Ангел Экстерминатус - Грэм Макнилл

Повелитель Распутства снял с их глаз завесу мирских условностей, показав им безграничные миры ощущений и потворства. Немыслимые излишества во всем: шуме, музыке, кровопролитии, гедонизме, истязаниях, насилии, обожании и, более всего, в поклонении. Каждая секунда, не проведенная в потакании ранее запретным желаниям, была просто потерей времени, и Юлий Кесорон уже давным-давно решил, что ни одно запретное желание не останется в стороне от его внимания.

Оставив скучных Железных Воинов за их непроницаемыми стенами, Юлий вывел свои три тысячи воинов на площадь перед гробницей, позволив им осквернять и разрушать всё в пределах досягаемости. Юлий упивался ощущением неиспользованной силы, текущий сквозь планету как маслянистая вода сквозь рыхлый песок. Он крушил кристаллические статуи и размазывал камни душ по лицу, втирая их крошки в кожу.

Удовольствие было почти таким же сильным как потворство всем своим желаниям, и его измененное зрение показало ему силу и память, пронизывающую каждую постройку на этом мире. Он изумился, что Железные Воины не видят этого, и почти соболезновал их ограниченному восприятию. Какой должно быть невыносимой была их жизнь ограниченная видением функциональных строительных блоков, того что их убогие чувства воспринимали как реальность. Юлий и его воины ходили вокруг крепости Железных Воинов, тысячи кричащих и вопящих маньяков с высоко поднятым оружием и знаменами. Энергия, пропитывающая этот мир, была на грани выброса, как вулкан перед извержением, или певец, подбирающийся к высокой ноте. Он желал бы прорвать то, что её сдерживало, позволив ей щедро течь по улицам, как приливной волне, которая захлестнет их всех.

Он истерично захохотал, вытягивая свой боевой нож и направляя его под украшенную кожей наплечную пластины брони, он пробил доспех. Боль была мимолетной, кровь слегка брызнула, но он почувствовал как с каждой падавшей на землю каплей, ужас этого мира возрастал.

С уверенностью, пришедшей из ниоткуда, он понял, что его кровь загрязнена чем-то восхитительным, чем-то невыносимым для расы, построившей этот мир. Кровь была его религией, её вещество было испорчено силой, которая пробила себе путь к жизни из плаценты погибели этой расы.

В это мгновение, он понял, что должен делать.

Юлий отбросил нож, его лезвие было мало и не подходило для осуществления задуманного. Он выхватил свой цепной меч, изогнутые зубья яростно бежали по всей длине лезвия. Он взвыл, обращаясь к разноцветным небесам, и с ревом врубился в вопящую толпу своих воинов.

Его первый удар развалил одного из какофонов Вайросеана пополам, кровь вырвалась из его мутировавшего тела, словно взрывающееся топливо из баллона. Второй распорол брюхо воину, чья броня была настолько изодрана, что её следовало бы уже давно выкинуть. Третьим он обезглавил огромного чемпиона, два фонтана крови взметнулись из его шеи на три метра вверх. Юлий прорубал себе дорогу сквозь Детей Императора, чувствуя с каждой вскрытой артерией, оторванной конечностью и каждой пролитой каплей крови, что поступает правильно.

Он смеялся, видя, ужасающее впечатление, производимое на Железных Воинов его бойней среди собственных братьев легионеров, их непонимание было видно даже сквозь их плоские невыразительные шлемы. Смрад крови насытили его чувства, и ощущение, что он у самого края чего прекрасного, наполнило его.

Следуя его примеру, Дети Императора вверглись в хаотичную междоусобную резню, вся сплоченность и целеустремленность были забыты, в похотливой жажде убийства. Юлий помнил расцветшее в «Ла Фениче» чувство свободы, когда аватары Повелителя Похоти проявили себя через изломанные оболочки смертных тел. Изысканная боль и исступленное чувство настоящей жизни со временем поблекли, и чтобы вновь пережить их, он готов был вытерпеть любую боль, причинить любое страдание.

Как только он пожелал этого, тянущее чувство появилось в каждой клетке его тела, молитвенное прошение сдаться.

Нет, не сейчас. Позволь мне еще насладиться.

Главная площадь перед гробницей превратилась в арену смерти, сражение без противника, просто орава воинов, стремящихся к самоистреблению. Дети Императора приносили себя в добровольную, хотя и непреднамеренную жертву, свою кровь, несущую память о жизни и смерти, рождении и гибели.

Сила в сердце Идрис вздрогнула в ненавистном узнавании этого противоречия.

И проснулась.

— Брат! — вскричал Фулгрим, когда Пертурабо бросил на пол безжизненное тело Вора на пол.

Пертурабо проигнорировал потрясение брата и прошествовал в направлении самого левого туннеля. Его воины двинулись вслед за ним, Железный круг мгновенно приноровился к его широким шагам безо всяких усилий или недовольства. Беросс прошел мимо Фениксийца оскорбительно близко.

Рука Фулгрима сомкнулась на плече Пертурабо, он развернул брата лицом к себе, кулак его сжался в приступе ярости. Железный круг развернулся, с грохотом поднимая щиты и нацеливая все свое оружие на Фулгрима.

— Тебе, в самом деле, необходимо спрашивать? — требовательно спросил Пертурабо.

— Спрашивать что? — сказал Фулгрим, отстраняясь от брата с таким наигранным оскорбленным видом, что Пертурабо чуть не стошнило.

— Каручи Вора никогда не был на этом мире, верно? — сказал Пертурабо.

Маска Фулгрима наконец-то сломалась, он ухмыльнулся, ложь раскрылась, обманщик был изобличен.

— Сомневаюсь в этом, — сказал Фулгрим, — Даже если и не был, так уж ли это важно?

— Конечно, важно, — сказал Пертурабо, скаля зубы, — Потому что он не мог бы забраться так далеко в лабиринт. При этом он заявлял, что видел оружие, которое мы ищем. Как ты это объяснишь, брат?

Фулгрим пожал плечами, и Пертурабо с огромным трудом подавил в себе желание размозжить ему череп Сокрушителем наковален. Он медленно опустил кулак и отвернулся прочь, чтобы злость не овладела им полностью.

— Я с самого начала знал, что ты лжешь мне, — сказал он, — Но я продолжал надеяться, что в твоих россказнях будет хоть кусочек правды. Но эта надежда не оправдалась. Мне не следовало приходить сюда с тобой, брат. Никогда.

— Нет, мне было необходимо твое участие, — умоляюще проговорил Фулгрим, следуя за ним, но, не предпринимая попыток прикоснуться, — Я может слегка преувеличил легенду эльдар, но я знал, что только ты способен пройти лабиринт.

— Так зачем же лгать мне? Зачем создавать всю эту иллюзию?

— Ты бы пошел, зная, что нужно просто прогуляться по лабиринту?

— Нет, — ответил Пертурабо. — Вот видишь.

Пертурабо кивнул в сторону прохода и сказал, — Что же на самом деле мы найдем там? Что там такого важного, что ты потратил столько жизней и столько наврал своему брату?

— Именно то, что я и обещал, — ответил Фулгрим, — Возможность уничтожать целые миры и сокрушать армии. Мощь Ангела Экстерминатуса заключена в сердце этого мира, но понадобятся усилия нас обоих, чтобы добыть её. Больше никакой лжи, не сейчас, когда мы так близки к победе.

Независимо от своих желаний, Пертурабо почувствовал возросшее любопытство. Фулгрим лгал и увиливал, чтобы затащить его так далеко, но он не чувствовал фальши в этом последнем заявлении. Но, несмотря на это, он не верил такой лёгкой искренности брата.

Чтобы не находилось в сердце мира, оно будет принадлежать только Пертурабо.

— Тогда мы заберем её вместе. — солгал он.

Кровавая бойня, бушевавшая за стенами крепости, была настолько же жестока, насколько бессмысленна, и Форрикс мог только непонимающе наблюдать за тем, как Дети Императора систематически вырезали сами себя. Воины, шагавшие рядом под одними знаменами теперь рубили друг друга на куски, или разряжали обоймы в тела павших.

Чавкающие звуки стали, режущей плоть, и рявкающие выстрелы заполнили площадь.

Форрикс даже не думал отдавать приказ открыть ворота, чтобы впустить нескольких не участвующих в общей резне воинов внутрь крепости.

— Что во имя Двенадцати они творят? — сказал Форрикс, ухватываясь за стальные конструкции укреплений своими силовыми перчатками. — Это не имеет никакого смысла. Стоявший рядом с ним Фулл Бронн покачал головой. — Понятия не имею. После того, что я видел на «Гордости Императора», я отказываюсь пытаться понять III Легион.

— Но это так нерасчетливо! — металл согнулся в захвате его ладоней.

— Ты видел, с чего всё началось?

— Я не знаю, что послужило причиной, но я знаю кто начал. — сказал Форрикс, указывая на окровавленную фигуру Юлия Кесорона, который прорубался, словно, безумный берсеркер, сквозь тех немногих Детей Императора, которые были еще на ногах. Меч капитана был красным от внутренностей и рваной плоти, его истерические вопли резали уши, как когти, скребущие по грифельной доске.

— Должны ли мы вмешаться и прекратить это? — спросил Камнерожденный.