Болшевцы - Сборник Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Шпана мы, а не коммунары, — крикнул Новиков. — Кого боимся? Девчат? А на кой дьявол тогда трепаться, что из бывших воров мы становимся сознательными пролетариями? Девкам тоже, небось, надоело зря небо коптить. Нужно их взять. И всех, кто будет настраивать их на старое, гнать вон. Мы — коллектив, мы можем…
Тяжело отдуваясь, Новиков сердито смотрел на ребят. Рядом с ним стал Сергей Петрович и, словно продолжая прервавшуюся речь Новикова, сказал:
— Разве они не воровки? Разве не хотят жить так же, как и вы? Разве не наша обязанность помочь им в этом? Ведь они наши?
— Правильно… Наши… — подтвердили с мест.
— Посмотрите на себя, — продолжал Сергей Петрович. — Ходите грязные, лохматые, умываетесь только тогда, когда нужно ехать в Москву, а будут девушки — подтянетесь. Неудобно в растрепанном виде ходить перед женщинами. Так как же, брать нам девушек или нет?
— Долой! — закричали беспаловцы, но аплодисменты всего зала заглушили их разрозненные голоса.
— Брать! Возьмем! — кричали ребята.
Сергей Петрович поднял руку:
— Но уговор дороже денег. Придут девушки — не приставать.
— Ручаемся за них, а прежде всего за самих себя, — грозно напомнил Новиков. — Ив протоколе это записать. Сама ли какая полезет или к ней из нас кто-нибудь — все равно отвечает наш парень. Щадить не будем!
«А в общем здоровая забота, беспокойство за коммуну и у тех, кто „за“, и у тех, кто „против“», мысленно подвел Богословский итог собрания.
Одиноко вышел из клуба Беспалов.
— Сдали, обманули, — шептал он грустно. — За красивые слова коммуну отдали. Дьяволы…
В голове его возникали картины полузабытой уже гульбы у болшевского «барыги», вспоминалась Маруська, водка, московские гости — воры. Что-то похожее, казалось ему, ждет теперь впереди всю коммуну.
Погребинский был доволен результатами собрания. «Старики» в коммуне уже представляют собой надежное ядро. Он знал, с каким ужасом относились некоторые работники из педагогов к линии, взятой ОГПУ на численный рост коммуны. Им казалось, что это должно привести коммуну к развалу. По их расчетам выходило, что при таком ничтожном количестве воспитателей, какое было в коммуне, число ее членов не могло превышать трех-четырех десятков человек. «А мы вот еще и девчат возьмем», посмеивался Погребинский.
Но он понимал, что это дело не шуточное. Даже для самых лучших и стойких воспитанников прибытие девушек в коммуну будет серьезным испытанием. Издерганные, экзальтированные. требовательные женщины-воровки представляли собой тяжелый, трудно поддающийся перевоспитанию материал. Очень важно было умело подобрать первую партию.
Погребинский несколько раз съездил в «Новинки». Его внимание привлекли несколько молодых воровок, в их числе Маша Шигарева и Нюра Огнева.
Невысокая, но крепкая и подвижная Нюра казалась почти девочкой-подростком, хотя встречала здесь, в «Новинках», вторую тюремную весну и девятнадцатую весну своей жизни. Год тому назад, накануне того дня, когда она попалась на последней краже, у нее умерла трехмесячная дочь. И вот теперь Нюра снова ощущала приступ старой своей тоски. В открытую фортку врывался веселый городской гул, как тогда, когда уже похолодевшая Валька лежала завернутая в пеленки с розовым пышным бантом на светлых волосенках.
Последнее время Нюрка часто видела Вальку во сне, но не холодную и странно длинную, будто выросшую в последнюю минуту короткой своей жизни, а в плетеной детской кроватке у раскрытого и заставленного цветами окна. Комната была уютной и чистой. Валька улыбалась и пускала пузыри. Мимо окна, торопясь, шли люди, и Нюрке вместе с ними тоже нужно было куда-то итти, но Валька тянулась к ней слабыми ручонками и не отпускала.
Ярким солнечным полднем Нюру, Машку Шигареву и еще нескольких женщин из других камер вызвали в приемную — следователи часто наведывались в тюрьму. Заключенные привыкли к их вопросам, отвечали насмешливо и грубо.
В приемной за столом сидел невысокий смугловатый военный. Нюрка подошла к распахнутому настежь окну.
Утром она получила весть, что ее мужа отправили в Соловки. Она не грустила об этом. Даже в дни короткой совместной жизни он был для нее всегда далеким и чужим, но все же, получив известие, она, как и после смерти Вальки, вдруг почувствовала одиночество. Отца с матерью она не любила. Отец бил ее, когда она не приносила водки, а мать только в дни богатой выручки называла ее Нюрочкой и дочкой.
Впервые за год она так близко видела волю. За ее спиной смеялись вызванные в приемную подруги. Как хотелось хоть на час смешаться с уличной толпой, пересекать площади и перекрестки.
— Ну, девочки, слыхал кто из вас о Болшевской трудкоммуне? — спросил военный.
«Девочки» засмеялись еще громче.
Машка, играя бедрами, медленно подошла к нему и пустила в лицо густую струю табачного дыма. Военный отмахнулся от дыма рукой и посмотрел на Шигареву прямо и без укора.
— Что ты слыхала о коммуне? — повторил он вопрос.
— Нюрка, может быть, ты слыхала? Интересуются, — насмешливо крикнула Маша.
Нюрка отвернулась от окна. Воля, до которой можно дотянуться рукой, ослепила ее, а впереди еще год тусклых тюремных дней. «Надо бежать», подумала она. Она не знала, когда и как это будет, но в ту минуту показалось ей это делом простым и легким.
— Я думаю так, — говорил военный. — Не понравится в коммуне — обратно вернем. А для знакомства предлагаю послать одну делегатку.
Машка наклонилась к нему:
— Думаешь, купишь?
— Ну, а ты, стриженая? Поедешь? — обратился военный к Нюрке.
Нюрка вздрогнула. Ей показалось, что военный как-то разгадал ее мысли, может быть, хочет поймать на ответе.
Но здесь же она подумала: «Дура, на день вырваться из тюрьмы и то ведь счастье». Пряча лицо от настороженных, злых и насмешливых глаз товарок, Нюра отвернулась к окну.
— Поеду, — торопливо и тихо сказала она.
— Продаешь? — злобно шепнула Машка.
Утром Нюра вышла из ворот тюрьмы.
У самого тротуара стоял легковой автомобиль. Не было ни «черного ворона», ни конвоиров. Шофер открыл дверцу автомобиля.
«Шикарно», с усмешкой подумала Нюра и осторожно опустилась на мягкое сиденье.
В первый раз она подумала о коммуне. Ей представились высокие деревянные заборы с колючей проволокой наверху, по углам на вышках часовые, тесные бараки и душные мастерские. Если не удастся побег, в тюрьме будут смеяться и издеваться над ней за эту поездку. Ночью будут запихивать в нос табак, завязывать в крепкий узел рукава блузки. Слава изменницы перекинется на волю, и тогда на воле станет труднее жить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});