Красная луна - Бенджамин Перси

Марвин спросил их: много ли погибнет при этом людей? Они сказали: да, много. Тогда он спросил: и дети тоже? Они снова сказали: да. И объяснили, что иногда просто необходимо совершать ужасные поступки. Он же все понимает? Да, он все понимает.

Марвин отклоняется влево, тянет штурвал на себя и пытается разглядеть поверх носа «cессны» мигающие красные огоньки электростанции. К востоку от Каскадных гор дождь уже закончился. Перед ним как на ладони змеится огромная черная река, а рядом — соты электростанции. Дальше аэропорт Три-Ситис. Многоярусные здания все ближе, ближе; шесть дымящихся конусов, похожие на гигантские грибы, — это реактор. Марвин зарывает нос, сбрасывает обороты и выравнивает курс.

Они едут прямо в темноту. На вершинах Каскадных гор лежат черные тучи. Луны на небе нет, но Клэр отчетливо их видит — тучи загораживают звезды. Сегодня шестое ноября, на часах — без десяти восемь вечера, под ногами у нее валяется смятая упаковка из-под бургера. Они с Мэтью уже несколько часов назад проехали Спокан и сейчас огибают с севера резервацию Якима. Их путь лежит в Сиэтл. За окнами проносятся каналы и долины восточного Вашингтона. Когда девушка думает о том, что ждет ее впереди, о своем прошлом, о казни Джереми, съеденный бургер начинает проситься наружу.

— Зачем ты со мной возишься? — спрашивает Клэр у Мэтью.

— Ты попала в беду. Я просто хочу помочь.

— Это у тебя хобби такое — девушек спасать?

— Может быть.

Клэр демонстративно закатывает глаза, хотя в машине темно: светится только приборная доска.

И неожиданно вспоминает, как однажды они с родителями ехали в северную Миннесоту. Остановились возле озера Верхнего, и она присела пописать за песчаными дюнами. Уже застегивая молнию на штанах, девушка заметила трех белых бабочек, которые жадно пили из лужицы мочи. Такие красивые. Почему у них так трепещут крылышки — от удовольствия или из-за яда? Вот так приблизительно и у них с Мэтью. Что бы там между ними ни было, из этого вряд ли получится что-то путное. Клэр — это яд. И тем, кто рядом с ней, ничего хорошего не светит.

Мэтью то и дело перескакивает со станции на станцию: ищет что-нибудь про выборы или про казнь. Но везде либо звучит музыка, либо читают проповеди. Клэр чувствует себя такой потерянной и разбитой, что старается думать только о дороге, о Мириам, которую, может быть, удастся разыскать. Что за странный шум в салоне? Это жужжит слепень. Каким-то чудом ему удалось уцелеть в холода, и теперь он отчаянно цепляется за жизнь. Пролетев совсем рядом с девушкой, насекомое ударяется о лобовое стекло, бьется в поисках выхода. Мэтью пытается его пристукнуть, но промахивается. И слепень принимается отчаянно метаться.

— Не трогай его.

За окном тянется заросшая бурой травой канава. Простираются необозримые поля; пшеница убрана, кое-где мелькают огоньки ферм. В Вашингтоне, как в и Орегоне, можно встретить самые разные пейзажи. Пустыня сменяется влажными зелеными лесами, где растут грибы и из мшистой земли пробиваются папоротники. Клэр так хочется до них добраться, перескочить из серого мира в зеленый.

— Скажи мне, — просит она, взяв Мэтью за руку, — что все будет хорошо. Пожалуйста.

— Все будет хорошо, — отвечает он, стиснув ее ладошку своей большой сильной ладонью.

От этого прикосновения сердце в груди Клэр бьется быстрее.

И как раз в этот миг горизонт взрывается белой вспышкой.

Часть третья

Глава 52

Патрик разыскивает женщину по фамилии Строухакер. На глазах у нее две огромные серые катаракты, похожие на толстую паутину. Но говорят, будто бы она умеет видеть то, что недоступно другим.

Вот и наступил март. Последние несколько недель Патрик провел на передовой оперативной базе возле границы Орегона и Айдахо. Их главная цель — зачистка территории. Около пяти месяцев назад там, в Республике, он в полных снега ботинках выбрел к Туонеле. Но к тому времени большую часть гарнизона уже вывели с территории Волчьей Республики.

— Собирай рюкзак, — сказал ему охранник. — Мы едем домой.

— Что?

— Война теперь идет у нас дома.

Сначала Патрика направили в палаточный лагерь в Небраске, под Омахой. Таких лагерей теперь были сотни: там жили лишившиеся домов беженцы, там держали в карантине недавно зараженных. Многих рвало кровью, они покрывались струпьями. Многие умирали. Все больше и больше трупов. Потом начались беспорядки. Конечно, Патрик ненавидел новое место службы, но больше всего его раздражало небо. Вокруг — никаких гор, оно давило, размазывало его своей необъятностью.

Гэмбл написал рапорт о переводе в отряд, занимающийся зачисткой зараженных земель. Его просьбу удовлетворили, ведь туда никто не хотел ехать. И он отправился домой, в Орегон, откуда все бежали. Там уже работало больше ста тысяч чистильщиков. Чистильщики — так военные называли команды микробиологов, врачей, строителей и ликвидаторов. Около десяти тысяч чистильщиков уже погибло от радиации. Потому что тех, кто проработал там достаточно долго, интенсивность гамма-излучения приканчивает так же верно, как инъекция ртути. Многие ушли за пределы базы и не вернулись. Их смерть списывают на ликанов.

Сюда Патрику и надо. Здесь он найдет то, что искал отец.

Сегодня температура в пустыне поднялась выше нуля. Идет дождь. Под ногами чавкает размокшая грязь. Базу выстроили вокруг здания клуба, располагавшегося неподалеку от города Онтарио. Три акра, огороженные габионными конструкциями и проволочной сеткой. Патрик направляется к воротам, ему нужен бар под названием «Порок». Та женщина, миссис Строухакер, каждый вечер пьет там виски и предсказывает желающим судьбу.

Патрик чувствует себя полным дураком, но все равно идет: по шоссе номер сто восемьдесят четыре, мимо пропускного пункта, мимо крытого серым шифером сарая, в котором находится доска объявлений — люди разыскивают пропавших близких. Там висят тысячи выцветших фотографий в потеках от дождя, иногда одну или несколько срывает и уносит ветер. На снимках четкими печатными буквами написано: «Ищу дочь», или «Вы, случайно, ее не видели?», или «Работал в корпорации „Найк“», а внизу — телефонные номера и адреса электронной почты. Патрик тоже пришпилил там свое объявление: «Разыскиваю Сьюзен Гэмбл и Клэр Форрестер».

Он часто вглядывается в лица беженцев. Многие из них — ликаны, больные лучевой болезнью и разочаровавшиеся в Сопротивлении после нескольких месяцев жизни в глуши. День за днем они проходят через пропускной пункт. Патрик звонил матери, но в ответ слышал только: «Данный номер больше не обслуживается». Писал им обеим электронные письма, но не получил ответа. Неудивительно. Обычно в Зоне, за редким исключением, нет электричества и сотовой связи. Не зря журналисты прозвали эти места «Призрачные земли».

Ветер дует все сильнее. Дождевые капли теперь летят почти горизонтально. Патрик, пригнув голову, ныряет под навес фанерного домика. Таких квадратных сооружений здесь около двадцати: в них размещаются солдаты, чиновники и чистильщики. Хижины, палатки, вот столовая размером с большой хлев — ее пристроили к кухне бывшего клуба. Внутри гремят сковородками и стучат ножами вольнонаемные повара — готовят завтрак на утро. Стараясь не дышать, Патрик проходит мимо длинного ряда туалетных кабинок. Рядом примостилась большая палатка, внутри горит свет, раздается смех. Слышно, как шлепают по столу карты. Спальные бараки, они все такие: палатки, забитые бесконечными рядами двухэтажных коек, там не протолкнуться из-за разбросанных повсюду рюкзаков и оружия. Ревут генераторы. Гудят лампочки в здании бывшего клуба, где теперь располагаются лаборатории и кабинеты тактического планирования.

Патрик расписывается у охранника на пропускном пункте возле ворот и четверть мили шлепает по мокрому растрескавшемуся шоссе в бар «Порок». Кабак, эта сооруженная из железнодорожных шпал коробка без окон, врезается прямо в склон холма. Внутри на полу насыпаны опилки, а в длинном зеркале за стойкой есть дырочка от пули. Электричество здесь — штука ненадежная, поэтому везде тускло горят натриевые фонари и свечи. Когда Патрик открывает дверь, их пламя дергается от ветра. Гэмбл снимает дождевик, стряхивает капли и вешает его на железный крюк.

Опилки налипают на ботинки. От печки исходит тепло. От шпал пахнет креозотом и формальдегидом. От этого запаха и так голова идет кругом, да еще вдобавок тут все пьют. Пиво вспенивается в кружках, капает на рукава. На стойке выстроились в ряд стопки с виски, и кто-то опорожняет их одну за другой. Сегодня в баре человек тридцать, просто яблоку негде упасть: военные, штатские. Все шумят, от скученных тел исходит тепло. Патрик проталкивается к стойке и заказывает пиво. Ему еще нет двадцати одного, но это никого не волнует. Здесь и сейчас уж точно никто не попросит у него удостоверение личности.