Красная луна - Бенджамин Перси

Многие правила больше не действуют.

Неподалеку от бара начинается ограда — почти три тысячи миль наспех сооруженного сетчатого забора. Он по большому счету ничего ни от кого не защищает, но отгораживает большую часть Орегона и Вашингтона, кусок Айдахо и Монтаны. По периметру выстроились заставы и передовые оперативные базы. За оградой не гудят автомобили на шоссе, не вопят телевизоры, не трезвонят мобильники, не играет музыка в торговых центрах. Там царит жуткая тишина.

По проходам в универмагах крадутся койоты. По улицам Портленда разгуливают лоси. В полях и на улицах ржавеют трейлеры, автоцистерны, самолеты. Сквозь них пробивается трава. Словно это останки динозавров, останки безвозвратно вымершего прошлого.

Ликаны отхватили себе кусок земли, создали собственную страну, избавились от люпекса и шовинистических законов, которые в многообразии своем работали не хуже тюрьмы, давили, точно строгий ошейник. Во всяком случае, так они говорят.

Патрик пьет пиво, облокотившись о стойку. Хорошо бы оно помогло согреться. У бармена совсем нет шеи: голова растет прямо из покатых плеч. На нем изъеденный молью шерстяной свитер крупной вязки, закатанные рукава обнажают толстые руки. Бармен убирает две пустые пивные кружки и протирает стойку грязной тряпкой.

Гэмбл смотрит в висящее над стойкой зеркало. Иногда он едва узнает собственное отражение: голова гладко выбрита; смуглая кожа цветом напоминает орегонскую пустыню; поджарые руки и ноги; рельефные мускулы, крепкие, как скала. Патрик выглядит как мужчина, но чувствует себя ребенком. В зеркало он разглядывает и посетителей бара. Вот женщина с индейскими сережками смеется пронзительным высоким смехом. Вот мужчина с безвольным подбородком, одежда на нем гражданская, но стрижка как у морского пехотинца. Вот мексиканец с подкрученными усами и прыщавыми щеками. А в углу, вокруг дальнего столика, собралась небольшая толпа — все смеются и оживленно разговаривают.

Патрик спрашивает у бармена, не там ли сидит женщина по фамилии Строухакер. Да, именно там. Тогда Гэмбл вытирает с губ пену и подходит ближе.

Сначала он ничего толком не может разглядеть: свет в комнате тусклый, а столик стоит в небольшой темной кабинке. А потом старуха наклоняется. Ее лицо похоже на смятую салфетку, на носу темнеют красные и лиловые звездочки лопнувших сосудов. Короткие седые волосы по-мальчишески коротко подстрижены и открывают уши. Но самое удивительное — глаза: кажется, эти молочно-белые лужицы вот-вот стекут по щекам. На столике — стакан виски и колода карт Таро.

Старуха играет с четырьмя мужчинами в какую-то игру. Вот один достает из бумажника пятидолларовую купюру и кладет ее на стол, потом вытаскивает карту из самой середины колоды и показывает остальным. Миссис Строухакер на мгновение замирает, облизывает губы и говорит:

— Маг.

Мужчины изумленно смеются, качают головами и добродушно ругаются. Предсказательница забирает деньги и желает им доброй ночи.

Потом отпивает немного виски и смотрит на Патрика. Он стоит в десяти футах, а старуха слепа, но Гэмбл все равно чувствует на себе ее невидящий взгляд. По спине у него бегут мурашки, он делает шаг назад.

— Куда же ты? Подойди, пожалуйста. Присядь.

Патрик подходит, вытянув перед собой кружку с пивом, словно это пистолет. Давешняя компания выходит из бара, и он оборачивается на скрип двери. Пиво проливается на рукав, холодит запястье. От порыва ветра с улицы снова дергается пламя свечей.

— Как вы угадали карту?

— Повезло, просто повезло. — Миссис Строухакер тасует колоду. — Или не просто.

Кабинка тоже сооружена из железнодорожных шпал. Они все покрыты надписями: посетители вырезали здесь ножом свои имена и имена родных. Гадалка указывает на стул в глубине кабинки. Патрик садится.

— Кто-то приходит со мной поиграть, а кто-то — по важному делу. Я стараюсь дать всем желаемое. — Старуха откладывает колоду в сторону. — Но ты не играть пришел.

— И после этого заявления я должен поверить, что вы ясновидящая?

— Но ты же пришел ко мне? Значит, в глубине души веришь. Да, в глубине души.

— Я уже и сам не знаю, во что верить.

— Да, нынче трудно понять, во что верить. Странные настали времена. Я вот что про себя знаю: в мозгу у меня сокращается какая-то мышца, что-то вроде зрачка, этакая диафрагма, и сквозь нее текут образы. Логики никакой, но это все, что я знаю. Хоть что-то.

— Вы говорите прямо как учительница.

— А ты — как малолетний грубиян. — Предсказательница сердито выставляет вперед подбородок, а потом продолжает уже тише: — Хочешь знать, ясновидящая ли я? Да, представь себе, ясновидящая. Я вижу, как однажды в детстве ты столкнулся с другим мальчишкой, прямо посреди поля, когда ловил бейсбольный мяч. Потом три недели хромал. Вижу, как ты лапал девчонку за школой, а потом весь день не мыл руку, все принюхивался к тому загадочному, пьянящему аромату. Вижу, как пристрелил своего первого оленя, вложил палец в рану и облизал. Вижу, как твой отец выбежал под дождь за оставшимся во дворе игрушечным медвежонком, а ты наблюдал за ним в окно. Вижу, что теперь он мертв, на его косточках примостились летучие мыши, это где-то далеко отсюда, в пещере. — Изо рта у миссис Строухакер брызжет слюна. — А если хочешь еще что-нибудь услышать, плати, как и все прочие проходимцы.

— Боже.

— Он тебя не спасет. Во всяком случае, не там, куда ты собрался. — Женщина наклоняет голову, будто заслышав отдаленный звук, и лицо ее смягчается. — Что это за книжка у тебя в кармане?

В нагрудном кармане у Патрика лежит блокнот, тот самый, который он вывез из Республики. Отцовский. Юноша постоянно держит его возле сердца и время от времени трогает рукой. Записная книжка кажется ему живой. Раньше Патрик всегда обращался за советом к отцу. Теперь блокнот подсказывает ему, что делать.

— Там что-то такое, чего я не понимаю. — Старуха вытягивает руку с длинными костлявыми пальцами, под ногтями у нее грязь. — Что в этой книжке?

— Заткнись. Ни слова больше про нее. Я пришел спросить про людей, меня интересуют два человека.

— Скажи, что в книжке, а я скажу тебе все, что ты хочешь знать.

Патрик вытаскивает и кладет на стол мятую пятидолларовую купюру. Она тут же исчезает в рукаве старухи.

— Ну ладно, эти два человека — женщины. Ты хочешь знать, живы они или мертвы. Одна жива, а другая мертва. Это все, что я знаю.

— Да уж, ответ исчерпывающий.

— Ты что-то затеваешь. Наверняка. Что-то невероятно глупое. Так? — Она снова вытягивает руку. — Что тебя там ждет? Что ты хочешь там найти? За забором? Скажи. Пожалуйста, скажи мне.

Костлявая ладонь подвигается еще ближе, и Патрик ударяет по ней кулаком, словно это паук.

Миссис Строухакер вскрикивает, и все в баре оборачиваются.

— Эй! — вопит бармен.

Но больше никто ничего сказать не успевает: Гэмбл встает, сдергивает с крюка дождевик и стремительно выходит на улицу. В распахнутую им дверь залетает порыв ветра и разом гасит все свечи.

Дождь усилился. Он барабанит по дождевику, пронзает холодными иголками кожу. Патрик то и дело оглядывается через плечо: не идет ли кто следом. Ему кажется, будто сейчас позади на дороге возникнет слепая старуха, а из катаракт на ее глазах проклюнутся пауки.

Дважды он проверяет в кармане блокнот: не пропал ли тот каким-нибудь неведомым образом. Гэмбл столько всего там вычитал. Во-первых, оказывается, отец экспериментировал не только с нейроблокиратором люпекса. В книжечку вложены распечатки с разных веб-сайтов. Статьи о нейродегенеративных заболеваниях, вызываемых прионами: болезнь Крейтцфельдта — Якоба, спорадическая фатальная инсомния, лобос. Ими можно заразиться, поев мяса инфицированных животных, во время полового акта и другими путями. Прионные заболевания на настоящий момент неизлечимы. Патоген очень трудно уничтожить, он устойчив как к тепловому воздействию, так и к ферментам.

Отец исписал мелким квадратным почерком десятки страниц — писал о штаммах, патогенах, комплементзависимой цитоксичности. Все это для Патрика словно китайская грамота.

Последняя страница выдрана, от нее остался только обрывок. А на этом обрывке — часть электронного адреса Кита Гэмбла. Отец был страшно подозрительным. Он бы не стал писать Патрику со своего армейского адреса, потому что был убежден: все письма проверяют. Папа постоянно менял пароли на кредитках и пассажирских карточках авиакомпаний — боялся, что кто-нибудь взломает его компьютер.

Сначала Патрик не обратил внимания на эту последнюю страницу, но потом почему-то вернулся к ней. Однажды в дождливую погоду он снял с себя промокшую одежду и заметил, что на совершенно белой ноге отпечатался узор от носка. Долго-долго Гэмбл смотрел на эти красные отпечатки, а потом достал блокнот, взял карандаш и аккуратно заштриховал предпоследнюю страницу. И поверх написанных там слов проступили другие — отпечаток букв с вырванного листа. Сначала казалось, что разобраться в этой мешанине невозможно, но потом Патрик разглядел несколько перечеркнутых слов: пиво, закваска, Калифорния. Пароли. Отец забывал пароли и потому записывал их сюда. Последнее слово в столбике, единственное не перечеркнутое, — Патрик. Его имя — это ключ.