Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко

на крейсере «Аврора», что само по себе придает истории особый смысл. В разгар революционных событий в столице, 27 февраля 17-го, буквально накануне свержения монархии, то есть как раз в тот день, когда прежняя власть еще держалась, на борт «Авроры», стоявшей в тот момент напротив цехов Франко-русского завода, патрулем Кексгольмского полка, остававшегося верным царскому правительству, были доставлены два задержанных агитатора. По той простой причине, что военное судно под императорским флагом воспринималось как одно из немногих надежных мест для содержания бунтовщиков. Арестованных заперли в помещении корабельного карцера. Однако большинство матросов «Авроры» возмутилось, заявив, что крейсер – не плавучая тюрьма и, главное, арестованных надо отпустить на свободу. Офицерам поначалу удавалось держать ситуацию под контролем, но утром на крейсер явилась большая толпа рабочих упомянутого Франко-русского завода. Вместе с недовольными матросами они схватили командира крейсера капитана первого ранга Михаила Никольского и вместе с другими офицерами потащили на палубу, угрожая расстрелом. Затем стали требовать, чтобы офицеры сошли на берег и с красными флагами в руках явились к Таврическому дворцу. Никольский отказался брать в руки такой флаг и тут же был убит кем-то из вооруженной толпы. Огранович стал стрелять в воздух из своего табельного оружия, в результате случайного попадания одним из выстрелов был убит матрос «Авроры» – Осипенко. В ответ Огранович получил удар штыком в горло, затем был избит до бесчувствия и в таком состоянии увезен в госпиталь. Сцена яркая и парадоксальностью своего исхода, и просто как символ революционной смуты.

А ведь в историческом сознании Февральская революция почему-то представляется сугубо мирной и практически бескровной. А продолжение этой истории было следующим. Спустя пару месяцев после выздоровления Ограновича Морской штаб, с большим трудом преодолевая сопротивление Центробалта – совета матросских депутатов, добился для старшего лейтенанта перевода для продолжения службы в другое место, а именно в Гельсингфорс. Но в сентябре 1917-го Огранович был арестован в столице княжества Финляндского милицией Временного правительства и доставлен в Петроград. Здесь судом присяжных заседателей офицер был признан виновным в убийстве матроса Осипенко, но «заслуживающим снисхождения, учитывая обстоятельства, при которых это произошло». То есть офицера судили по статье «за превышение мер необходимой защиты», приведшее к непредумышленному убийству. И, подчеркиваем, делал это суд Временного правительства, которое, опять же в историческом сознании, воспринимается как буржуазное, а потому враждебное пролетарским массам. В данном случае, суд целиком и полностью оказался на стороне последних.

Дальнейшая судьба Павла Ограновича такова. В первые дни Октябрьского переворота он был освобожден, опять же по парадоксальному недоразумению, как жертва преследований со стороны Временного правительства. С началом Гражданской войны уехал на юг России, присоединился к Добровольческой армии Деникина, воевал на стороне белых и был убит в июле 1920 года, уже будучи в чине капитана 2-го ранга.

16.10

В этот день – 3 октября 1917 года по старому стилю – в России с большим оживлением прошел День подписки на Займ свободы. Во всяком случае, так утверждала газета «Русские ведомости», «буржуазия уже давно подписалась на заем, задача же этой акции была – разбудить массы. Работа по пропаганде продолжалась весь день, до закрытия театров и ресторанов. Несмотря на праздник (уточним – это был Покров Пресвятой Богородицы. – А. С.) банки были открыты для приема подписки, места продажи облигаций разместили также и в киосках, специальных палатках. Была выпущена газета “Дни Займа свободы”, где были помещены статьи Станиславского, Сумбатова-Южина, Новгородцева, а также обращение митрополита Московского Тихона, в котором он просил пастырей и паству помочь дорогой родине в тяжелую для нее годину. Пропаганде мешали большевики. Они вели агитацию против займа, уничтожая его плакаты». В этой цитате на слуху остаются как раз термины из большевистского лексикона. Буржуазия, массы, пропаганда. Впрочем, есть еще театры, рестораны и банки. Рекламные кампании по продвижению «Займа свободы» шли начиная с весны 17-го. И в них активное участие принимали деятели культуры, писатели, поэты. Есенин, Саша Черный, Бальмонт даже посвятили «Займу свободы» особые стихотворения рекламно-патетического характера. В данном случае, как видим, отметились и театральные деятели – основатель МХТ Станиславский и патриарх Малого театра Сумбатов-Южин. Не говоря уже и о будущем патриархе всея Руси Тихоне, который тоже возвысил свой голос в поддержку Временного правительства и его усилий по поддержанию бюджета. Упоминание этого церковного иерарха в газетной публикации начала октября 17-го года вдвойне примечательно, потому что в те дни в Москве продолжал свою работу Собор Русской православной церкви, главным решением которого станет восстановление института патриаршества.

А что касается проблем меркантильных, финансовых, то, словно бы в упрек российской общественности за невысокий уровень гражданской активности, газета «Время» поместила накануне заметку своего нью-йоркского корреспондента о том, «Как американцы собирали деньги на Красный Крест». Оказывается, средства, выделенные на закупку медицинского и санитарного оборудования, лекарств, лазаретов и вообще организацию помощи раненым и больным военнослужащим армии США, шли не из бюджета, а были собраны в результате частных пожертвований. При этом речь идет об очень большой, если не громадной сумме – в сто миллионов долларов. (С учетом инфляции спустя сто лет это были уже десятки миллиардов.) Корреспондент отмечал изобретательность рекламной кампании: «В начале Пятой авеню в Нью-Йорке была водружена колонна на колесах с призывной надписью “помогите докатить меня до Сотой улицы» и пояснением “Красный Крест нуждается в ста миллионах долларов”. Изо дня в день по телеграфу со всей страны поступали донесения о размере пожертвований, начиная с мизерных – в десять центов и кончая чеками на тысячи долларов. Соразмерно этой информации продвигалась по улицам Манхэттена и колонна на колесах. Только за первые два дня она доехала до 12-й авеню. А поставленную цель – 100-ю авеню колонна достигла спустя два месяца после старта».

17.10

В этот день – 4 октября 1917 года по старому стилю – декретом Временного правительства был запрещен на время войны беспрепятственный въезд в Москву. Мера, о которой, согласитесь, меньше всего вспоминают в рассказах об Октябре 1917 года. Итак, декрет гласил: «Воспретить на время войны въезд в Москву лицам, не проживающим в этом городе, либо не состоящим в нем на государственной службе и не связанным с ним постоянными занятиями». Чувствуется особенность лексикона той эпохи, в данном случае – юридического. Что значит «не связанное с Москвой постоянное занятие»? Приехал, например, и занялся чем-нибудь. Однако продолжим: «Названным лицам въезд в Москву может быть разрешаем не иначе как по особым удостоверительным свидетельствам, выдаваемым на основании правил, имеющих быть установленными министром внутренних дел по соглашению с военным министром и особо уполномоченным по разгрузке Петрограда». Стоп,