Царства смерти - Кристофер Руоккио

Северин схватила меня и приподняла голову, чтобы я не захлебнулся.

– Если вы умрете, мне конец, – прошипела она скорее самой себе, нежели мне. – Что вы вытворяете?

– Пытаюсь… – с трудом выдавил я. – Пытаюсь. Показать… вам.

– Это Тихое, – поняла Северин, и ее ногти впились мне в щеки. – Где вы его нашли? Их раса считается вымершей.

Перед глазами помутилось, и лицо доктора расплылось на темном фоне, только глаза сверкали, как надраенный до блеска металл. Я приоткрыл рот, чтобы ответить, но смог лишь простонать.

Северин тихо выругалась.

Боль ушла, мигом улетучилась. Я не ощущал даже последствий своего падения, – вероятно, ошейник блокировал все болевые рецепторы. В голове прояснилось впервые за целую вечность, и я чувствовал лишь усталость, утомление, пронизывавшее меня до костей.

– Ответьте, и я вас оставлю. – Северин неотрывно смотрела на меня, водя пальцами по ошейнику. – Вы видите будущее?

– Будущее? – переспросил я и помотал головой. – Нет. Не так, как вы думаете. Я помню время. События, которых никогда не было и не будет. И события, которые могут случиться. – Я старался не думать о воде и своей неудачной затее. Теперь видение ушло, я не улавливал никаких вероятностей даже краем зрения. – Если сильно постараюсь, могу выбрать, что произойдет. В ближайший миг.

– Луч на Беренике. – Ведьма заморгала так, что ее глаза стали похожи на объективы камер. – Хотите сказать, что вы видите возможные состояния мира и… по своему выбору меняете их волновую функцию?

Я ответил, что не знаю, но она все равно опешила. Теперь мне было понятно. Древние учения говорят, что свет представляет собой волну, которую глаз смотрящего преобразует в различимые лучи. То же самое происходит с любыми объектами. Таким образом все сознательные наблюдатели редуцируют потенциальную вселенную, сжимают реальность, создают историю одними лишь глазами. Просто мои глаза – и мой разум – видят больше, чем другие.

– Этому вас обучили Тихие? – спросила Северин. – Скажите, где их искать?!

– Оно само меня нашло, – ответил я, качая головой.

Вероятно, ведьма ожидала другого ответа, потому что боль вернулась, как только я договорил. Не тупая боль от бесчисленных травм и ран, не яркая вспышка, как после падения, а раскаленная добела нестерпимая мука, которую на мне впервые испробовал Урбейн. Сквозь нее я по-прежнему чувствовал, как впиваются в кожу ногти, слышал холодный голос.

– Марло, отвечайте!

Наконец она отпустила меня, и я ударился лицом о воду и черные камни на дне. Глубина достигала лишь нескольких дюймов, но в моем положении все равно можно было захлебнуться. Я смутно почувствовал какое-то движение сбоку, и спустя миг меня схватили чьи-то руки.

Боль прекратилась, но вокруг по-прежнему было темно. Сквозь плеск и журчание воды я услышал топот ног и стук жезлов о землю.

– Teke! Teke! Tekeli! – закричали нечеловеческие голоса. – Aeta! Aeta! Aeta!

Я лежал на сером камне перед алтарем, к которому были приделаны железные кольца. Позади возвышался черный купол, а вдали маячили серо-зеленые горы, гладкие и угловатые, как зубчатая фата моргана, затянувшая небо.

– Сородич, ты знал, что к этому придет, – произнес Пророк, указывая на небеса и громадный корабль, снижающийся среди спутанных облаков. – Время на исходе.

Я закричал и отхаркал на камни воду с кровью.

– Живой? – спросил чей-то грубый голос.

Медленно повернувшись, я оказался лицом к лицу с человеком-рабом. Он был изуродован, одного глаза недоставало.

Северин исчезла, а у дверей выстроился караул из четверых сьельсинов.

– Где… женщина? – с трудом выговорил я и снова закашлялся.

Я заметил уродливые красные полосы, покрывавшие жилистые руки раба. Его темные глаза не излучали света.

– Увели, – ответил раб. – Она хотела тебя убить.

Наверное, стражники-ксенобиты услышали, как я упал, прибежали и увидели надо мной Северин.

– Убить? – переспросил я, толком не соображая; но, подумав о ее предложении, добавил: – Вроде того…

Глава 33. Жизнь во лжи

Колеса кресла скрипели, пока рабыня везла меня по гротескному коридору с ребристыми стенами. Кроме скрипа, я слышал лишь шлепанье ее босых ног по голым камням. На меня надели свежую бесцветную тунику; я сидел, понурив голову и разглядывая израненные руки: обрубки пальцев и уродливые красно-белые полосы криоожогов, где мои кольца прожгли плоть до костей, отросшие ногти и старые, едва заметные шрамы – напоминание о клинке Иршана. Мое тело стало фреской, храмом, каждый сюжет на стенах которого изображал боль.

Я был не единственным таким памятником.

В городе повсюду лежали трупы. Я видел их, когда меня на носилках несли по винтовой лестнице из подземной тюрьмы. Люди с отрубленной головой висели на крюках над лужами крови. В этом инопланетном городе не водилось мух, не слышалось их жужжания. Чувствовался только запах разложения – тухлое мясо было особенно по вкусу сьельсинам. Трупы висели над входами в пещеры как трофеи; у одних была содрана кожа, другие выпотрошены.

Так я добрался до дворца.

Всякий раз, когда заканчивались пытки, меня приводили к Пророку покаяться. Меня вели по коридорам Дхар-Иагона, гротам и просторным залам, где несли дозор солдаты-нелюди и бледнолицые придворные глодали кости и хрящи. Мне не раз попадались на глаза останки людей-рабов прямо на каменном полу или оставшиеся от них темные пятна. Мои конвоиры дважды сами останавливались, чтобы убрать тела с дороги.

Вскоре рабыня втолкнула меня в узкий коридор за островерхой аркой. Усилиями множества рабочих каменный пол здесь был отполирован, но стены сохранили нетронутую шероховатость первобытного камня, из которого состояла блуждающая планета. Толкаемое рабыней кресло почти перестало скрипеть; девушка задела и едва не повалила капельницу, прикрепленную у меня над головой. Я вытянул шею, чтобы заглянуть за поворот, но мне помешали ремни, пристегнутые на груди и чуть выше колен. Пока лекарства Северин работали над восстановлением моего тела, я не вставал с кресла. Воздух стал менее спертым, подсказывая, что за поворотом большой зал. Среди темных камней даже подул легкий ветерок, говорящий о просторе и пустоте.

Мы вышли на своего рода уступ, открытую площадку длиной в несколько сот футов. Впереди и слева она обрывалась в бездонную пропасть. Справа необработанный камень поднимался до потолка пещеры, с которого свисали громадные стеклянные светильники округлой формы, наполнявшие сумрак мрачным, демоническим красным светом. Где-то в углу кто-то заунывно, невпопад играл на флейте, а прямо передо мной за пиршественным столом сидел Пророк в черной царственной мантии.

Когда мы приблизились, Сириани Дораяика встал и раскинул руки, как будто чтобы обнять меня на расстоянии.

– Наконец-то! – воскликнул он на стандартном. – Shiabbaa o-tajun, cielucin ba-koun! Shiabbaa cahyr ute Aeta