Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Зевая, и даже не давая себе труда прикрывать ротик ладошкой, она попросила, несколько бессвязно, милого Джона – проводить её… э-э… в её комнату. Что-то она устала – да, только устала… и ещё… Немного переволновалась – она деланно возмутилась на его мягкую полуироничную улыбку – а кто бы на её месте не устал и переволновался от такого?!

Джон поспешил заверить, что именно это он и имел в виду – конечно, такие события…

Он с удовольствием предложил ей руку, на которую она опёрлась – то есть повисла всей тяжестью! – и повёл, покачиваясь, на второй этаж. Прочие постояльцы опять-таки с интересом наблюдали, но не комментировали. Краем глаза она увидела Марию, и успела ей подмигнуть. А вот Пьера за столом уже не было.

Почему-то (интересно, почему?) «виконт» привёл её не в её, а в свою комнату.

Через порог ему уже пришлось её заносить – ноги почему-то (опять-таки интересно – что это с ними?) не двигались. Она указала ему и себе на это междометиями, мычанием и слабыми жестами руки…

Заперев дверь на щеколду, он развернул её к себе и начал страстно и в то же время нежно целовать, бережно придерживая от падения, и прерывисто дыша. Он покрывал её плечи, шею и лицо, горевшее нездоровым румянцем, обжигающими поцелуями – такими чувственными, что оживили бы и каменную статую. Катарина, однако, подумала, постанывая, словно от наслаждения, почему он молчит? Где, чёрт его возьми, комплименты и слова любви? Он что, думает, что она совсем без сознания, и хочет удовольствия только для себя?!..

Ну так ничего подобного! Внезапно подняв руки, и засопев, она нежно, но крепко обняла его за мускулистую загорелую шею, не то зарычала, не то – замычала от страсти, и прижалась жадным ртом к его губам. Возможно, она чуток перестаралась, и как-то, вроде, случайно, обрезала острыми зубками его горячие губы!

Но чего вы хотите от пьяной женщины? Во-всяком случае, поцелуй получился ну очень страстный – дорогой Джон тоже зарычал. Наверное, тоже от страсти.

Тут она решила, что хватит инициативы, и, расслабившись с глубоким вздохом, окончательно обмякла в его сильных руках – словно тряпичная кукла.

Благородный рыцарь, пробурчав что-то, слишком уж похожее на «вот чёрт!» с трудом поднял её на руки – а что вы хотите, в ней не меньше шестидесяти пяти килограмм отлично тренированных мускулов! – и перенёс, отдуваясь, на кровать. Конечно, кровать он приготовил заранее.

Нахал.

Положив её почему-то поперёк, он первым делом скинул с себя портупею с мечом, метнув её в угол, и сапоги. Затем, ворочая Катарину словно мешок с картошкой, перевернул её лицом вниз, и очень быстро, куда быстрее Марии, расшнуровал весь корсаж.

Да, явно чувствовалась богатая практика и профессионализм…

Впрочем, грех было жаловаться: он вынул её из платья очень бережно и аккуратно.

Ну, спасибо. В рубашке, разумеется, спать гораздо удобней. Она хотела было высказать ему эту смелую и оригинальную мысль, но потом решила не подрывать его веры в качество снотворного, и только слабо что-то промычала, словно во сне.

Но вот он наконец уложил её как надо, и разделся сам.

Даже сейчас, наблюдая сквозь полуопущенные пушистые ресницы, Катарина не могла не восхититься мужественной красоте его великолепной фигуры. Можно было подумать, что он занимался на спецснарядах в тренажёрном зале. Красавчик. Аферист чёртов.

Расслабив все мышцы, она приготовилась получить удовольствие.

Очень внимательно он осмотрел её полностью обнажённое тело. Странное начало для любовных игр. Ах, вот оно что. Очевидно, он искал каких-то врождённых отметин, чтобы убедиться, что перед ним именно та, что ему нужна. Заодно проверяя, нет ли где искусно припрятанного оружия, или каких-нибудь амулетов… Она похвалила себя за предусмотрительность – весь богатый арсенал был сдан Марии на хранение.

Кажется, осмотром он остался доволен, найдя небольшую родинку на её правой ляжке. Во-всяком случае, он удовлетворённо хмыкнул.

Успокоенно – или ей так показалось? – вздохнув, он с плотоядной улыбкой осмотрел её уже как предмет сексуальных вожделений.

Нежно провёл горячими руками по телу сверху вниз, лаская точёную шею, упругую грудь, тёплый мягкий живот, подчёркнуто тонкую талию и крутые бёдра.

Она знала, что хороша, но всегда приятно получить лишнее подтверждение: от восхищения он даже причмокнул (вот свинья – вернее, хряк!), покачав головой. Катарина чувствовала дрожь возбуждения в его руках, которые остались на внутренней поверхности её бёдер. Впрочем, гораздо больше его возбуждение проявилось в другом месте – так как он стоял между её ног на коленях, и ей это было прекрасно видно. Ну, давай, бессовестный Джон.

Смелее, жеребец ты этакий!

Однако проявить свои, явно незаурядные качества, ему не дали.

Да и чего ещё она могла ожидать от ревнующего мужчины, которому к тому же сама приказала выбрать «наиболее подходящий» момент.

В центре груди виконта вдруг возникло окровавленное остриё арбалетного болта.

Какую-то долю секунды он глуповато таращился на неё, в смысле, на стрелу, а затем раскрыл рот, явно собираясь выразить бурный протест.

Ну уж это ей совершенно ни к чему.

Мгновенно вскинувшись, она одной рукой обхватила его за шею, а ладонью другой надёжно заткнула ему рот. Ноги её при этом крепко охватили его торс.

Сказать, что он сильно удивился, значило бы ничего не сказать.

На пару секунд, несмотря на страшную боль, он прямо-таки застыл, вытаращив глаза, и являя собой скульптурную миниатюру «не ждали».

Но затем жажда жизни взяла своё: он стал бороться изо всех сил – то есть так же, если не более яростно, чем она сама. Ведь он прекрасно понимал теперь, что его раскусили и провели, и если он не позовёт на помощь, или хотя бы не призовёт каких-нибудь свидетелей, здесь же, на месте, и умрёт! И исчезнет, скорее всего, бесследно, в безымянной яме, вырытой в местных лесах…

Уж в чём-чем, а в прагматизме ему нельзя было отказать.

Конечно, он был гораздо сильнее Катарины, и если бы не стрела, легко справился бы с ней.

Но она, гибкая, как лиана, и быстрая, словно молния, к тому же владевшая неизвестными здесь приёмами борьбы, вцепилась в него, словно дикая кошка, и какое-то время успешно справлялась.

Однако, когда они грохнулись на деревянный пол, и её рука оказалась насквозь прокушенной, ослеплённая мгновенной яростью от дикой боли она на секунду забыла о присутствии Пьера, и превратилась в то, что выбрала с самого начала для такого случая – чёрную пантеру.

Вряд ли можно было удивить виконта сильнее, чем в первый раз, однако это произошло.

За доли секунды, пока он застыл, являя на этот раз композицию «Горгона-Медуза», она, вернувшись в человеческий облик, костяшками сжатых в боевой хватке пальцев левой руки что было сил вбила ему в горло его же кадык.