Солнечный свет - Робин Маккинли

Радужную цепочку я для купания не сняла. Снимать ее не хотелось ни под каким видом тем более, очень маловероятно, что обычная вода с мыльной пеной могла ей навредить. А вот познакомить цепочку с другими моими талисманами нужно было обязательно. Я понятия не имела, как очистить рабочее место после вчерашнего магоделия – ни одно из тех слов, которым успела научить меня бабушка, не подходило здесь в полной мере. Положим, я выброшу горелую траву и уберу свечи, но уж больно неблагодарное у меня настроение сейчас… а что-то делать было надо. Талисманы – это подходящий компромисс.

Для торжественного ритуала обстановка не подходила: я сидела на кровати, на смятых простынях, скрестив ноги, замотанная в полотенца, все еще мокрая. Из кармана лежащих на полу брюк я достала свой маленький нож, а из ящичка у кровати – таинственный амулет. Разгладила подушку, положила оба предмета на нее. Затем бережно сняла с шеи цепочку и положила ее на подушку в виде кольца, так что нож и знак оказались окружены этим кольцом.

Не знаю, чего я ожидала. Просто подумала, что нужно сделать именно так. Нож, знакомься, это Цепочка. Амулет, это Цепочка. Цепочка, знакомься, это Нож и Амулет. Поскольку мы – одна команда, мы и тот парень из подземелья, и нас ждут всякие беды, хочется убедиться, что вы нормально ладите друг с другом, прежде чем мне придется просить вас прикрыть мне спину. Или что-то вроде этого.

В эту пору года солнце днем не дотягивалось до моей подушки. Поэтому не могу сказать, что именно произошло. Вдруг вспышка – как будто в комнату ворвался поток солнечного света, но не просто поток: словно пламенный меч, словно озарение, явленное христианскому пророку. Она опустилась на мои талисманы с почти слышимым шлепком — как будто у короля соскользнула рука, и он основательно треснул посвящаемого рыцаря по плечу, вместо того, чтобы легонько похлопать и наречь его «сэр Амулет».

И подушка загорелась.

Я сидела совсем рядом, и от моих мокрых полотенец вдруг пошел пар. Я смотрела на все это с открытым ртом, а у моего инстинкта самосохранения, вероятно, был сегодня выходной – я сунула руки в огонь, сгребла все три оберега вместе и выхватила их из пламени.

Пламя угасло. Подушка лежала на месте, обуглившаяся и дымящаяся.

Рукам было немного горячо – я легко отделалась. Когда я разжала пальцы, то увидела на ладонях три красных пятна, пересекающиеся между собой: длинный почти правильный овал – это от ножа, тоже овал, но короче и шире – это амулет, тонкая полоска на большом пальце – это от цепочки. Сами вещи были уже обычной комнатной температуры. За эти несколько секунд с ними не произошло никаких внешних изменений. То есть с того момента, когда неизвестные мне силы вызвали неожиданное возгорание.

– Ох, – сказала я дрожащим голосом, – ну ничего себе!

Я поспела аккурат к ланчевой смене – не хотелось оставаться дома одной. Я снова надела цепочку, а нож и амулет положила в разные карманы. Оставлять что-то из этих вещей в ящике тумбочки мне теперь не хотелось. Мы скрепили нашу незримую духовную связь сожжением подушки. Последняя пошла в корзину для мусора, а постельное белье – в стиральную машину. Мои простыни никогда не были такими чистыми, как в последнее время – стоило застелить постель свежим, как случался какой-нибудь инцидент, и я лихорадочно сдергивала простыни, л тащила в стирку, и сыпала двойную дозу порошка, и выставляла все кнопки на максимум: и промывку, и споласкивание, и выжимание, и защиту от всяких штук, склонных взрываться по ночам. К сожалению, последнюю кнопку я все никак не могла отыскать второпях. Когда-нибудь, и причем скоро, обязательно куплю новую подушку и комплект наволочек.

Длинные рукава, высокий воротник, джинсы – и синяков совсем не видно. Один, правда, на скуле – этот не спрячешь, когда волосы будут подобраны под косынку, – и еще ссадина на предплечье – ее решила заклеить пластырем, хотя это ее только подчеркнет. А что мне оставалось делать? В общественном питании нельзя работать с открытыми ранами, равно как не может пекарь не засучивать рукава. Вот только что потом сказать Мэлу?

Паули обрадовался, увидев меня. Утро было напряженное; впрочем, здесь каждое утро такое. «Оодовцы так и набежали», – сказал он. Я промолчала. Я увидела их сквозь стекло, когда проходила мимо главного входа, и осмотрительно воспользовалась боковой дверью – для персонала (и голодных завсегдатаев низшего разряда, специально на случай визита ООД или полиции). Я надела чистый фартук, молниеносно связала волосы (удар молнии, пламенный меч, скорость сто десять) и припудрила щепоткой муки скулу, чтобы замаскировать синяк. К тому моменту, когда в пекарню лениво, словно без всякой цели, заплыл Пат, мои руки были уже по локоть в тесте. Я не видела его, когда входила; наверно, он тоже двигался со скоростью сто десять, если уже поспел сюда из штаб-квартиры по вызову.

– Можно тебя на пару слов, когда сделаешь перерыв?

– Но я же только пришла, – сказала я, стремительно слепляя воедино муку, масло и сахар.

– И все-таки, – лениво сказал он.

– Не раньше, чем через пару часов, – успокаивающим тоном ответила я.

Паули за моей спиной удивленно поднял брови: Пат на правах старого друга всегда имел определенные привилегии. Но это было до того, как я поняла, что мои симпатии не просто разделились – они разорвали меня на две половинки, и половинки эти уже исчезали за горизонтом, несясь в разные стороны.

– Что бы вы там ни говорили, мэм, – сказал он, шутливо салютуя мне, впрочем, не очень убедительно, – я полагаю, булочек с корицей не осталось.

– Не осталось.

– Как насчет булочки с ореховым маслом? – спросил Паули. – Или пончики с голубикой, тыквой, апельсином, морковкой? Имбирный пряник, медовик?

– Всего по одному, – сказал Пат и удалился.

Паули еще слишком мало здесь проработал, чтобы начать спокойно относиться к заигрываниям клиентов. Рукой и сахаре он потер лицо, скрывая довольную ухмылку, а через мгновение уже нагружал тарелку и звал Мэри, чтобы та ее отнесла.

Мне хотелось вообще не признаваться, когда у меня перерыв, но уж и так пришлось много лгать – буквально закрывая ложью черные дыры моего отсутствия днем (и ночью), – не хватало еще, чтобы это вошло в привычку. Точно так же не хотелось мне потерять разницу между светом и темнотой, но мои шутники-глаза и мой новый полувампирский образ жизни вели меня именно к этому. Не смешно.

Моя душа-светлячок. Душа-дерево. Душа-олень. Пересилите вы мою темную душу? Я похлопала по карманам, где лежали нож и амулет, оставив на фартуке два новых пятна. Я сняла фартук, помыла руки, сделала себе чашку чая и вышла в зал. Пат то ли уже вернулся, то ли просидел здесь все время. Тарелки, которую два с половиной часа назад наполнил Паули, оказалось мало – сейчас он поглощал хрустики «Лимонный кайф» и «Бешеную Зебру». Любой другой человек, имея такой аппетит, уже стал бы карикатурным толстяком. С аппетитом Пата я была знакома уже много лет, и не догадывалась удивиться. Но ведь он работает ООД – а значит, много тренируется, и метаболизм у него быстрее… Я снова подумала, к какому типу демонов он относится. Например, если он – демон-паук (они иногда бывают синие), значит, бегает по стенам, и сжигает при том массу калорий. Я кивнула ему и вышла наружу, посидеть на бордюре цветочной клумбы миссис Биалоски. Солнце ярко светило.