?

— Ребята.

Нюрка засмеялась и вышибла из бутылки пробку по-мужски — ударом ладони о дно.

— Дожили. Сами себя боитесь… Пей. Со мной до гробовой доски цел будешь… — И первая приложилась к горлышку бутылки.

Мысков и Котуля переглянулись. Соблазн и боязнь ответа перед общим собранием боролись в каждом.

— Пей.

Мысков нерешительно взял протянутую бутылку. Ее холод обжег пальцы.

— Пей.

Закрыв глаза, Мысков поднес к губам горло бутылки. Крепкий запах ударил в ноздри, и Мысков уже не сопротивлялся. Глотнув несколько раз, он передал оставшееся Котуле, тот — Нюрке, и через несколько минут пустая бутылка, мягко звеня по земле, отлетела в сторону. Нюрка растянулась на траве. Хмель настойчивыми толчками ударял в голову.

Ребята присели и закурили.

— Значит, вытряхнут? — насмешливо спросила Нюрка.

— По первому разу, если узнают, месяца на три без отпуска — наверняка.

— Жалеешь?

— Я о сделанном никогда не жалею.

Теперь Мысков смотрел на Нюрку развязнее, и голос его стал громче.

— Колька! У тебя бараньи глаза. Хочешь заработать поцелуй? Тащи еще водки, — сказала она Котуле.

— Будет, — слабо запротестовал Мысков.

Когда Котуля поднялся и ушел, он придвинулся к Нюрке и зашептал:

— Помнишь, Нюрка, как ты на Самотеке подсыпалась ко мне? Помнишь? Дурак я тогда был. Ты, Нюрка, фартовая девка. — И он наклонился к ней.

— Уйди, — Нюрка оттолкнула его.

Мысков хмуро уселся в стороне, охватив руками колени.

Наступила тишина. Сквозь нее, казалось Нюрке, доносился далекий гул Москвы. Нюрка закрыла глаза и стала вслушиваться. Гул напоминал невнятную музыку. Потом мотив прояснел, и она узнала «Цыганочку». Ее играли приглушенно, на одних басах. «Малыш… танцует», подумала Нюрка.

Со дня приезда в коммуну Нюрка почти не видела Малыша. Он словно избегал встречаться с ней. Вначале она не обращала внимания, потом это заинтересовало и точно встревожило ее. Она заметила, что вечерами Малыш часто уходил в Костино, всегда чистый, хорошо одетый, праздничный. «С деревенскими путается, — оскорбленно думала она. — Посидим разок под звездами — забудет свою молочницу». Но когда его не видела, сама забывала о нем.

Нюрка поднялась и смахнула с платья приставшую хвою. Мысков посмотрел непонимающе.

«Цыганочка». Теперь Нюра совсем отчетливо слышала знакомые медлительные переходы.

— Догуливайте одни, — сказала она удивленному Мыскову и ленивой походкой пошла к коммуне.

По ее требованию — она действительно не попросила, а потребовала — дядя Сережа перевел Нюрку в сапожную мастерскую, где работал и Малыш. Он встретил ее недоверчиво и даже хмуро, но Нюрка словно не заметила этого взгляда, улыбнулась ему. В мастерской сильно пахло кожей, сапожным лаком и еще чем-то таким, от чего воздух, казалось Нюрке, розовел и дымился.

Она сама не понимала, что ей в конце концов нужно было от Малыша. Стоит ей только мигнуть, и перед ней явится десяток лучших парней. Не такие козыри гонялись за ней, когда Нюрка гуляла на воле. А Малыш приполз бы на четвереньках по первому зову.

Может быть, желание убедиться, что и теперь все остается попрежнему, было единственным, чего хотела Нюрка.

Ее посадили рядом с Малышом намазывать носки. Необычайность обстановки смущала Нюрку. Малыш сильными, быстрыми движениями затягивал заготовки. Дратва свистела в его разлетающихся руках.

— Крепко, — фальшивым тоном похвалила Нюрка.

— Это не «Цыганочку» в клубе навертывать, — сказал Малыш с гордостью.

Кожаная заготовка в его руках быстро обтягивала колодку, принимала форму ботинка.

«Теперь подошву начнет пригонять», подумала Нюрка, но Малыш, срезав ножом концы дратвы, положил свою работу.

— Показал тебе мастер, как носки подмазывать?

— Да.

— Начинай, чего же ты!

Нюрка взяла в руки инструмент и вдруг покраснела от стыда и недоверия к самой себе. Ей показалось, что притихшая мастерская смотрит на ее согнутую спину, следит за каждым движением, может быть, догадывается о причине перехода ее из слесарной сюда.

— Ты не бойся, не обожжешься, — ободрил Малыш.

Нюрка оглянулась. Если бы в это время на чьем-нибудь лице замерла усмешка — она бросила бы инструмент, изругала мастера, Малыша и убежала. Но никто не смотрел на нее. Свистела дратва, постукивали молотки и кто-то вполголоса напевал: «Что б осталось от Москвы, от Расеи».

Первый носок она обмазывала долго. За это время Малыш сделал затяжку двух заготовок. Оконченную работу она тщательно осматривала, не упустила ли чего, может, намазала не так. Думала, что ее работа, должно быть, очень ответственная и важная и от подмазки зависит красота и прочность башмака.

— Хорошо. Жми дальше, — сказал ей Малыш.

В полдень к ней подошел мастер:

— Золотые у тебя руки, Нюрка.

— Уйди! — со злостью крикнула она, хотя слова мастера были ей приятны.

К концу дня Малыш все чаще и чаще посматривал на ее проворные руки. Они исполняли работу ловко и точно, словно давно привыкли к ней.

Так прошло с неделю. По вечерам Нюрка тщательно чистила свое поношенное платье и, не выходя из общежития, садилась у окна, смотрела, как гуляли около клуба отдыхающие болшевцы, слушала беспорядочное громыханье рояля, звуки домр и балалаек струнного оркестра. Ребята проходили мимо окна группами и в одиночку. Одни искоса, другие прямее, но все одинаково с любопытством поглядывали на Нюрку. И каждый раз Нюрка видела уходящего в Костино Малыша. В один такой вечер, проводив Малыша взглядом, Нюрка легла на кровать и заплакала — ненависть и обида душили ее. Потом торопливо встала, вытерла и припудрила лицо, вышла на улицу.

— Колька, пойдем, — сказала она Котуле, отыскав его. И они ушли в темный тихий лес.

С этого вечера Нюрка стала работать плохо и только до полудня. Она хулиганила, все отчаяннее ругалась, точно добивалась, чтобы ее вновь отправили в тюрьму.