Земля мечты. Последний сребреник - Джеймс Блэйлок

продолжали искать истину в мутной воде уходящих времен, отказываясь погружаться в эти дела с головой и быть унесенными в мрачное море потерянных воспоминаний. Так уж был устроен этот мир: крушение империй, первые страницы газет, бесконечное вранье, льющееся из телевизора. Все это было ничем, пустотой, отвлекающими маневрами.

Куда важнее были именно пустяки: форма бороды, неожиданные и вовремя подвернувшиеся деньги, найденные в старом, давно неиспользуемом бумажнике, подслушанный разговор между двумя рыбаками ранним утром под саваном тумана, когда один из них, вытащив из океана ловушку для крабов, обнаружил в ней написанную чернилами записку. Таков был тайный порядок вещей.

В Айове в 1910 году, почти за сорок лет до рождения Розы, ее семья жила на ферме. Всего их было двенадцать, включая громадную бабушку, которая была такой толстой, что ее пышные юбки застревали в дверях. Были еще тетушки и дядюшки – тетушка Розы Наоми в первую очередь. Неподалеку жил дядюшка Артур. Он был не совсем чтобы дядюшка, а скорее старый и верный друг, проживающий теперь в двух милях по бульвару Сил-Бич в пансионате для престарелых «Праздный мир».

Семейная легенда гласила, что однажды осенним утром на ферме, на заднем крыльце дома, поднялся жуткий грохот. Ощущение было такое, будто окна задрожали от небольшого землетрясения. Погода стояла жаркая и влажная, и почему-то шум, стуки и тряска никого не удивили, даже детей. С полки попадали и разбились кувшины. Застонали металлические перила крыльца. Дом сотрясался, словно некое страшное Привидение нетерпеливо ждало снаружи, топало ногами и хмурилось, посматривая на свои карманные часы.

Бабушка с кочергой в руке распахнула дверь. Из-за юбок на улицу выглянули с полдюжины ребятишек.

Там, на веранде, стояла свинья, широкая, как двуколка, с серебряной ложкой во рту. Она ждала, наблюдая за семьей, которая глазела на нее, пока бабушка очень спокойно и торжественно не вытащила ложку из зубов свиньи. Свинья развернулась и поскакала прочь на своих смешных ножках, обогнула курятник и исчезла из виду и из их жизней. На тонкой ложке по краю остались вмятины от зубов свиньи, а на вогнутой ее поверхности виднелся чей-то полустертый профиль. Если подержать эту ложку на лунном свете, то под определенным углом наклона можно было разглядеть бородатое лицо, вероятно, фараона или ветхозаветного царя в необычном головном уборе. С другой стороны была изображена луна, а может быть, свернувшаяся рыба, а может быть, и то, и это, одно в другом. Изображения были слишком нечеткими и стертыми, чтобы сказать наверняка.

После того случая Алтон целую неделю никак не мог успокоиться. Пошли слухи, будто один из десяти внуков бабушки родился с этим предметом во рту. Но к концу недели история потускнела, и уже никого – в семье ли, или вне ее – эта ложка больше не заботила. Но бабушка Розы отполировала и сохранила эту ложку, а много лет спустя стало известно, что ложку вручили Наоми, которая благодаря ей познакомилась со своим будущим мужем – по крайней мере так об это рассказывали, – и муж считал ложку своего рода талисманом. Ложка эта исчезла, когда он умер. Или был убит, как считали некоторые. Спустя годы Роза узнала, что его молодая вдова эксгумировала тело и сделала вскрытие. Ложку обнаружили в его желудке, откуда ее и изъяли.

Много лет спустя – почти семьдесят после появления свиньи – Эндрю и его жена переехали из Игл-Рок в Сил-Бич, где купили (часть денег на покупку им дала тетушка Наоми) тринадцатикомнатный дом, предполагая со временем отремонтировать его и открыть гостиницу и ресторан. Они собирались сдавать комнаты – на день, на неделю или месяц, принимать постояльцев и кормить их завтраком. По субботам и воскресеньям они планировали открывать кафе и бар и обслуживать в нем клиентов по фиксированным ценам. Для тетушки Наоми выделили комнату наверху.

Ее ложка отправилась вместе с ней на запад и теперь хранилась в коричнево-красном фарфоровом ларце вместе с коллекцией дельфтской керамики и последних потрескавшихся предметов из кофейного сервиза тончайшего фарфора.

Что-то было в этой ложке необычное. Только Эндрю никак не мог определить, что именно. Что-то неуловимо омерзительное, как например, в какой-нибудь огромной улитке или в отвратительной жабе, за которой тянется почти видимый след через пыльное старое кладбище в Айове в седую древность. Может быть, все дело было в том, что ее вырезали из желудка мертвеца. Все это играло какую-то роль.

Все это что-то значило, вот только что – понять он не мог. Роза к этим делам была безразлична. Ничего существенного – просто еще одна семейная история, возможно, выдумки. Ее ведь еще и на свете не было, когда та легендарная свинья появилась на заднем крыльце дома. Эндрю не мог не признать, что это выглядело подозрительно похожим на одну из историй дядюшки Артура. Эта история определенно звучала как одна из баек дядюшки Артура, что, впрочем, делало ее еще более любопытной.

Они переехали в новый дом и засучили рукава, несколько недель распаковывая ящики. Они красили, ползали по прохладному подвалу, заменяли прогнившие трубы, проложили трубу, по которой протянули электропровод, в замену старого двухжильного провода с изоляцией, в хлам прогрызенного крысами. Одну из комнат Эндрю переоборудовал в библиотеку, поставил там диван, складные кресла и подставки для ног, а на стену повесил картину, изображавшую клипер. Он достал свой аквариум, намереваясь купить еще с полдюжины.

Роза возражала против аквариумов Эндрю. Нет у них времени для аквариумов. Как никогда и прежде не было. От них почти всегда грязь – коричневая каша поеденных водорослей и умирающих рыбок. Но Эндрю настаивал. Он поставит всего один аквариум, сказал он, для суринамской пипы[19]. Ничего другого он не хотел – одну только пипу, и Роза не могла противиться этому его желанию. Суринамская пипа напоминала ему бедную тетушку Наоми. За пределами своей похожей на аквариум комнаты она засыхала и увядала. Без семьи, утешавшей ее, жизнь тетушки Наоми представляла собой какой-то немыслимый ужас, и без их милосердия долго она не протянет. Его жена морщилась, когда он говорил такие вещи, но прекрасно понимала, что тетушка Наоми тяжело больна. И, в отличие от Эндрю, она редко позволяла себе плохие слова в адрес кого бы то ни было, а особенно в адрес тетушки Наоми, ведь они и существовали-то главным образом благодаря ее деньгам.

Эндрю горестно покачивал головой, размышляя о бедственном положении пипы, которую он уже купил в аквариумном магазине, прежде принадлежавшем старому бедному Маниуорту, пока того не убили. Пипа жила