Севастополист - Георгий Панкратов

с большими. У нас здесь такой уклад: люди группируются по возрасту, по интересам. А я слышал, внизу живут какими-то семьями?

Мимо прошел парень в цветастой футболке, поздоровался с толстяком:

– Как дела, Сары-Баш?

– Все неспокойно, – лениво бросил толстяк.

Парень удовлетворенно его похлопал по плечу и обратился ко мне:

– Смотри, как распирает человека, когда он долго сидит на одном месте, как врастает он в свое место, да? – И рассмеялся. – Неспокойно у него! Эх, Сары-Баш, Сары-Баш!

Я пожал плечами.

– На самом деле я люблю спокойствие, – тихо сказал Сары-Баш, как только странный парень отошел. – Я хотел уйти отсюда, как и ты, наверное… Но меня обманули, забрав мою лампу на этот… энтузиазм, ну, ты видел. Здесь отбирают лампы. Тем самым ты подтверждаешь верность фабрике-кухне. Не слышал о доктрине? Я так и думал… Многие в БАШФАКУ верят, что выше нас ничего нет, нет никаких больше уровней и никакой жизни. Ведь все, что может быть живого и разумного, может быть только внизу. Посмотри, как лихо они управляются с Майнд Дамном. А разве бы здесь допустили Майнд Дамн, спущенный с какого-нибудь более высокого уровня? Конечно нет. Вот и думают здесь: раз каждый уровень должен быть лучше предыдущего, а лучше фабрики-кухни ничего не может быть в принципе, значит, какой вывод? Правильно: никаких уровней выше нет, нас обманывают, мы – вершина всего. А раз так, то и зачем лампы? Ведь все мы уже на месте.

Он помолчал и вдруг затрясся мелко, снова закашлялся.

– Но я знаю: там что-то есть. Там есть спокойствие.

Я кивнул. Признаться, не был настроен выслушивать откровения. А в этот вздор, что второй уровень – последний, я не верил: мне казалось смешным, что девушки, жующие вишни под черно-белые фильмы с насилием, могут быть высшими избранными.

– Спокойствие есть и на Потреблении, – ответил я Сары-Башу. – Там никто не говорил про Майнд Дамн. Там про него не знают, а стрем ваш там не идет. Там была Хрусталка, представляете, Хрусталка. И мне говорили, что это – самое радикальное место уровня. Где стоят у столов и глотают коктейли. После Майнд Дамна это смешно.

– Потребление – дерьмо, – сказал толстяк, – ты ж сам видел. Такое же, как Севастополь.

Я вздрогнул и напрягся. А вот это он сказал зря!

– Севастополь не дерьмо! – громко крикнул я, и тут же услышал знакомый и твердый голос у себя за спиной.

– Да? Ну и о чем бы ты там написал, снял? Дай мне пять тем навскидку.

Глинка вернулся. Я не сказал бы, что был ему рад – кажется, он хотел проверить, какой из меня отпрос. Это было логично после такой экскурсии, после всех его рассказов. Но мне нечем было порадовать этого человека – меньше всего в своей жизни я хотел иметь что-то общее с отпросами.

Но все же ответил.

– Пять тем не найдешь и здесь, если без Майнд Дамна. Ну то есть начистоту. – Я посмотрел в глаза долговязому и твердо решил заявить, что не хочу его больше видеть. Но за спиной моего проводника вдруг началось движение: там происходило что-то странное.

– Эй, – закричали там. – Смотри, куда прешь, придурок!

Для большинства людей, которых я увидел здесь, безумные жесты и постоянно выпученные глаза были привычным состоянием, а потому поначалу принял за отпроса и его. Но как только он поравнялся с нами, понял, что уже встречал этого человека. Если, конечно, так можно было сказать о зомби.

Он сходу определил, кто из нас троих ему нужен, схватил за горло Глинку, поднял его над полом и потряс.

– Возьми у меня интервью, – шипел зомби. – Возьми у меня интервью!

Но едва он отпустил моего проводника, как тот схватил зомби за плечи и, резко развернув, дал ему пинка под зад.

– А ну, пошел на х*й отсюда! – крикнул долговязый.

Зомби, сделав несколько шагов, неуклюже упал.

– Кто это? – спросил я.

– Зомби, не видишь, что ли? Шастают тут, обострение у них.

– Похоже, они не опасны, – заметил я.

– Это да, нам-то просто противно. – Глинка взял со стола толстяка салфетки и обтер руки. – Опаснее всего они друг для друга.

– Это как? – не понял я.

– Да вот так, – неожиданно резко сказал мой собеседник. – Ну а тебе самому-то что надо? Ты тоже хочешь, чтоб у тебя брали интервью?

– У меня миссия, – я пожал плечами. – Мне хочется знать Истину о том, что происходит здесь, зачем все это и зачем здесь я.

– Миссия, истина. – Долговязый плюнул в салфетку, скомкал ее и швырнул вдогонку зомби. – Мы вас не любим, тех, у кого миссия. Тех, кто хочет идти наверх.

Я заметил, что отпросы отвлеклись от своих дел и внимательно смотрели на нас, ожидая развязки. Подошла и Правда.

– Правильно, – крикнул кто-то из них.

– Уважаю за честную позицию, – поддержали его. – Так им, ламповым, и надо!

– Даже если что-то и есть наверху, – продолжил Глинка. – Что ты будешь там делать со своей лампой? Кому ты там будешь нужен? Ты хоть знаешь, кто ты, зачем и куда идешь? Ты продашься там, тебя используют: вот и вся твоя судьба!

– Конечно, продастся, – кричали отпросы. – Там все продаются. Все, все продажные!

– А давайте так, – крикнула Правда. – Все вместе, раз-два: здесь оставайся – не продавайся.

Отпросы слаженно затянули, стуча кулаками по столам:

– Здесь оставайся – не продавайся! Здесь оставайся – не продавайся!

– Решай, – тихо сказал долговязый. – Так мы принимаем в команду. Это знак нашего доверия.

– Идти наверх – разве обязательно значит продаваться? – спросил я.

Глинка не стал спорить. Он только задал вопрос:

– Ты с нами? – И протянул руку. Я крепко сжал чехол с лампой, повернулся и увидел бредущего вдалеке зомби.

– Я с ним, – неожиданно для самого себя ответил я. Отпросы притихли, прекратив скандировать и стучать. – Точнее, за ним. Мне интересно, что он, кто он. Куда пошел. В нем есть какая-то загадка, а с вами ведь все ясно. Вот скажите, вам хотя бы что-то интересно? Не для стрема, а лично вам, да так, чтоб по-настоящему? Вам даже ваш Майнд Дамн не интересен. Вы сами-то себе интересны?!

Глинка сжал кулаки и стиснул зубы. Я думал – ударит, но нет, сдержался.

– Вон из профессии, – тихо сказал он.

Свидетели Юниверсума

– Чаю? Может быть, кофе? Соленые сушки?

Я улыбнулся:

– Здесь, в Башне, есть соленые сушки?

– Ну если мы есть в Башне, то отчего бы им тоже не быть?

Само собой, мне захотелось спросить: «А кто вы?» Но