Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын! - Руслан Ряфатевич Агишев

За его успехами никто особо и не следил. Как говориться, читать, писать и считать научился и отлично. О какой-то глубине знаний можно было и не мечтать — история давалась обрывочно и виде сказок и легенд, физика и химия преподавалась на уровне детского сада (дождь пошел, потому что Боженька гневается). Словом из Константина готовили классического солдафона, который никогда не должен был составлять конкуренцию старшему брату. Теперь уже и не понятно, намеренно ли это делали или просто так случилось само собой.

— … Эти дебилы из мальчишки сделали самовлюбленного неуча, к тому же чрезвычайно обидчивого пацана. И если сейчас потакать каждому его желанию, как будущего императора, то из него вырастет настоящее чудовище… Тем более уже пару звоночков прозвенело.

Вчера, когда они остались наедине, Николай Первый кое-что ему рассказал о младшем сыне, что совсем не красило цесаревича. Когда юный Константин только узнал о своем новом качестве, то сразу же приказал охране высечь своего слугу. Мол, тот был недостаточно расторопен и смел спорить с ним. Солдатам же пригрозил, что если не будут его слушаться, то после вступления на престол их вместе с семьями отправит в Сибирь на пожизненную каторгу.

Когда же Пушкин посетовал на то, что поставленная задача выглядит довольно сложной и едва ли выполнимой, то император в ответ махнул рукой. Словом, дал полный карт-бланш на методы воспитания.

— Вот тебе и новый ученик… Звереныш, ей Богу.

Конечно же, все эти трудности Александр понимал, и даже осознавал, что скорее всего не справится с этим невероятно сложным делом, но все же не мог взять свое слово назад и отказать от предложения Николая Первого. Ведь, это предложение, по-хорошему, и было тем самым шансом что-то изменить в стране и, главное, в ее тяжелом, кровавом будущем.

— Чего я до этого делал? Какие-то газетки, журналы печатал, учебнички в школы писал, школьные олимпиады организовывал, писал стишки и рассказики… Смех один, капля в море! А здесь я смогу воспитать нового императора — просвещенного императора, прогрессора, имя которого прогремит в веках и который убережет Отечество от всех будущих бед и невзгод. Вот это шанс, это настоящая сверхзадача!

Чуть постояв, поэт вскинул голову, сжал кулаки. Что он в самом деле? Прошел, можно сказать, через огонь, воды и медные трубы, а здесь стушевался, даже не попробовав. Нет, так не пойдет!

— … Ладно, хватит сиськи мять, пора, — твердо произнёс он и с решимостью переступил порог дворца. — Про сиськи, конечно, вульгарно, и недостойно великого поэта, но ситуация требует.

Александр быстро прошёл холл, холодно кивая попадавшимся навстречу знакомым и незнакомым людям. Разговоры разговаривать сейчас не было времени, да и желания.

— Александр Сергеевич, дорогой, вы уже пришли, а мы вас ждали только к полудню, — из какой-то комнаты выскочил раскрасневшийся полный мужичок, прежний наставник цесаревича. Сам широко улыбался, а в глазах застыла тревога и даже страх. Явно не хотел тёплого местечка лишиться. — Позвольте представиться, Михайлов Пётр Иванович, из Тамбовский дворян мы, значит-ца. Титулов больших не имеем, но при дворе давно обретаемся.

Пушкин коротко кивнул. Про этого самого Михайлова он уже был наслышан. Трусова, на взятки падок, своего никогда не упустит. А вот воспитатель из него никакой, скорее даже пустой. Цесаревичу во всем поддакивал, за любое дело хвалит так, что девица бы засмущалась. Вот великий князь Константин и рос самовлюбленным оболтусом, которому люди слово против боялись сказать.

— Где цесаревич! Чем занят? — поэт строго посмотрел на Михайлова. — Я бы хотел поприсутствовать на занятиях. Заодно и с ним познакомлюсь. Прошу немедленно меня проводить к нему.

Тот почему-то стушевался, глазки забегали из стороны в сторону.

— Думаю, сейчас не самое лучшее время для этого, — наконец, промямлил мужичок, скосив глаза в сторону. — Его Высочество будет гневаться, если сейчас его потревожить…

Пушкин удивленно вскинул брови. Ни хрена себе барин! Двенадцать лет от роду, и уже изволит гневаться!

— Чем он таким важным занят, позвольте поинтересоваться?

— Он… э-э-э…изволит играть в солдатики, — с трудом выдавил из себя Михайлов.

— Что? В солдатики, в десять часов утра? А как же занятия? Я специально справился с его распорядком дня, составленным, между прочим, вами, и там на десять часов поставлена История Отечества. Как это понимать?

Ответа не было. Мужичок мялся, то бледнея, то краснея.

— Эх, горе-учитель, кто же так авторитет зарабатывает? Будешь лебезить перед учеником, потакать в его слабостях, уважения никогда не добьешься! Презрения можешь… Давай, веди, сам посмотрю на цесаревича.

* * *

Петербург. Зимний дворец

Впереди по коридору шел Михайлов, прежний наставник цесаревича. Мужичок кривился, нещадно потел, всем своим видом показывая, как ему не хочется идти. Следом вышагивал Пушкин.

— Может все-таки чуточку выждем? — в очередной раз попросил мужичок, с мольбой заглядывая в глаза Александру. — Ведь, гневаться будет. Не дай Бог, еще государю нажалуется или, вообще, государыне…

Пушкин со вздохом покачал головой. Как же здесь оказалось все запущено. Что же за маленькое чудовище его ждет там?

— Ой, быть беде, как пить дать, быть беде, — тихо причитал Михайлов, замерев у одной из дверей. Взгляд как у битой собачонки, жмущейся к стене. — Точно гневаться будет.

Александр не останавливаясь толкнул дверь и вошел внутрь. Правда, сразу же встал, как вкопанный. Прямо у его ног ровными рядами в походных колоннах стояли солдатики-пехотинцы, преображенцы, если он не ошибался. Чуть дальше и вплоть до большого письменного стола тянулись бесконечные ряды конных драгун, сотен пять не меньше. После каждого эскадрона стояли по две-три повозки с артиллерийскими орудиями и пушечными расчетами на конях. У самого стола застыли ровные колонны солдат-противников, одетых в сине-желтые цвета шведской короны — пехота, всадники, знаменосцы с яркими флагами, трубачи, пушкари с орудиями.

Каждый из солдатиков больше напоминал не игрушку, а настоящее произведение искусства. Сделанные из олова, они до мельчайших подробностей копировали форму, оружие и амуницию настоящих солдат. Если приглядеться, то можно было разглядеть крошечные пуговички на кафтанах, пряжки на ремнях и сапогах, залихвастские усики у офицеров и аккуратные бородки у пушкарей.

И не думая скрывать удивление, Александр с любопытством разглядывал солдатиков. Даже волнение куда-то испарилось, уступив место детскому восторгу. Ведь, такого зрелища он еще не видел в своей жизни.

Поэтому, наверное, и проглядел цесаревича, который в этот самый момент выглядывал из-за стола. Донельзя недовольный, мальчишка громко крикнул:

— А ты еще кто