Под чертой (сборник) - Дмитрий Губин

– Что еще за «Сашенька»? – с подозрением спрашивает Лурье, и я ловко уворачиваюсь от очередного пепельного столбика.

– Да роман того же Монтефиоре, Саймона Себага. Про молодую девицу, дочь свежеиспеченного барона-выкреста, смолянку, целиком ушедшую в революцию. С которой революция обошлась примерно как немцы с генералом Карбышевым: пьяные энкавэдэшники в 38-м заморозили во дворе тюрьме голой… В общем, беллетристика с крепкой документальной основой – по ней можно, в соответствии с идеями «Анналов», предреволюционный и постреволюционный быт изучать…

Помимо бескорыстной любви, у моих встреч с Лурье есть и корыстная составляющая. Лев Лурье для меня – зарядное устройство, средство информационной подпитки. Не знаю, обратили вы внимание или нет, но в наше время вообще перестал цениться объем информации (это в СССР домашняя библиотека в 1000 томов вызывала уважение, а сейчас в мой ноутбук закачано около 160000 книг так называемой библиотеки Траума релиза 2.30 – и что?!). Зато цениться стали те, кто позволяют отделить хлам от важного: люди-маршрутизаторы. Лурье, с точки зрения любителя истории, маршрутизатор высшего класса. Вот и сейчас он мне надиктовывает очередную порцию книг, предваряя дежурным вопрос, прочел ли я все-таки «Большой террор» Роберта Конквеста (не прочел!), потому как принципиально.

– Записывайте, Димочка, ага: Роберт Такер. «Сталин у власти». Потом еще, у Моше Левин, пишется «Lewin» – Lenin’s Last Struggle. Потом еще книга Никиты Петрова из «Мемориала» про Николая Ежова…

– Никиты Петрова и Марка Янсена, – уточняю я. – Называется «Сталинский питомец» – Николай Ежов». Нынешний обыватель отличает этого наркома НКВД от Лаврентия Берии, полагаю, главным образом по тому, что Лаврентий Павлович предпочитал старшеклассниц со слегка пухлыми икрами, а Николай Иванович – менаж-а-труа с подчиненными и их женами, пользуя и тех, и других…

Мой коммуникатор с безлимитным доступом в интернет. Пока Лурье диктует список, я успеваю и проверить названия, и скачать тексты.

– Далее, – говорит Лурье, – Вадим Волков. «Силовое предпринимательство». Это уже про 1990-е. Волков – это человек из Европейского университета.

– А если к Сталину вернуться? – жалобно скулю я.

– Тогда надо всегда под рукой иметь справочник того же Никиты Петрова «Кто был кто в НКВД»… Петров – это «Мемориал». Больше, чем у него, информации ни у кого нет! Потому что за что я ненавижу нашу либерастню, это за то, что они такие же, как и патриоты, невежественные и дремучие! Ну вот подсчитано, подтверждено, – число жертв сталинских репрессий составляет около миллиона семисот тысяч человек. И так уж немало! Но одни орут: «Нет, расстреляно десять миллионов было!» А другие: «Да вообще почти никого не репрессировали!»

– Справочник Петрова и Скоркина. «Кто руководил НКВД. 1934–1941», – уточняю я.

– Ну да, – соглашается Лурье, этот импрессионист от истории, которому важна не прорисовка прожилок на древесном листве и жил на крупе вздыбленного коня (это ученики и редакторы поправят), но общее впечатление, главная идея.

Он резко поднимается:

– Простите, Димочка, мне пора садиться писать статью. И сигареты кончились. Пойду куплю.

Мы идем к двери.

– Да, и еще, – добавляет Лурье. – Про послесталинское время обязательно надо читать книгу Владимира Козлова «Беспорядки в СССР при Хрущеве в 1950-х – 1960-х годах». Про расстрел демонстрации в Новочеркасске при Хрущеве помните? А про демонстрации и бунты при Брежневе вы много слышали? А все потому, что при Брежневе стали качать нефть, и потекли нефтедоллары вместе с чешским кафелем, югославскими туфлями, финскими плащами и немецкими гарнитурами. Проблема заключается в следующем: никто еще не написал марксистскую историю СССР, то есть истории с точки зрения графика доходов населения! Тогда бы и выяснилось, что исторический цикл, на котором так настаивает Дмитрий Быков, «революция – оттепель – заморозок – застой», на самом деле представляет собой цикл изменения доходов, от обнищания до накапливания жирка. И тогда станет понятно, что никаких перемен нам сейчас ждать не стоит…

Когда Лурье исчезает за углом, я провожу пальцем по экрану смартфона. Быков, на самом деле, говорил ровно о том, о чем и Лурье – «когда массы заняты самими собой, они не хотят участвовать в историческом творчестве, и любые попытки привлечь их к этому оказываются трагикомическими. Когда у народа есть более важные дела, ему смешно голосовать или заниматься местным самоуправлением. Все это только отвлекает от главного – от дома, от размышлений, от алкоголя, который помогает сдвинуть реальность на какой-то градус и, таким образом, ввести ее в поле своего понимания. Русскому народу смешно смотреть на то, как народ американский вкладывает всю душу, скажем, в праймериз, потому что для него это мелочное и глупое занятие».

А книга Владимира Козлова называется «Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953 – начало 1980-х гг.»

То есть и в эпоху брежневских нефтедолларов, финского сервелата, московской олимпиады и лицензионных кроссовок Adidas, красящих ногу после дождя в радикальный синий цвет, социальная буза в нашей стране до нуля все же не снижалась.

Надо будет почитать…

2013

75. (Гр)устный счет//

О том, как опасно игнорировать законы постиндустриальной эпохи

Попытки регулировать интернет, машины с автопилотом и генетическая диагностика являются разными гранями того будущего, с которым неясно как обращаться

Если все будет идти, как идет, меня скоро будут звать «Дмитрий Губин»: в русском языке названия СМИ заключаются в кавычки, а депутаты Госдумы хотят приравнять к СМИ всех блогеров, у кого подписчиков более 10 тысяч. Мой аккаунт в твиттере к тому приближается.

Говорят, депутаты хотят поставить под контроль свободное слово в интернете. Похоже на правду, но меня в данном случае не интересует, ради чего перекрывают реку. Меня интересует, как ее намерены перекрывать.

Мы давно вступили в постиндустриальную, информационную эпоху. Большая часть потребляемого нами продукта на самом деле является информацией. Одежда, автомобили, жилье уже давно не защита от непогоды и не средство передвижения, а демонстрация социального статуса или гибкости ума (умеем ли мы соответствовать моде?) Гардероб даже бедной студентки с материальной точки зрения избыточен: у большинства вещей нет шансов выйти на пенсию по старости. Их удел стать неносимыми.

Еще в 1990-х американский пастух и поэт, а ныне гуру информационного мира Джон Перри Барлоу написал брошюрку с названием «Киберномика». В ней он обратил внимание на то, что понятия исчисляемости и собственности в эпоху, когда информация не связана с материальным носителем, теряют прежний смысл. В экономике вещей, – рассуждал Барлоу, – если вы купите либо украдете мою лошадь, я больше не смогу ездить на ней. Но в информационной экономике это не работает: информация стремится заполнить собой все свободное пространство, а связи заменяют деньги…

То, что «Киберномика» вызвала взрыв в деловом мире, и то, что будучи миллионы раз бесплатно скачанной, она сделала Барлоу знаменитостью, было лучшим доказательством его идей.

Противоположность информационной и индустриальной эпох подмечали многие: и американец Тоффлер в своей знаменитой «Третьей волне» (до нас она тоже докатила), и веселые шведы музыкант Бард и бизнесмен Зодерквист (предисловие к русскому изданию их Netoкратии писал Артемий Лебедев), и профессор ВШЭ Долгин, создавший теорию «экономики символического обмена» – когда мы платим не до, а после использования информации, и лишь тогда, когда считаем ее полезной.

Но я очень боюсь, что в Госдуме ничего этого не знают.

Иначе бы не повторяли детских ошибок роста социальных сетей в своей попытке «всех сосчитать». Ведь на заре ЖЖ или твиттера рейтинг блогеров тоже пытались связать с числом подписчиков. Но оказалось, что все сложнее. Например, среди блогеров есть Чичиковы, приобретающие фальшивых подписчиков на манер мертвых душ. Какое-то время одним из самых «многотиражных» блогеров России был 17-летний школьник Миша Самарский: эдакий Плюмбум наших дней, пишущий книжки про жизнь слепых подростков и активно сотрудничающий с госпропагандой (см. «Огонек» от 3 сентября 2012). У него было около полумиллиона фоловеров – почти столько же, сколько у Ксении Собчак или Тины Канделаки. Какие-то индусы, пакистанцы, бразильцы, ни слова не понимающие по-русски и о Самарском не ведавшие. Когда я спросил Мишу об этом удивительном явлении напрямую, он нервно ответил, что понятия не имеет. Думаю, это был подарок Плюмбуму от задействованных пропагандой хакеров. И когда стало ясно, что с подписчиками перебор, они вдруг исчезли…

А в целом выяснилось, что информационные связи (замена, по Барлоу, денег) куда более сложны и важны. Помимо друзей-фоловеров, важны и ссылки, и цитаты-ретвиты, и ретвиты ретвитов, и информационный, скажем так, авторитет подписчиков, и число хитов и хостов («хит» – это просмотр интернет-страницы, «хост» – просмотр с уникального адреса. Хитов может быть и тысяча с одного хоста). Сегодня любые интернет-рейтинги («Яндекса», LiveInternet, собственные рейтинги социальных сетей) строятся на обсчете многих параметров – и никто не скажет, чей счетчик точнее.