Болшевцы - Сборник Сборник

Автомобиль остановился на Лубянке. Нюрка хотела встать, но неподвижная спина шофера и троекратный крик сирены удержали ее. Низко над домами, покрывая шум города, летел аэроплан. В голубовато-синем высоком небе он казался тяжелым и черным. Его тень скользнула по загруженной медленными трамваями площади.

Из подъезда к автомобилю вышел знакомый военный. Он удивленно посмотрел на Нюрку:

— Как, а та, стриженая?

— Это я и есть. — Нюрка кокетливо тронула косы. — Они купленные у меня.

Он улыбнулся, покачал головой и сел рядом с шофером. Автомобиль снова рванулся вперед. Нюрка задохнулась от ударившего в лицо ветра.

Автомобиль, проскочив между двух высоких башен, вылетел через мост на шоссе. Придерживая рукой кубанку, военный обернулся и крикнул:

— Береги косы — потеряешь!

Нюрка с удивлением заметила, что лицо у него добродушное.

Весь путь ей показался совсем коротким. Когда автомобиль остановился около низкого деревянного дома, Нюрка оглянулась. Она думала, что сквозь стволы хвойного леса она увидит Москву.

Почему-то нигде не было ни забора, ни часовых. Пели птицы, и тихо покачивались сосны на легком ветру. Многих из тех, которые теперь называли себя коммунарами, Нюрка знала по воле. Они окружили гостью, посмеивались над ее недоверчивостью, по-хозяйски распахивали двери, показывали общежития, строящийся жилой дом и мастерские. И все же она заметила, что несмотря на приветливость и развязность они были непривычно сдержанны и осторожны.

С трудом узнавала она в этих скромно и опрятно одетых ребятах своих прежних знакомых. Неужели это Колька Котуля, отчаянный сорви-голова? А пройдоха Мысков? А Малыш? Ну, да он хитрый. Он всегда прикидывался тихоней. Здорово же он вырос и возмужал.

В толпе ребят Малыш шел рядом с ней, слегка смущенный, но радостный, словно показывал он не коммуну, а свою квартиру.

В сапожной мастерской — теперь это была, собственно, уже не мастерская, а целая фабрика — Малыш шутливо изысканным тоном сказал ей:

— Скучное выражение у ваших ботинок, Нюрочка.

И сзади в тон ему кто-то подтвердил:

— И каблук довольно примитивной работы.

— А ты не тронь, — дерзко ответила Нюрка, — запачкаешь…

Ей хотелось быть нарядной, красивой и гордой. В тюрьме перед отъездом она долго пудрилась, подводила брови и чистила поношенное «вольное» платье.

— В моих руках ботиночек этот в момент заиграет. Смотри, любуйся на нашу работу, — и Малыш взял с верстака готовые тапочки.

«Нашел, чем хвастаться», подумала Нюрка, но поймала себя на том, что тапочки рассматривает с любопытством. «Урка ботинки шьет», удивилась она.

Сколько пар туфель, дорогих и дешевых, переворовала она в магазинах. И Нюрка даже оглянулась на ребят при мысли, что теперь на воле она, возможно, утащила бы сшитые ими ботинки.

— Ну и жизнь пришла, — сказала Нюрка задумчиво.

— Жизнь, Нюрка, пришла чистая. Сами себе хозяева.

— Бываешь в Москве? — спросила она.

— Бываю.

Нюрка озорно улыбнулась и пальцами изобразила, будто пробирается в чей-то карман. Малыш отрицательно покачал головой:

— За это сами друг друга судим. Приезжай, и тебя на поруки возьмем.

Куда бы ни приходили, она не видела ни надзирателей, ни сторожей. Иногда ей казалось, что все это сделано хитрым военным нарочно, что вот он придет, повелительно крикнет, и ребята сразу притихнут.

Но они все водили ее по коммуне — в столовую, в баню, в клуб, наперебой рассказывали и хвастались.

— Идем по парку гулять? — Малыш тронул ее руку.

Ей хочется спросить, трудно ли отсюда «нарезать винта». Но она не верит никому в этой непонятной коммуне. «Застукают — только отойди».

Ей казалось, что никогда еще не видела она столько зелени и солнца. «Славная прогулка, чорт возьми! Если бы еще бутылку водки».

Она отзывает в сторону Малыша, слегка заигрывает с ним, шутя бьет березовой веткой по его рукам, пахнущим кожевенным товаром, ласково называет тихоней:

— Достань, дружочек, целый год во рту капли не было.

— Не пьем мы здесь, — и Малыш начинает говорить ей об уставе коммуны, о кларнете, на котором играет в оркестре, о вечеринках в клубе.

Он часто останавливается, смущаясь озорных нюркиных глаз, и она догадывается безошибочным женским чутьем, что нравится ему. «А водки ты мне все-таки достань», говорит она глазами.

В клубе, куда они пришли, загудели басы рояля. У Нюрки вздрогнули плечи от томительного предчувствия почти забытого наслаждения.

На Малыше красивые сапоги. Он идет легкой походкой танцора, Нюрке хочется двигаться и смеяться.

— Станцуем, Малыш? — озорно говорит она.

— Можно, отчего же!..

Исподлобья она взглянула на Малыша. По блеску его глаз она угадывает, что переплясать его будет нелегко.

«Чтобы я, Нюрка, уступила Малышу», подумала она, тряхнув головой, и легко поднялась на кончики пальцев. Круг болшевцев раздался шире. Еле сдерживая охвативший ее восторг, Нюрка медленно пошла по кругу. Она двигалась к Малышу, не глядя на него, а когда дошла — задержалась на мгновенье и тихо коснулась локтем его груди. Малыш пристально смотрел на нее, словно запоминал, заучивал каждое ее движение. «Смотри», думала она, зная, что сейчас все любуются ею, что идет она безукоризненно.

Малышу впервые пришлось держать такой экзамен. В разгоравшемся азарте этого пляса он ощутил тревогу и соблазн прошлого. Блатной мир с Брянского, с Проточного, с Самотеки кружился и блестел перед ним, гремел чечеткой. Он дразнил и заманивал Малыша, его, который уже раз обманулся им… Нет, этому больше не быть. Малыш видел лица товарищей. В их глазах была поддержка: «Не выдавай коммуну, Малыш!»

И Малыш, не чувствуя тяжести своего тела, выходил на середину. Он покачивался, замирал в паузах, чтобы через мгновенье рассыпаться мельчайшей, как дробь, чечеткой. Иногда он недвижно стоял в центре круга, и только по легкой дрожи его каблуков и рук можно было догадаться о напряжении всего тела.

В распахнутые настежь окна врывался ветер, неся запах смолы, молодых побегов и влажной земли. Малыш победителем обходил Нюрку. Круг зрителей улыбался и веселел. Улыбался и Малыш. Разве он не оправдывал их доверия? Пусть знают все, что болшевские ребята умеют хорошо и работать и плясать.

Успокоенный, он снова уступал место Нюрке. И тогда, распаленная упорством своего кавалера, она крикнула к роялю:

— Чаще!

Рояль, заиграл так, что, казалось, танцорам не выдержать — задохнутся. Влажные губы Нюрки вздрогнули. Она посмотрела полузакрытыми взволнованными глазами, вздохнула и вскинула руки, потом вздрогнула раз, другой, качнулась и вдруг неудержимо заметалась по всему кругу. Болшевцы все теснее и теснее сходились вокруг нее, оттесняя Малыша назад.