Бродяга, Плутовка и Аристократ - Александр Фарсов

остался марионеткой успокаивал девушку. Её натура контроля за ситуацией была очень чуткой. Как только власть утекала из её рук, она чувствовала, что сама земля предательски уходила из-под пят.

— Нет, отнюдь, — опроверг Симон. — Скорее, я был инструментом, но это была общая работа на благо Кол Галландов. Он становится лучше, чем просто инструментом… он становится союзником.

Эти слова испугали её, мысль, что посетила её почти год назад, начала воплощаться в реальность: «Он не инструмент и с этим нужно что-то делать». Осознание, что всё это время пользовалась не она, а ею, громких эхом отозвалось в голове. После этого разговора, она стала более тщательно присматриваться к Грише.

Через две недели семья Кол Галландов в полном составе отправилась в поместье Фарля. Его приемный отец уже покинул этот мир, осталась только мать, которую он по-настоящему ценил. После официальной церемонии поздравления именинницы, началась самая интересная часть мероприятия: бал и живое общение. На праздник, помимо них, пришли Сатори и Эдмунд. Фарль пользовался популярностью в высших кругах не только как неординарная личность, но и как умелец устраивать балы.

— Симон, — поприветствовал Ной Кэмпл. — Ракшаса. Прекрасно выглядите.

— Спасибо. Вы тоже, — кокетливо ответила.

— Натали, рад видеть Вас в здравии, — продолжил, поцеловав ту в руку. — Молодой Константин, полагаю. И юная Мария. Приветствую и Вас, Григорий.

Мария сразу же начала строить глазки красивому аристократу, но внимание малолетки его никак не привлекало.

— Я тоже рад видеть Вас, — произнёс Гриша с улыбкой.

Всякая встреча с Фарлем была для него отдушиной. С ним он чувствовал себя спокойнее.

— Я вижу, тут много разных личностей собралось, — заговорил Симон. — В письме Вы указали, что бал в том числе благотворительный, поэтому я принёс скромный взнос.

— Очень великодушно с Вашей стороны. Уверяю, все средства пойдут на обустройство новой больницы в Рабочем районе. Все соответствующие документы вышлю позже.

— Не стоит утруждаться, — сказал Симон, приподняв руку. — Я Вам верю. Поступаете, как истинный аристократ, Фарль.

— Учусь у лучших. С Вашего позволения я мог бы поговорить с Гришей? Понимаете, мы…

— Не нужно. Я прекрасно знаю, что вас двоих связывает. Ступайте и веселитесь.

Натали удивилась поступку отца. А Гриша с Фарлем отошли в сторонку.

— Папа, что ты делаешь?!

— Тщ-щ, Натали. Пусть разговаривают. Теперь я доверяю Григорию и по-своему доверяю Фарлю. Пусть учится общаться вне соперничества. Это неотъемлемый навык аристократа. Отбросить лишнее, жить сейчас, но помнить о задаче.

— Отец…

Натали смирилась с его решением и отошла побеседовать с Сатори и Эдмундом.

— Как дела, Гриш? — спросил Фарль.

— Всё в порядке. Но я не привык в общество выходить.

— И я поначалу чувствовал себя лишним. Здесь не поговоришь, как с Эли. Нужно держать марку перед надутыми аристократами, вроде Симона.

— Понимаю.

— Ты согласен с тем, что Симон не тот, за кого себя выдаёт?

— Конечно же. Вся семья Кол Галланд недостойна называться аристократами. Грустно, что Симон ещё самый разумный вариант.

— Его называют аристократом среди аристократов. Оно и неудивительно. Он умён, красив, обходителен и в какой-то степени благочестив. Можно сказать, что им стоит восхищаться, если хочешь быть достойным аристократом современности.

— Но такие аристократы меня не устраивают, — резко ответил Гриша.

Последовала легкая ухмылка Фарля.

— Знаешь про их конфликт с Розой? — тот покачал головой. — Когда им было по двадцать, они одновременно стали членами совета. Они и до этого были знакомы, но именно тогда стали полноправными соперниками. Роза боролась за демократию, пока Симон был поборником классовой системы. И оба достигли успехов. Роза практически добилась упразднения системы даже без помощи Пьера, но Симон с рядом других ныне бывших членов совета одолели её.

— Одна против целой системы, — пораженно высказался Гриша. — Но, что они сделали?

— Я точно не знаю. Это в целом мутная история. Я лишь знаю, что в конце концов утвердили один закон. Отныне подобные решения может принимать лишь монарх, стать которым Роза никак не могла.

— Почему же?

— Монарх избирается через всеобщее голосование, которое может осуществиться при условии согласия всех членов высшей палаты о его необходимости. На тот момент это было невозможно. Но я, Гриша, продолжаю дело Розы. Здесь и сейчас.

— Что?! Но как? — взволнованно издал. — Ты не сможешь стать монархом, пока в совете есть Симон.

— Есть и другие способы. Роза использовала резкие методы. Отменить и точка. Я же постепенно иду к этому. Всего рассказать не могу, но позже обязательно посвящу в детали. Сейчас важно узнать. Согласен ли ты со мной?

«Согласен ли я? — подумал Гриша. — Но ведь… мы не равны. Неужели Фарль этого не понимает? Мир, где все равны искусственно, не принесёт ничего кроме страданий. Иллюзия демократии рано или поздно разрушится, и человек, осознав реальный мир, познает острую душевную боль. Не лучше ли подкорректировать нынешнюю классовую систему? Ведь она тоже не больше чем ложь. Лишь иллюзия неравенства классов, которая звучит лучше. Осознав её, человек получит облегчение, и всякая душевная боль уйдёт. Останется лишь голая действительность, где всё зависит от усилий. Поняв одинаковость статусов, человек сможет идти дальше на пути самосовершенствования. Он поймёт суть истинного неравенства, неравенства способностей и усилий; поймёт свою слабость и станет сильнее. Классовая система закаляет дух и разум, пока демократия погружает в больной сон. Какой смысл губить безграничный потенциал в этой мерзкой, причиняющей боль мнимой справедливости, которую норовит навязать демократия? Полезнее показать человеку его слабость, вскрыть её и указать путь к её избавлению, чем тешить его ложью. Неужели Фарль думает, что люди настолько благие, что способны жить в равном мире, не причиняя боли друг другу?»

Мысли Гриши кружились, выстраивая линию наилучшего ответа.

— Нет, Фарль. Я не могу тебя поддержать. Идея демократии мне не по душе, — серьезным тоном ответил.

— Что?! Это Симон тебя надоумил?! — возмутился он.

— Ни Симон, и никто другой. Лишь реальный мир привёл к этому ответу.

— Подумай ещё раз, Гриша. Обдумай как следует, я не тороплю с ответом.

— Уже подумал. Я не хочу жить в мире иллюзий. В мире, где мои усилия ничего не значат, где я такой же, как и все иные. В мире, который не поощряет достойных и не порицает бесполезных.

Фарль удивился такому резкому ответу. По началу он не воспринял его в силу возраста и влияния окружения. Но вскоре, обдумав слова, понял, что мальчик выражал глубокую мысль, рожденную в сердце. Гриша пришёл к ней сам, живя в этом мире. На него не давила идея, что кружила в новой семье, и не идея, прочитанная в заумной книжке. Раньше Гриша был податлив обстоятельствам,