Линии Леи - Евгений Луковцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам Сфинкс стоял в узком проходе, припав на одно колено, и наотмашь полосовал когтями воздух, реагируя на малейшее движение тумана, то и дело высекая из пустоты капли крови. Он и сам был весь в ссадинах, через весь лысый череп пролегала глубокая борозда.
— Держись! Я сейчас! — крикнул я, бросаясь на выручку.
— Не смей! — заорал он в ответ. — Уходи!
Атаки на него прекратились. Сфинкс не поднял головы, продолжал внимательно смотреть в пол. Там вспыхивали фонтанчики сизой пыли от удаляющихся шагов.
Сфинкс прыгнул, растопырив все четыре страшных когтистых лапы. По туману прокатился клубок тел, Диббук и Буньип вышли из невидимости, экономя силы. Наконец, эта куча-мала застряла на одном из изгибов, и Сфинкс с отчаянным рыком поднялся на ноги, держа сразу обоих Хвостов за глотки. Едва удерживая извивающиеся тела, он придавил их к стенам лабиринта.
— Я не смогу так долго стоять! Если они вырвутся, всё пропало!
— Что мне делать?
— Проложи маршрут!
— Я… Но ты?..
— Скорее!
Не знаю, почему я послушался, ведь был ещё шанс успеть, пробежать эти двадцать-тридцать шагов, взять на себя хотя бы одного врага… Даже если второй вырвется и добежит до этого проклятого конца маршрута…
— Давай! — проревел Сфинкс.
Я почувствовал, как внутри просыпается ярость. Та самая, что я испытал в заброшенном тоннеле под Новым Арбатом. И боль. И горечь. Я выхватил нож и широким жестом взмахнул им. Вложил всю боль и ярость в удар, рассекая воздух снизу вверх.
Не было в этот раз волшебного калейдоскопа, не было ярких цветов. Вместо них чёрное стекло пола раскололось, разошлось в стороны, открывая мне путь. За матовым стеклом тумана по обе стороны нового маршрута оказались Буньип и Диббук. И Сфинкс. Разрубленный на две половины, он ещё некоторое время оставался стоять, вцепившись в горла врагов и используя их в качестве опоры.
Когда я пробегал мимо, Хвосты неистово молотили кулаками и головами о непробиваемый туман. Половинки Сфинкса посмотрели на меня и проговорили половинками ртов:
— Получилось. Прощай. Теперь беги. Теперь всё будет хорошо.
Я побежал. Но за полшага до станции остановился. Оглянулся назад.
Проклятая сила Леи, что ты сотворила со мной? Я только что убил своего напарника. Я бросаю его здесь, наедине с двумя монстрами. Ради чего? Ради спокойствия всех этих вельможных путешественников? Ради человечества, запутавшегося в самолюбии и страхе? Ради какой-то идиотской банки, в которой колдуны консервируют своё могущество?
— Нет уж, братишка, я тебя им не оставлю.
Спрятав нож, я расстегнул нагрудный кармашек куртки. Встал спиной к выходу. Вытянул руку, чиркнул — и дикая сила огненного урагана вышвырнула меня наружу, в свет, льющийся из конечной точки маршрута.
Эпилог
— Я ведь даже не просила его всю ролёвку отыгрывать. Сказала: просто выйди на сцену и представься. Я — Лориэль из рода Илуватаров.
— Не выговорил?
— Выговорил. Я, говорит, Спаниель из рода Аватаров. Весь зал хохочет, я красная стою, чуть не плачу, а он потолок разглядывает, ему всё нормально.
Подслушано в метро.
Паука мы прозвали Аликом. Полностью Алиеном, потому что он забавно выдвигал хватательную челюсть. Сокращённо — Алик.
Мы? Громко сказано. У меня по-прежнему мурашки бежали по спине при виде двенадцатилапого монстра. Это Смыслов норовил в любую свободную минуту сбегать почесать Алика между глазными дугами и скормить синюю мороженую курицу. Паук прятал подарок под плоской грудиной, мелко часто подрагивал и шевелил глазами. Он бы жмурился от удовольствия и вилял хвостом, если бы у него были веки и хвост.
— Ну, и что дальше? — спросил Смыслов.
— Дальше? — Я пожал плечами. — Ничего, в принципе.
— Ну как же? А "получит, что захочет и попадёт, куда пожелает"?
— Не знаю. Очухался я у себя дома. С пустыми руками. Весь грязный, почти голый и совершенно лысый, потому что обгорел. Полыхало ведь так, что всё крыло начисто выгорело. Даже не знаю, как вошли туда, как потушили. Как Вересаевой удалось живой выбраться — тоже не знаю.
— Так ты что, даже не вернулся потом?
— Нет. Три дня я просто проспал. Ладно, вру, не просто. Боялся я к метро приближаться. Я же его сжёг собственными руками.
Я отхлебнул из большой кружки. В подстанционных помещениях было тихо, безлюдно. Спокойно. Но кончики пальцев снова затряслись.
— Я боялся, что приду, а метро больше нет. Не существует, исчезло вместе с туманной копией. Да, я, такой весь из себя прагматик и агностик, был уверен, что каждое моё действие в Узле отражается на настоящих линиях Леи. Так что я даже телевизор не включал, боялся новости увидеть.
Лёшка вернулся за стол, зачерпнул из тарелки пригоршню фисташек и высыпал возле себя на салфетку. Получилось очень похоже на россыпь станций по схеме метрополитена.
— Я так понимаю, твои действия всё же повлияли. Не настолько радикально, как тебе казалось, но…
— Да. Я ведь влиял не на метро, а на силовые линии под ним. Поэтому в центре города сейчас столько закрытых на ремонт переходов и вестибюлей. Эскалаторы они меняют, как же! Брехун, кстати, через своих подручных передавал мне тысячу восторженных приветов и обещал пальцы откусить при встрече. Чтобы не мог я больше зажигалку даже в руки взять.
— В районе Рижской вообще стройка полномасштабная, чуть ли не новую станцию монтируют!
— Знаю. Туда основной удар пришелся, когда я ножом размахивал. Но это так, мелочи, могло быть хуже. После взрыва, который я устроил, свет Леи погас под всем городом почти на неделю. Никаких пересадок, никакой подзарядки. Зависимые путешественники, вроде улиток, чуть не передохли.
— Представляю, как тебя после этого встретили. Вересаева, наверное, была в ярости?
— Наверное. У неё же такой ковёр сгорел. Старинный. Произведение искусства.
— Вообще-то у неё дело всей жизни сгорело. Сотрудники погибли. От Хвостов даже костей не осталось, от банки ни капли металла в пол не вплавилось. Тут столько вопросов, если подумать! А ты говоришь, ковёр.
Я молча долго пил, закрывая лицо кружкой. Не доверяю я теперь своему лицу, не держит оно при себе эмоции. Не дай бог, проскользнет что. Лёшка догадается — и тут же попадёт под удар.
Рассказать ему? Как меня вышибло взрывной волной в белый свет? И как я летел в нём бесконечно долго, обдумывая, как круто изменилась моя жизнь. Пытаясь понять, что она изменила во мне самом. Жалея, что некоторые моменты невозможно вернуть назад и переиграть,
