Севастополист - Георгий Панкратов

а в здоровом дуршлаге, поставленном на бок, даже разместилась небольшая сцена, где на стульях сидели люди и о чем-то болтали, а еще один, с камерой в руке, нарезал вокруг них круги. Люди бегали с бумагами, строчили что-то в вотзефаках, орали друг на друга, то и дело смотрели и показывали пальцем на огромные экраны под потолком. На экранах тоже кричали люди, только их было больше – целые толпы, и они это делали слаженно.

– А как мы будем здесь есть? – недоуменно спросил я. – Здесь вроде никто не…

– Правильно, – кивнул мой проводник. – Мы тут не едим, мы готовим!

Похоже, что я круто обломался – вот оно, непонимание уровней. Втайне продолжая надеяться, я искал хотя бы какую-нибудь пищу. Но вместо нее заметил лишь стеклянную стену вдалеке, за столами. Она загибалась по краям, и рассмотреть, что было внутри, не получалось, но я решил сохранять оптимизм: вдруг за этой стеной они как раз и питаются. Ведь не могут люди не питаться!

– Мы называем это место Фабрика-кухня, – Глинка с энтузиазмом принялся за рассказ. Он повел меня между рядов, кивая каждому, с кем встречался на пути, а с некоторыми здороваясь. – В целом кухня – это символ нашего уровня, и знаешь почему? Собственно, с нее-то все и пошло, началось. Здесь действительно была фабрика, и на ней – кухня. Все это было при первых строителях Башни.

Мне не доводилось бывать на фабриках в Севастополе, но я о них слышал: там делали бумагу, ткани, какие-то нужные для дома и огорода предметы. Люди ходили туда, отдавая все силы тому, чтобы у нас в домах был порядок. А ведь когда порядок в доме – он и в жизни. Приходили с фабрик – и на кухни, так и жили. Что они здесь могут знать о Севастополе?

– А после кухня разрослась. Нет, это, конечно, небыстрый процесс, сам понимаешь. Но с каждым поколением становилось все меньше фабрики и все больше кухни. Это естественный процесс, детка, – мой проводник рассмеялся. – И то, что ты видишь здесь, – дань первым строителям Башни. Мы как бы на связи с ними и говорим им: мы продолжаем сидеть на этой вечной кухне, но она такая огромная, такая, как вы мечтали…

Он даже остановился и закрыл глаза, будто замечтался сам. Но я вернул его в реальность:

– Такая огромная, что вы теперь не знаете, чем ее занять?

Глинка бросил на меня злобный взгляд.

– Ты острый, – произнес он. – Нам здесь нужна острота, но другая. Чуешь?

Он помолчал немного и продолжил:

– Конечно же, мы знаем, чем ее занять. Ты видел энтузиазмы. А вот чем собираешься заняться ты?

– Пока узнать больше о вас. Ведь я не первый избранный, который приходил сюда снизу?

– Это верно, – примиряюще ответил Глинка. – Большинство было в восторге. Ну, из тех, что попадали ко мне.

– Так создайте для меня этот восторг! – предложил я.

Он посмотрел на меня недоверчиво.

– В общем, как я сказал уже, здесь – Фабрика-кухня Башни. Если сокращенно, БАШФАКУ. Чем не повод для острот, да? – Я пожал плечами. – А место, где мы находимся, – наш ОТПРОС, и, соответственно, мы – кто?

– Кто? – непонимающе переспросил я.

– Ну это же так просто, – вскинул руками Глинка. – Отпросы. Мы – отпросы Башни.

– Значит, отпрос – это от слова «просто»? Или «отпросить»?

– Это от слов «открытое пространство», – ответил слегка разочарованно долговязый. – Мы здесь готовим. Из тех ингредиентов, которыми располагаем. Главное – это выбрать ингредиент и понять, какое применение для него найти. Как видишь, здесь все работают на принципах открытости: каждый видит каждого, и все друг друга контролируют. Никакого спокойствия ни для кого! Спокойствие – наш главный враг. А потому первостепенная задача любого отпроса в нашей БАШФАКУ – всеми силами бороться со спокойствием, не давая себе даже глазом моргнуть.

Рядом с нами остановилась девушка – высокая и оттого сутулящаяся блондинка с большим носом, в черном блестящем платье и массивной тяжелой обуви на очень толстой подошве.

– Так, Правда, давай запускай лампы, – обратился к ней Глинка и хлопнул в ладоши. – Должны быть готовы уже. Короткий монтаж – и все. Потом Майнд Дамн – продолжаем хроники.

Я не понимал ни слова из того, что говорил этот парень, и смотрел на него со смесью недоумения и уважения – все-таки он явно соображал в том, чем занимался.

– Все готово, – радостно воскликнула Правда (надо же, ее действительно так звали!), словно хотела перекричать сильный шум. – А что наверху сегодня? Летим? – Она показала в потолок, и я невольно поднял голову. Но ничего, кроме привычного сплетения металлических труб, там не увидел.

– Пока рано, – отмахнулся долговязый. – У нас есть девочка, которая качает головой. Надо бросить все силы, понимаешь? Такие дела просто.

Лицо Правды вмиг изменилось, стало серьезным.

– Такие дела, – ответила она и убежала.

– Пойдем, я покажу тебе святое место, – голос Глинки стал ровнее и чуть тише, чем обычно. Мы приближались к стеклянной стене, которую я заметил еще издалека, но теперь начинал соображать: кажется, это и не стена вовсе, а огромное помещение круглой формы. Только пока что я не видел в него входа. – Возможно, после этой штуки ты захочешь остаться здесь. – Он рассмеялся. – Со многими так бывает. Ты правильно поступил, что ушел с первого уровня. Нечего там делать думающему человеку.

Чем ближе было место, к которому мы шли, тем более странными казались мне собственные ощущения. Ноги стали тяжелыми, будто не хотели больше идти, но не только в ногах появилась тяжесть – я ощущал ее в душе, которой нет, всем существом своим. Что-то страшное и неприятное происходило здесь, и пока я совсем не понимал что, но мне становилось все тревожнее.

– Люди, которых ты видел на экранах, – они все здесь, – произнес Глинка. – Внутри.

Я не знал, как понимать его слова. Внутри гигантского круга не было никаких людей, все, что я увидел там, – гигантский экран ближе к центру, и на экране показывали толпу. Люди стояли, надев странные металлические головные уборы, и в руках держали листы бумаги, исписанные словами, которых я пока что не мог рассмотреть, а главное – палки и камни. Настроены они были агрессивно. Я вопросительно взглянул на долговязого и снова перевел взгляд на экран. Внезапная догадка поразила меня: эти люди, которых я наблюдал на экране, – они все-таки были там, и все-таки их там не было.

– Таких экранов там четыре, – беззаботно сказал Глинка, – Этот смотрит на нас, еще три – в другие стороны.