Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

"Но всё же такие ситуации доказывают хоть от противного, что любовь существует. Если есть подмена – и мы как-то сразу безошибочно, по одному тошному чувству осознаём её именно как подмену! – значит, есть и то, что подменили. Если есть болезнь, есть и здоровье (хотя бы как точка отсчёта, от которой мы определяем болезнь). Если есть Верховный Издеватель, есть и Спаситель от него.

Жутко тягостно, когда снаружи ждут ответа "Да", а душа говорит "Нет". И ничего не поделаешь: наша личность в данной ситуации неотделима от "Нет". Всё можно – только нельзя перестать быть самим собой.

"Нет, это я ей потом скажу. Не сейчас! – понял Кирилл. Человеку, зацикленному на саморефлексии, иногда трудно разрешить как раз самые простые вещи. Вот почему-то стыдно сказать "Нет!", когда надо сказать "Нет". Совесть от Бога или лже-совесть от лукавого, заставляет нас быть дипломатами? И наша "дипломатия" – это смирение или боязнь ответственности?

Тоска давила такая… как после того прошлогоднего сна и тех "псалмов". Кирилл сам не понимал, что это на него такое нашло! С чего вдруг резко выцвели краски мира? С чего это с ним и надолго ли? Наваждение!

Всё банально, всё повторяется из раза в раз. Мы – зануды перед Богом. Но ведь и страдания занудны и банальны в своих повторах.

Впрочем, всякий, кто хоть раз пытался наблюдать за своим унынием со стороны, неизбежно придёт к совершенно "научному", опытному выводу, что в основе своей оно – иррационально. Это – именно "не нашего ума дело"! Это даже, если угодно – авария нашего "я". Это именно – атака извне на наше подсознание бурей помыслов: "Чужой, сильнейший ум с нашим борется", – как говорил Силуан Афонский и другие вышедшие победителями в этой борьбе. Кто победил, тот знает. Кто не победил – пусть хотя бы поверит. Или проверит – и придёт к тому же выводу.

Тоска всё сгущалась. Теплоход остановился из-за тумана. Кирилл смотрел во мглу.

Белая ночь.

"Туман", "тумен", "тьма" – тайна русско-татарского имени: имени бесчисленного множества. Множество кого? чего? Бездну отражённого в белой воде белого неба открыли, и от этого его пустая белизна закурилась, задымилась, расслоилась – взошла, как дрожжи и заполнила мир, стирая все его краски.

В этом призрачном мире мы то ли стоим на якоре, то ли висим на ниточке его каната. Висим на волоске от полного растворения в бездне!

Якорь будто хочет что-то нащупать – там, в глубине, где всё неведомо для нас: не по нам, не по нашим меркам. Не "нас ради человек и нашего ради спасения"! Он, как зонд, спустился искать сгинувший в Великий Потоп колдовской мир. Но более всего странно, как он, такой маленький, держит такой большой корабль. Не иначе как неведомой силой. А кто держит нас?.. чтобы не погибли, не упали в ту "чашу"!?

Вдруг Кирилл заслышал на палубе голоса Ромки и Саши.

– Видишь, тут их сколько? – продолжал разговор о ком-то Ромка.

– Кого? – вклинился Кирилл, чтоб хоть чем-то отвлечься от дум.

– Комаров? видишь?

– Точнее, слышу, – сказал Кирилл, прихлопнув на себе очередного писклявого кровопийцу.

Действительно, многоголосый звон стоял, как на пасеке! Пока корабль на ходу, комары за ним не очень поспевают, но стоит чуть остановиться, и их атака начинается, как авианалёт камикадзе. Север, река, лес – рай для комаров! Туман… и из него вылетают маленькие твари. В таких количествах, что на них буквально натыкаешься, как на снежинки в сильную метель. От страшного до смешного, от кошмаров до комаров – один шаг! Со всеми нашими проблемами – так.

– Кирилл, мы тут решили себя испытать! – торжественно объявил Ромка. – засеки время: сколько кто из нас сможет выдержать, не отмахиваясь!

Кирилл не стал Ромку отговаривать. Он же не лошадь, чтоб его жалеть. В конце концов, человек и вправду должен испытать, на что способен!

– Ты засек?

– Да.

– Скажи "старт".

– Старт!

Ребята, застыв, как памятники самим себе, смешно наморщили носы и даже глаза скосили так, будто носами хотели отогнать комаров или смахнуть их взглядом. Но время шло – а оба терпели, не двигались.

– Может, хваток? – предложил Кирилл.

– Не! лучше скажи, сколько времени?

Прошла почти минута, но Кирилл соврал, что две.

– Я три постараюсь выдержать… – сказал Ромка.

– А я четыре, – мученически выдавил Санька.

А нос разве что круги вокруг своей оси не описывал. Кирилл помахал рукой поодаль, чтоб хоть ветерком отогнать пикировщиков.

– Не-е! Не отгоняй, нече-естно! Для чистоты эксперимента надо, чтобы не было движения воздуха…

Кирилл уже сам с нетерпением смотрел на секундную стрелку, пока она опишет ещё хотя бы полкруга: полминуты надо выдать за минуту – а то, если меньше, оба "спортсмена" почувствуют, что арбитр явно подсуживает. Время, казалось, растянулось бесконечно, пока каждая писклявая секунда щекочуще жалила героев. Кирилл никогда не думал, что полминуты – это так одуренно много!

– Всё-о! – выдохнул он. – Три минуты! Может, хватит!?

– Может… – будто сонно выдохнул "медитирующий" Санька и вдруг подскочил, как со сковородки. – Всё-о!!!

Тут и Ромка, словно ожив, начал барабанить по себе: каждое ноющее место просило спасения, не в силах ждать своей очереди, и нужно было, наверное, сразу сто рук со всех сторон.

– Просто свои возможности надо познать заранее, – пояснил Ромка. – Вдруг бы какие-нибудь орки взяли нас в плен и стали пытать комарами.

"Вот уж, действительно, ребята "готовы отдать свою кровь", – усмехнулся про себя Кирилл, вспомнив верин шедевр. – Комары, оказывается – символ любви: они всегда готовы принять нашу кровь, которой всегда так щедро жертвуют на словах поэты. Правда, мальчишки – не поэты, поэтому поят они их не "за любовь", а "за просто так".

Да, оказывается, чаще всего нас выручают соломинки. Не Ангелов с небес, а других слабых людей посылает Господь защитить нас. Дети рядом с нами вступают в сражения с депрессиями, чудищами и комарами. "Вот вечно в мире так: тирания, тоталитарщина – а ей пытается противостоять какая-то слабосильная, слабохарактерная "интеллигенция", – вспомнил Кирилл слова Марины. – А почему слабосильная-то? Вопрос – только к ней! Может, всё потому, что, чем мы "культурнее", тем больше себя, дорогих и любимых, ценим и бережём. А уж деток своих бережём-балуем вдвойне! А может, правильней-то: они – не только наши! И сами мы – не только свои. Я иногда пытаюсь, сколько умею, относиться к своему сыну… как к сыну Божьему. Он – мой, но… ведь не только мой! Божий больше, чем мой. Я знаю: с ним никогда ничего плохого