Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня

— Квадратные, черные озера… — интонации в этом никакой не было, до ужаса никакой. Хрипловатый безвкусный голос сумасшедшего. — Квадратные озера большого острова… — Она опять облизала губы. — Черные!..

— Ну вот, вот! — обрадовался Илико. — Ты что-то понял? — Олесь покачал головой. — Нет, ты не понял, и я — нет! Черное озеро! — взмахнув руками, вдруг крикнул он. — Черное озеро!

— Погоди, — попросил Олесь. — Не повышай голос. Стоит подумать. — Он смотрел на косо ползущую за стеклышком иллюминатора белую пену. — Знакомое что-то. Но что, вспомнить не могу!

Он взял со стола свой блокнот и сразу попытался выйти из каюты. Но передумал. Только теперь он оценил по-настоящему тетку. Дикая маска из помады, пудры и теней стекла куда-то в отверстие умывальника, и стало понятно: Тамаре Васильевне немногим более тридцати, молодая баба. Всего лет на пять старше Маруси.

— Что же с вами случилось? — спросил Олесь, опускаясь перед нею на корточки. — Давайте вспомним. — Он успокоился, увлекся происходящим и говорил с ней вкрадчиво, как с ребенком.

— Вы поднялись по трапу на борт. Капитан объявил о пожарных учениях и пригласил на обед. Вы спустились сюда в каюту, поздоровались со мной, потом пошли в душ, что было дальше? — Тамара Васильевна напряглась, что-то попыталась сказать, но получилось лишь неразборчивое мычание. Олесь взял ее за руку. — Что с вами произошло, что с вами случилось? — Рука у тетки была маленькая и очень тяжелая. — Что за бред про квадратные черные озера, откуда вы их взяли?

— Мокрая вода! — сказал Илико. — Черное озеро. Ты такое видел? Голубое — да! Зеленое — да! Черное и квадратное… Квадратный — это бассейн. — Он наклонился к Тамаре Васильевне и пророкотал ей прямо в глаза: — Бассейн?

— Нет! — сказал Олесь. — Я, кажется, понял. Я вспомнил, что это такое. Квадратными озерами называют братские могилы на Большом Соловецком. Они не похожи на бассейн.

— Могилы? — ужаснулся Илико.

— Братские! — подчеркнул Олесь. — Для монахов и для врагов народа.

Теперь он хорошо припомнил серию цветных иллюстраций — приложение к журналу «Посев». Каменные широкие ступени лестницы, ведущие на Секирную гору, убийц в черных плащах и черных ушанках, попирающих начищенными сапогами мерзлые ступени. На шапках красные масонские звезды. Монахов привязывали к большим бревнам и бросали вместе с бревнами со ступеней так, что они катились. А внизу лежала уже куча трупов, и текла по каменным изломам соловецкой осени святая кровь. Это не были фотографии, это была яркая антисоветская живопись. Все было нарисовано каким-то немецким художником-атеистом.

— Могилы? — спросила вдруг жалостным голосом Тамара Васильевна и, будто опомнившись, прикрыла красивое белое колено ладонью. Она посмотрела на мужчин смущенно. — Господи… — простонала очень тихо она.

Илико ловким одним движением опять наполнил стаканчик и преподнес.

— Пойду я… — сказал, так чтобы его не услышали, поэт и осторожно выскользнул в коридор. — Сами разбирайтесь, какого озера вам теперь надо.

Поднимаясь по ступеням, он снова пытался представить себе могучую энергию океанского простора, ее воздух, ее бесконечную воду, и это почти удалось, как легко удалось избавиться от неприятной сцены, свидетелем которой он случайно сделался. Он вошел в бар почти восторженный, с блокнотом, зажатым в руке. Вошел и остановился. Дважды он обежал пространство бара глазами. Маруси нигде не было. Она исчезла.

7

Стеклянная стена от прямого попадания солнечных лучей нестерпимо горела. В баре было ярко, ярче, чем в полдень. На коричневом и красном бархате вытянулись широкие полосы света. На столе стоял недопитый стакан Маруси. Никто больше здесь не брал молочных коктейлей, не перепутаешь, а за столом сидел старик. Олесь не сразу определил его, человек, встреченный ими на палубе, и человек, сидящий в кресле, был не совсем один и тот же, там, на палубе, он был погружен в себя и печален, здесь скован и почти напуган.

— Вас тоже пугают квадратные озера? — без всякого предисловия, присаживаясь за столик и бросая блокнот, сказал Олесь. — Черные квадратные озера видели? — Он поставил рядом с блокнотом чашечку кофе.

— Видел! — отозвался послушно старик и тут же добавил: — Нет никаких квадратных озер.

— Ну тогда что же вы видели?

— Вы, молодой человек, немножко не понимаете. Тоща было не до геометрии. Копали как попало, только бы можно было хорошо засыпать. А когда докапывались до воды, расстреливали и землекопов. Глубже ямы не делали.

Морское сияющее пространство за окном казалось неподвижным, могучим, твердым.

— А вы как, сами копали или стояли рядом?

— Вы хотите, чтобы я вам ответил?

— Конечно.

— Я вам не могу ответить на этот вопрос. — Глаза у старика были коричневые, глубокие, в длинных паузах между словами он жевал губами. — Наверное, вы сами догадались… Но это не имеет никакого значения, все сроки давности прошли…

«О чем я должен был сам догадаться? — подумал Олесь. — Наверное, он все-таки не копал, наверное, он рядом стоял с автоматом и держал землекопов на мушке, то бишь занимался совершенно иной работой. Вот о чем».

— А озера, они, конечно, есть, искусственные, — продолжал старик. Он тоже пил кофе, но в отличие от Олеся держал чашечку все время на весу в руке, не ставил ее на стол. — Можно допустить, что были и квадратные. Когда ямы засыпали, очень часто на месте могил происходило опускание почвы. Получались черные такие огромные лужи. Сперва думали — они мелкие, откуда глубине взяться, сами же только что копали. Помню, пытались нащупать дно. Шест трехметровый, а до дна не достает. Помню, я хотел нырнуть с лодки, молодой был, психованный, разозлился на шест, смотрю, а там рыба. Представляешь ты рыбу в таком озере?

— Нет, не представляю! — сказал Олесь и отвел глаза от глаз старика. — Любопытная история.

— Ну так мы одну поймали… — Сказал все так же без чувства старик. — Здоровая, килограмм на восемь…

«Все-таки псих… Завернутый товарищ, — определил себе Олесь и открыл блокнот. — Но поэтичен… Поэтичен очень… Чертовски, безудержно поэтичен старикан! Не напрасно я в него вцепился».

— А какая рыба? — спросил он. — Треска, наверно? Может, щука?

— А рыба-то слепая… Похожа на щуку, точно, только глаза белые навыкате, как у мертвеца!..

Олесь попытался представить себе огромную щуку с глазами покойника, но вместо ясной картинки увидел нечто бесформенное и неприятное. Он поймал себя на том, что уже не на шутку беспокоится и хочет, чтобы Маруся поскорее вернулась в свое кресло. Он допил свой остывший кофе и, уже не слушая старика, а тот расходился в описаниях своих все больше и больше, даже голос зазвенел, разглядывал трех «афганцев», выпивающих в другом конце бара. Они сменили свою штатскую одежду, вероятно, на более привычную. Головы бритые, гимнастерки, натянутые на могучих спинах, пожелтели от солнца, плечи без погон, в больших стаканах что-то прозрачное, похоже — водка.

«Разве в баре торгуют водкой?.. Наверное, с собой принесли».

— Она не сказала, куда пошла? — спросил Олесь.

— Ваша девушка?

— Вы ее видели?

— Конечно, она заняла мне место. Она сказала, что выйдет на верхнюю палубу. Ей очень понравились вид и ветер.

— Вас приглашала?

— Пригласила. Но для меня это чересчур. «Маньячка, — определил себе Олесь. — Покажи вагон с сахаром, не остановится, пока весь не сожрет». Он нарисовал в блокноте чашечку кофе, руку старика схематично, три коротко стриженные бородатые головы и несколько небольших рыб с глазами навыкате. Положительно, старик ему импонировал, но стихи не родились, хотя и сохранялось ощущение, что вот сейчас прорвет.

— А вот и ваша девушка!

Перо прыгнуло по изрисованному листу молниеносным следом.

— Скорее… — Маруся задыхалась, вероятно, после бега. — Скорее пошли! — Лицо ее было пунцовым, губы кривились, казалось, от сжигаемой ярости. — Вы извините нас, Николай Алексеевич, но очень срочное дело образовалось.

— Куда ты исчезла? Можно было предупредить?.. — Увлекаемый горячей рукой Маруси к двери, он успел заметить, как повернулась одна из бритых голов и как обожженная рука зачем-то потерла костлявое плечо на том месте, где раньше был левый погон. — Куда ты меня тащишь?

— На верхнюю палубу! Ты можешь шевелить ногами быстрее?

— Попробую. Слушай, а откуда ты знаешь, как старичка-то зовут?

Но на этот вопрос Маруся уже не ответила, оттолкнув сильно скрипнувшую дверь, она первой выскочила на палубу. Вытянутой напряженной рукой она указывала на что-то находящееся рядом с поручнями метрах в трех от входа, почему-то ничего не объясняя. Она сжала губы и наморщила лоб.

Воздух ударил в лицо, ледяной и холодный, могучий, полный заходящего солнца и водяной пыли. Олесь зажмурился. Ему показалось, что возник на грани слышимости звук реактивного мотора. Посмотрел вверх — никакого самолета, только развернутая бездна синевы, и в этой бездне таяла еще наработанная военным бомбардировщиком белая длинная линия.