Царства смерти - Кристофер Руоккио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я был уверен, что Перфугиум входил в их число.
– Перфугиум! – повторил я и от стыда закрыл глаза и рот.
Боль утихла, и меня затошнило.
Урбейн улыбался своей извращенной улыбкой. Сириани оставался невозмутим.
– Su tutai wo, – сказал он. – Хорошо.
По его сигналу сьельсины взялись за лебедку и опустили меня обратно в яму. Боль не вернулась, Урбейн оставил ошейник в режиме, подавляющем все ощущения, и я повис, связанный и окровавленный, в думах о том, что натворил.
Мои страдания не прекратились.
Глава 32. Блуждания и освобождение
Пришло время, когда я потерял способность ходить. Пытки и голод – вот все, из чего теперь состоял мой день, и в остальное время я просто лежал на каменном полу пещерной тюрьмы. Мне содрали половину кожи с бедер, вырвали ногти с левой руки. Моя вселенная наполнилась влажными муками, единственным ощущением осталась тупая боль. Но, вспоминая о своем предательстве, я сгорал от стыда сильнее, чем от боли.
Лежа в темноте, я вновь увидел титанические фигуры статуй, изваянных в большом зале Дхар-Иагона. Кайнахарин – Наблюдатели во всем своем сверхъестественном, ужасном великолепии. Сириани утверждал, что его боги единственно истинны. Если так, то истина омерзительна. Краем сознания я ощущал биение их изъеденных временем крыльев, чувствовал на себе тяжелые пытливые взгляды их уродливых глаз.
Кхарн Сагара как-то сказал, что во тьме нашей вселенной кроются существа страшнее сьельсинов. Кхарн наверняка знал о монументальных божествах, которым поклонялись его клиенты-сьельсины, и понимал почему. Сириани говорил о Наблюдателях как о живых существах. Не о богах вроде Юпитера или Иеговы, легенды о которых складывали наши предки, а о ксенобитах. Во тьме мне снова явилось видение Сириани, ведущего войска через звезды, – как в юности в Калагахе. Я видел падающую на звезды тень и теперь понимал, чья она.
Я забыл, что нужно шевелиться, дышать; забыл о том, что я человек. В тускло освещенном лампами мраке пещеры даже воздух был неподвижен, а единственными звуками были мое хриплое неровное дыхание и далекий плеск рыб.
Так тихо.
Ничто не двигалось.
– Найди нас, – раздался вдруг знакомый голос. – Найди нас в себе.
Я обернулся, огляделся, но никого не увидел. Ничего удивительного, ведь голос был моим собственным… воспоминанием. Я повернул голову к воде и представил – почти представил, – что это та же вода, что наполняла подземное озеро под дворцом Вечного на Воргоссосе, затерянное мрачное море, где томилось порабощенное Братство.
«Ищи трудностей», – посоветовал мне деймон, руководствуясь своим расчетным видением будущего.
Я их нашел, и они меня сломали.
Титаническим усилием я перекатился на живот и пополз к воде, опираясь на искалеченные руки. Попить? Утопиться? Я сам не знал. Помню лишь, как сухие камни царапали обнаженную кожу. Я перестал быть человеком, стал диким зверем, ползучей тенью. Ползти было недалеко. Но и не близко. Кряхтя, я приподнялся и почувствовал, как раны на месте вырванных ногтей снова открылись и засочились кровью и гноем.
Из темного пруда на меня посмотрело не человеческое лицо, а его грубый набросок, как будто сделанный художником, никогда в жизни не видевшим Адриана Марло. Волосы свисали клочьями и, наверное, отросли уже до плеч. Они не выпали, но от недостатка питания и постоянного стресса в них появились неровные, спутанные седые пряди.
Я дотронулся трехпалой правой рукой до грубого бледного шрама над правым глазом, идущего через висок почти до уха. Императорского кольца на руке не было. Когда я его потерял?
Вспомнилось не сразу. Те первые унижения на стене над вратами Дхар-Иагона уже превратились в далекие воспоминания. Была ли у меня вообще та, прежняя жизнь? Или Адриана вовсе не существовало? Нет, существовал. Я зажмурился и снова растянулся на земле, перевернувшись на спину и опустив волосы в ледяную воду, тайными тропами прибегавшую сюда с ледяной поверхности планеты.
– Низко же вы пали.
Голос был женским, спокойным и звонким.
– Валка?
Она нашла способ вызволить меня, как я и думал. Но лицо, что явилось мне, было не тавросианским, а мандарийским. Мое сердце, на миг исполнившееся надежды, екнуло, и я сразу пал духом.
– А, это вы.
– Тяжело видеть вас в таком положении. – Гладкое лицо Северин нахмурилось.
– Я вас умоляю, – прохрипел я.
– Нет, серьезно. – Женщина из МИНОСа посмотрела на меня свысока. – Вам ведь поклонялись как великому герою.
Я закрыл глаза. Не обязательно было на нее смотреть. Можно было просто слушать.
– Так себе герой.
К моему удивлению, Северин не клюнула на наживку. Она замолчала, и я уже подумал, что она ушла – или вовсе была галлюцинацией, видением, рожденным моим болезненным сознанием.
– Адриан Марло, – сказала она наконец, растягивая слова.
Я открыл глаза и увидел, что она сидит на ящике с батончиками.
– …сэр Адриан Марло. Придворный рыцарь. Герой Аптукки. Демон в белом… – Она перечисляла мои титулы и прозвища тоном скучной школьной учительницы.
В стылом воздухе они звучали пустыми, ложными.
Ложными.
– Вас прозвали Полусмертным. Говорят, вас нельзя убить.
Я промолчал, и воцарилась продолжительная тишина. Этой уловкой пользовались император, Кхарн Сагара и мой отец. Ничего не говори, и собеседник сам все расскажет.
– Это так? – как по команде спросила Северин. – Князь, кажется, в это верит.
Я по-прежнему не отвечал, позволяя Северин выложить все разом. Хотелось бы мне сказать, что это было намеренно, что я в достаточной мере контролировал себя, чтобы быть полноценным участником диалога, но это было не так.
– Меня не было на Беренике, но я видела запись. Вас должно было разнести на атомы.
Ее слова повисли в воздухе, словно облачко дыма, но я остался лежать, глядя в потолок, на кривые пальцы сталактитов, по капле нарастающих с холодного известнякового потолка. Одна капля упала в воду рядом с моей головой.
– Вы, милорд, уж не собирались ли утопиться?
Мой взгляд метнулся к ней. Ее лицо было… ничем не примечательным. Без лотрианской серости и лоска, как у Иована, без нечеловеческих черт, как у Урбейна. Ее вполне можно было принять за секретаря высокопоставленной шишки из «Вонг-Хоппера» или кого-нибудь в этом духе. Она что-то сковырнула со штанины и раздраженно бросила. Я почему-то до неприличия покраснел, подумав, что причиной ее раздражения на самом деле был я. Мне уже давно не
