Уроки гнева - Анатолий Нейтак

Принцесса охотно оттаяла. Хотя на юге взрослеют рано, подумал Итоллари, она, по сути, ещё наполовину ребёнок. Физически — вполне сложившаяся женщина, далеко не глупая, знающая, если не лукавит, помимо родного и нашего ещё три языка, певица, танцовщица, рисовальщица… но ребёнок. Шестнадцать лет — разве это возраст?

Я и то на три года старше.

— Так о чём ты рассказывала?

— О первом из чудес Ве-атти. Это поистине дивная история, мой повелитель.

— Говори! — велел король, зная, что юная принцесса ждёт этого, и добавил. — Твой голосок способен сделать чудесным любой рассказ.

Окхоль зарделась. "Ребёнок!.."

— Да склонит мой повелитель слух свой к рассказу о первом чуде Ве-атти. Было это во времена недавние, и живы ещё свидетели истинности случившегося. Однажды кочевье племени декхуз, да будет благословен род их и да продлится, на переходе из оазиса Хаам в оазис Триз постигла беда в облике песчаной бури. Это — страшное несчастье, худшее из испытаний, что посылает кочевьям судьба. Редко какая буря не уносит ни одной жизни, а порой — к счастью, редко — случается и так, что после бури, ярившейся три-четыре декады, на том месте, где разбило лагерь целое племя, не находят даже выщербленных костей.

Итоллари покачал головой. Песчаная буря… поди, представь такое в краю зелёных полей, медленных рек и густых лесов!

— Декхузы готовились предстать пред Судом посмертным, — продолжала Окхоль голосом важным, мрачным даже, насколько её юное горло могло изобразить мрак. — Небо почернело и припало к земле. Ветер усилился; первые песчинки, несомые им, уже жалили и стегали кожу, забиваясь во все девять ворот тела…

Король моргнул. Девять ворот?

— …и в этот момент разлился голубой свет, более яркий, чем свет солнца в зените. Против бури вышел сам Ве-атти в силе своей. Ветер вокруг него утихал, и тишина эта распространялась всё дальше и дальше, стеной вставая до самого венца небес. Благодаря за чудесное спасение, всё кочевье декхузов пало ниц, кроме одного, чьё имя не стоит упоминания. Сей недостойный стал кричать, что перед ними не божество, но злобный демон песчаной бури, жаждущий поклонения…

"Что было крайне глупо со стороны недостойного".

— …ибо кому ещё, кроме хозяина бури, под силу умерить её ярость? Иные из декхузов уже стали внимать этим крикам. Но в этот момент с очищающегося неба пал первый солнечный луч, и пал с такой силой, что богохульник в один миг стал горсткой пепла. Тут-то и уверовали люди в силу Ве-атти, не зная ещё имени его, ибо только истинное божество властно над небесным, как и над земным. И здесь кончается рассказ о первом из чудес Ве-атти благого и единого, да продлится владычество его и да умножится блеск.

Окхоль выжидающе посмотрела на Итоллари. "Ах да, она опять ждёт слова мужчины… и вроде бы ещё нужен знак благоволения… что в таких случаях делают южане — подарки дарят?"

— Благодарю тебя за рассказ, принцесса. Не дашь ли ты мне свою прелестную руку, чтобы мог я выразить меру своего удовольствия?

Окхоль с готовностью протянула требуемое. Король взял её руку — миниатюрную, похожую цветом на обожжённую глину, с тремя золотыми перстнями (в одном рубин, во втором смарагд, в третьем — странный круглый камень, похожий на зеленоватый глаз с чёрной щелью зрачка) — и поцеловал узкую кисть возле запястья.

— Как я узнал от сведущих людей, — "от своих шпионов из Тайной службы", — у вас, в земле Кунгри, властители одаривают за приятное слово золотом. — Итоллари говорил, не выпуская руку принцессы, и не замечал с её стороны стремления отнять эту драгоценность. — У нас на Равнинах обычаи иные. За твой рассказ я отплачу своим, если ты этого хочешь.

— Говори, мой повелитель.

— Слышала ли ты о роде тастаров и о вожде их, Пламенном?

— Мне рассказывали об этих демонах ночного обличья, почерневших от гордыни своей. Но ваш брат ведь прогнал их прочь, не так ли?

— Если и так, то ушли они не далеко… впрочем, рассказ мой не о том. Уход тастаров — из дел недавних. А то, о чём я хотел бы поведать тебе, принцесса, случилось, когда меня ещё не было на свете и брата моего тоже. Тогда тастары правили моей страной, и власть их была прочна, хотя они не часто пользовались ею. А на островах правил человек по имени Ке'атуа — и если кто-то из живущих под этим небом должен был почернеть от гордыни, то именно он. Островитяне издавна торговали с Равнинами к обоюдной выгоде. Но Ке'атуа пожелал присвоить все выгоды себе. Для этого отправил он посольство к Пламенному, не прося, но требуя торговых выгод для островов. На требования эти нельзя было соглашаться, но и отказать было нельзя. Флот островитян, как ты наверняка знаешь, лучше флота любой другой страны, причём не просто лучше, но и больше. Так что этот самый Ке'атуа, не дождавшись согласия на свои требования, вполне мог объявить Равнинам войну и развязать тем самым мешок бедствий. Тастары при помощи своей магии могли бы пустить на дно все корабли островитян до единого, но восстановлению торговли это, как ты понимаешь, помочь не могло…

— Что же сделал этот архидемон, Пламенный? — спросила Окхоль.

— Он не ответил ни да, ни нет. Вместо этого он с малой свитой отплыл на острова, чтобы лично повидать Ке'атуа, как один правитель — другого. По гордыне своей Ке'атуа счёл, что его станут умолять о снисхождении. Он собрал своих придворных, богато облачённых, и сам оделся в лучшее, что имел (а имел он немало); затем сел на трон в роскошно убранной палате и призвал Пламенного. Правитель Равнин явился к нему — один, оставив свиту за порогом, в простой чёрной одежде и без единого украшения, даже без меча на поясе. Ке'атуа изумился. Где дорогие подарки? Где тяжко нагруженные сокровищами вьючные лошади? Где слуги, готовые простереться ниц по единому движению пальца? Как видишь, всего этого нет со мной, молвил Пламенный. Ке'атуа, продолжал он, господин островов! Я пришёл к тебе как равный к равному. И что я вижу? Твой дворец велик и радует глаз блеском драгоценностей. Тебя окружает множество слуг, готовых исполнить любой приказ. Ты молод, богат и славен, о Ке'атуа. Но молодость сменяется старостью, и что мёртвому до богатств мира живых, сложенных в его могилу? А прочная и яркая слава приобретается только мудростью. Первейшая добродетель правителя — в стремлении к благу для его народа. Ты желал, Ке'атуа, если посланники твои не лгали, без меры увеличить свои выгоды от торговли. Но подумай: пойдёт ли это на пользу народу твоему? Не знаю, сказал Ке'атуа. Тогда Пламенный низко поклонился. Только мудрый человек, заметил он, выпрямляясь, готов признать своё незнание и тем сделать первый шаг к тому, чтобы знать. Поклонившись снова, Пламенный удалился из дворца Ке'атуа и в тот же день отплыл обратно. Но с того дня правитель островов никогда уже не выдвигал непомерных требований к торговым партнёрам.