Греховная связь - Розалин Майлз

— Добрый вечер, настоятель, — бросил он с удивлением. — Чем могу служить?

Скорее усталость, чем грубость заставила Роберта говорить напрямик, без обычных вежливых реверансов. Однако он боялся, что его вопрос вызовет недоумение и отказ.

— У вас есть машина, которой я мог бы воспользоваться?

— М-м-м… — Как любой хозяин кабачка Билл Прайс построил свою карьеру на жесткой шекспировской заповеди: „Не занимай и не ссужай[29]“. Но в требовательных, будоражащих, горящих каким-то необычным огнем глазах, сверлящих его насквозь, было что-то такое, отчего лукавое жизненное кредо Билла впервые пошатнулось.

— Да, видите ли, настоятель…

Пока он мямлил, из задней двери вышла его жена с подносом сандвичей. Увидев Роберта, она остановилась как вкопанная.

— Боже праведный, что они с вами сделали? — вскрикнула она, и в голосе ее звучало нечто среднее между неуверенностью и ужасом. — Неужели у вас нет плаща или чего-нибудь прикрыться?

— Да все в порядке, честное слово, спасибо, — живо откликнулся Роберт, абсолютно утративший очертания реальности.

— Но с вас же течет, хоть отжимай!

— Ах, простите, — и Роберт с недоумением взглянул на лужу, растекающуюся на ковре. — О, я сейчас же уйду. Да-да. Мне бы только машину…

Хорошо бы его как-то спровадить, подумал про себя хозяин, испугавшийся, как бы ночной гость не испортил вечер его постоянным клиентам.

— Чего говорить, настоятель. Возьмите мою. — Он сунул руку в карман за ключами. — Красный „форд“ у дверей. Ни с чем не спутаете.

— Я принесу что-нибудь сухое, настоятель, а то вы простудитесь насмерть! — заговорила Фай. — Пойдемте на минутку наверх, что-нибудь из одежонки сына вам подойдет. Нельзя же ехать в таком виде!

— Да нет, не надо, все в порядке, я же говорю, что все нормально. — И он растаял в ночи подобно духу тьмы.

— Ну хоть полотенце захватите, голову вытереть! Вы же простудитесь!

Дверь тихо закрылась, будто это была проделка ночного ветра. Хозяин паба глянул на жену и покачал головой.

— Должно быть, стряслось что-то из рук вон выходящее.

Фай кивнула головой в знак согласия.

— Судя по всему, сегодня все идет вкривь и вкось. — Билл глазами указал на телевизор, монотонно бубнящий в дальнем конце бара. — Ты видела?

— Что? — Она посмотрела на лицо, уставившееся на нее с экрана. — Кто это?

— Да ты послушай!

„…сбежал сегодня днем из государственной тюрьмы на украденном „дацуне“ синего цвета под номером 336212. Увидевшие этого человека ни в коем случае не должны пытаться задержать его: он вооружен и очень опасен. Поль Эверард, некогда проживавший в Брайтстоуне, городке на побережье угольного района штата Новый Южный Уэльс, отбывал пожизненное заключение за убийство шахтера. Замеченные полицией машины, похожие на украденную, не позволяют составить представление о том, куда именно направляется Эверард…“

Алли…

Алли…

Где ты, любовь моя? Вернись… вернись ко мне…

Сердце Роберта переполняла боль и радость, глаза ничего не видели от слез, все тело трясло, словно в лихорадке; он вел машину против встречного ветра над обрывом. Записка! От Алли? А если не от Алли, кто мог ее написать? Голова шла кругом, мысли мешались, и вся чистота и ясность, с такой болью рожденные в часы могильного бдения, рассыпались в прах. Одно он знал наверняка — чего бы это ни стоило, надо слушаться ее призыва — даже если он доносится к нему из могилы.

Дорога к бухте Крушения была запечатлена стальным резцом в его сердце. Колеса будто сами находили дорогу, а чужая машина слушалась его рук, как старый добрый друг. Неужели теперь вопреки злой воле все будет как надо? Пожалуйста, Боже — Алли — Клер — Эмма — Алли — Клер — пусть так будет… Отец — Бог — пожалуйста…

Роберту казалось, что путь к бухте Крушения никогда не кончится. Чувства его обострились до предела; наконец он услышал сквозь рев и завыванье ветра сокрушительные удары волн о берег и понял, что добрался до вершины каменной громады. Обрыв должен быть где-то неподалеку, в опасной близости от дороги. Он съехал на обочину, выключил мотор и некоторое время сидел без движения, пытаясь взять себя в руки.

Сквозь кромешную тьму впереди фары вырывали полоску дерна, дальше, очевидно, в том месте, где край утеса обрывался в бесконечность, было чуть посветлее. Почти на краю обрыва стояло одинокое дерево, ствол его был искривлен временем и вечным сопротивлением жестоким ветрам. Роберт содрогнулся и затрясся мелкой дрожью, узнав это место. Он был здесь раньше! С ней! Но как? Когда?

Медленно… медленно…

Неимоверным усилием он заставил сердце умерить свои бешеные удары, а сознание приоткрыть двери всему тому, что с такой настойчивостью стучалось в них. Здесь. Да, здесь! Он когда-то стоял здесь, в этом самом месте, глядя вниз на бухту Крушения и видел, как Алли неслась на гребне волны в белом, как сама невинность, купальнике на фоне сине-зеленой водной толщи — словно она была русалкой, дельфином, морской нимфой. Да! Память вернула ему ее лицо, тело, каждый его изгиб…

Но это же самое место будило в его памяти еще что-то, темное, ужасающее. Что-то произошло здесь и он не осмеливался вспомнить…

Огромная тень вырастала перед ним, простирая свои необъятные черные крыла.

— Нет! — прошептал он. — Нет!

Впереди в кромешной тьме что-то двигалось. Нервы его напряглись до предела, он чуть не закричал от страха. Легкая фигурка мелькнула в свете фар, словно ночная птица.

— Кто ты? — громко закричал он. — Алли? Алли? Приди ко мне! Приди ко мне!

Дверца открылась, и в машину села она. Это была Алли, Алли Калдер, живая и невредимая: взгляд искоса из уголков ее миндалевидных глаз, детский росчерк розовой помады на нежных лепестках губ, тонкого хлопка платье, облегающее стройную фигуру, нитка голубых бус, которую он выиграл для нее в тот последний день на празднике у церкви. Она смотрела на него с торжествующей насмешкой, приоткрыв рот, словно желала что-то сказать. Он затаил дыхание, чувствуя, что вся его жизнь была прожита ради этого мгновения.

— Удивлен? — спросила она.

Все померкло у него в глазах.

— Эмма!

Она посмотрела на него странным восторженным взглядом.

— Я знала, что ты придешь. Как в старые добрые времена, не правда ли?

— Что ты делаешь?

Она одарила его сияющей кошачьей улыбкой.

— О, — просто — хочу — расквитаться.

— За что? — взмолился он.

— За то, что ты меня бросил! — Глаза ее сверкали от гнева. — За то, что отыскал меня, водил за нос — и вдруг сообщил, что не можешь больше меня видеть, потому что это, видите ли, опасно „в твоем положении“! Ты лицемер! И у меня есть доказательство! — Она торжествующе сунула руку в сумку и выудила оттуда пачку фотографий. Его собственная улыбающаяся физиономия с глазами, сияющими любовью, он рядом с ней, он, нежно обнимающий ее за плечи, он в магазине, покупающий ей всякую мелочь женского туалета, он с грудой этих тряпок на коленях. — Только представь, что за шум может устроить пресса со всем этим, ты же такая знаменитость — настоятель Мейтленд!

Два последних слова сорвались с ее губ словно два оружейных выстрела. Она продолжала с мстительным торжеством.

— Славненький скандал, не так ли? „Настоятель и Незнакомка“ — с массой подробностей, полученных от меня! Настоятель, кружащий вокруг моего дома, подглядывающий в окна, караулящий меня днем и ночью, устраивающий сцены из-за моего дружка…

Что она несет? До него с трудом доходило то, что она говорила. В ушах вдруг всплыли слова Джоан, сказанные ему, и он грубо оборвал ее.

— Это что? Шантаж?

— Шантаж? А вы сами ничего ничегошеньки не знаете, не так ли?

Он почувствовал, что голова раскалывается. Машинально он прижал пальцы к виску, откуда рвалась боль, пытаясь сосредоточиться.

— Я… не понимаю.

Ее резкий смех ранил его еще сильнее, чем ее слова.

— Ах да, у вас с головой того, правда ведь? Вы ничего не знаете, ничего не понимаете, ничего не помните! Неплохое объяснение, как вам кажется? И прекрасное алиби. Можно отвертеться от чего угодно — стоит только сказать, что вы ничего не помните!

— Эмма…

Она отмахнулась от него, как от мухи.

— Что ж, может освежить вам память? Вы помните Алли? Алли Калдер? Ваша бедная память сподобилась вернуть вам ее, как нечто смытое морем?

— Да…

— У вас с ней были делишки. На стороне, так сказать.

— Все это было не так…

— А потом, когда вы натешились — когда вас застукала ваша драгоценная сестрица Джоан, вы решили бросить ее, как потом бросили и меня.

— Нет! Я любил ее! Я так ее любил, что готов был всем пожертвовать ради нее!

— Так что же вам помешало?