Линии Леи - Евгений Луковцев

причина страха Рунгжоба перед манком. Звуковая волна расколола стекло и выпустила жаб, для жестокого кенара это означало немедленную и мучительную смерть.

Я должен был торопиться, но не мог заставить себя ринуться в бой с пустыми руками. Из того немногого, что оставалось ещё целым в моём поле зрения, ценность представлял лишь один предмет. Я ухватил банку левой рукой, в правой стиснул зажигалку — и побежал к лифту.

Узел

— Чтобы экскурсия считалась полноценной, надо посетить все места, куда только пускают. А то потом спросят, где был и что видел, а ответить нечего.

— Согласен. Ну и как тебе?

— Да ничего, прилично, чистенько.

— А мужской тут где?

— Они универсальные, иди в любой.

Подслушано в метро.

Сначала я решил, что бой, о котором рассказал Катор Гилос, идёт в зале для совещаний. Там больше не было массивных деревянных входных дверей с призматическим узором. Дверной проём чернел копотью, изнутри валил дым. Кадка с декоративной пальмой, стоявшая раньше у входа, валялась теперь, расколотая, у дальней стены. От второй остался лишь цилиндр прожаренного грунта и несколько дымящихся головешек.

— Сфинкс? Ты тут? — позвал я в темноту и закашлялся, когда ответом мне стало облако жаркой сажи.

В ответ на мой крик сработала пожарная сигнализация, с потолка брызнула вода. Звук ревуна ударил по ушам, но через секунду-другую прервался. Огонь давно повредил проводку, а струи из спринклеров вызвали короткое замыкание. К дыму добавились клубы шипящего пара.

Чудом уцелевшая лампа в коридоре погасла, вместо нее в начале и в конце коридора зажглись источники автономного аварийного освещения. Слабенькие, они выглядели бледными пятнами, на фоне которых интерьер приобрёл ещё более апокалиптический вид.

— Сфинкс! — крикнул я громче.

Приглушенный стук донёсся из дальней комнаты, где располагалась приёмная замдиректора. Так может брякнуть опрокинутый случайно стул. Я перепрыгнул обгорелую кадку и побежал туда.

Вересаева сидела за своим рабочим столом. Правой рукой она водила по строчкам толстого справочника, иногда переключая внимание на свой рабочий компьютер и нажимая несколько кнопок. В левой руке она держала толстую кривую курительную трубку а-ля Иосиф Сталин. Пачка из-под её любимых тонких сигарет лежала здесь же, пустая и смятая.

Горка табака, без разбора забитая в трубку прямо с обрывками бумаги, давала чудовищное количество фиолетового дыма с серебристыми потрескивающими искорками. Картинка вполне в духе Вересаевой, если бы не лицо. Ни черное простое платье, ни всклокоченные волосы цвета воронова крыла не сказали мне больше о её состоянии, чем выражение лица. Я много раз видел на нём эмоции, свидетельствовавшие об озабоченности, беспокойстве, волнении. Но ещё никогда не видел там признаков страха.

Испугаться было чему. Я бы на её месте ещё и не так испугался. Потому что, кроме рабочего стола, ничто в кабинете замдиректора не было больше её кабинетом. Между ней и мной не было никакого ковра, а пол наличествовал только тонкой полоской, самым краешком вдоль стен. Во всё остальное пространство раскинулось озеро мутной клубящейся мглы.

Сквозь сизые тучи еле виднелась противоположная стена комнаты, темными пятнами проступали силуэты мебели, светлым квадратом — фальшивый оконный проём. Настольная лампа светила полной луной в тучах. И что поразительнее всего: Елену Владимировну я видел ясно и чётко, а окружающие её вещи едва различал.

Туман двигался, вращался, складывался в сложные узоры и тут же сам огибал их, словно каждый новый рисунок на некоторое время становился материальным, твёрдым. Стол Вересаевой словно парил в пространстве посреди этих туч, а фиолетовый дым из её трубки сползал к сердцу мглы и растворял её, не давая тучам сойтись вместе и загустеть.

Потом я заметил, что в тумане медленно перемещаются несколько фигур. Они находились друг от друга на огромном расстоянии, перемещались через силу, с ощутимой для стороннего наблюдателя усталостью. Как могли эти фигуры и огромные расстояния между ними уместиться на прямоугольнике ковра в скромном кабинете? А я почём знаю? Я просто смотрел на них сверху, будто разглядывал с огромной высоты зелёный парковый лабиринт, затянутый утренним туманом.

Я прищурился, напрягая глаза, желая различить блуждающие во мгле фигуры, и меня тут же качнуло, закружилась голова. Теперь мне казалось, что вместо кабинета я вижу пол огромной каменной палаты размером с футбольное поле. Черный пол очень гладок, похож на стекло, но если ступить на него — нога не скользит. Стелющаяся над поверхностью мгла создаёт на камне узор самого настоящего лабиринта. Хаотического и изменчивого: сплошное мерцающее переплетение линий.

Чем дольше я смотрел, тем сильнее чувствовал колючий озноб. И уже знал, что нужно делать. Я должен войти в лабиринт, чтобы опередить всех, кто уже движется по нему. Пусть они начали свой путь раньше, я обязан первым закончить маршрут. Искрящиеся вихри словно затягивали меня, пришлось ухватиться за дверной косяк обеими руками. Банка при этом громко брякнула о дерево.

— Кто здесь? — Вересаева оторвала взгляд от экрана. — Стожар, вы? Вас-то сюда какой чёрт принес?

— На помощь пришёл.

— На помощь? Кому же? — прищурилась она.

— Ну как… Вам. И Сфинксу. Он же здесь?

Вересаева вздохнула.

— Здесь. Вон, идёт. Борется.

Она затянулась трубкой и выпустила целую тучу густого сиреневого дыма. Тьма вобрала его в себя, зашипела и стала чуть прозрачнее. Вокруг двух фигур взметнулись фонтаны серебряных искр, и я понял, что идёт схватка. Кто-то бился внутри лабиринта не на жизнь, а на смерть. Посылал удары по туманным узорам, наносил травмы, хотя на вид одного из бойцов отделяли от другого десятки метров.

— Вы ничем здесь не можете помочь, — предупредила Вересаева. — Это место не предназначено для людей. Им могут пользоваться даже не все путешественники. Только самые опытные, умеющие прокладывать и открывать маршруты. Сфинкс, балбес зубастый, прыгнул туда с разбега. Теперь не выберется.

— И что тогда?

— Ничего, — она приподняла одно плечо, получилась такая своеобразная половина жеста незнания и растерянности. — Выживет и дойдёт сюда только тот, кто закончит маршрут первым. Остальные останутся где-то там, в тумане.

— Но вы же можете помочь?

— Нет. Говорю же, это устройство не для людей. Я бы дорого дала, чтобы научиться им пользоваться. Вот эта книга посвящена описанию устройства, которое вы, Стожар, называли ковром. Эту книгу написал мой отец, всю свою жизнь наблюдавший за изменениями узора. Здесь только наблюдения, он не смог составить никаких инструкций по его использованию. Так что я тут сама в ловушке, помочь я могу только вот этим.

Она выдула из трубки новую порцию дыма, замедлившего метаморфозы