Греховная связь - Розалин Майлз

— Нет! Я любил ее! Я так ее любил, что готов был всем пожертвовать ради нее!

— Так что же вам помешало?

Ничто не могло остановить поток этих безжалостных вопросов. У него было такое впечатление, что он находится на скамье подсудимых, и борьба идет не на жизнь, а на смерть.

— Она была так молода…

— Но не настолько молода, чтоб нельзя было ее трахать!

Его душил гнев, и он стал говорить грубее, чем хотел.

— Эмма, ты не понимаешь, что несешь! Когда я говорю тебе, что любил ее, это так и есть! И именно оттого, что я любил ее, мне пришлось от нее отказаться! Реакция Джоан, когда она обо всем узнала, показала мне то, что я и без нее знал — миру дела нет до влюбленных. Он карает нарушителей закона — и все. Ей бы пришлось страдать не меньше, чем мне, а больше! В таком городишке как Брайтстоун — потерять доброе имя… оказаться в лапах этой свиньи, считающей себя ее отцом — и быть при этом слишком юной, бедной, необразованной, чтобы стать на ноги где-нибудь в другом месте…

Голос ее задрожал от избытка чувств.

— Однако ей ведь пришлось в конце концов, разве не так?

Он уставился на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Вставать на ноги в одиночку — юной, бедной, без работы…

Он схватил ее за плечи.

— О чем ты говоришь?

— Когда вы спровадили ее в Англию.

— Что? — он слышал, как его голос поднялся почти до визга. — Кого?

— А ты кого думаешь? Алли, конечно. Алли Калдер!

Это было выше его сил. Он чувствовал, как слезы радости выступили у него на глазах.

— Ты хочешь сказать — что она не погибла в море?

— О, нет, она умерла — но не тогда и не здесь. Да только тебе-то что до этого? Тебе и твоей распрекрасной сестрице? Уж коль вы раз отделались от нее…

— Джоан? Но она-то как в этом замешана?

Эмма пристально посмотрела ему в глаза, словно перед ней был полоумный.

— Той ночью, когда ты поехал на шахту, Джоан явилась сюда, на обрыв и отыскала Алли. Она переодела ее в свою одежду, отвезла в ближайший город, дала ей малость деньжат и посадила в ночной поезд с наказанием валить отсюда как можно дальше и никогда не возвращаться. Потом швырнула ее тряпье в воду с утеса, чтоб все подумали, что она тоже погибла, как и Джим. Умно — что и говорить! Исчезновение Алли Калдер!

— Нет! Нет, нет, нет!

От его яростных воплей тряслась машина. Сидящая рядом девушка онемела от потрясения.

— Боже мой! — прошептала она, став белее полотна, что было видно даже в ночном полумраке. — Ты не знал?! Ты в самом деле не знал!

— Нет!

Она судорожно вздохнула.

— Но в таком случае ты не знаешь еще кое-чего. Когда Алли спровадили, она была беременна.

— Беременна?..

— Да, Роберт, она носила ребенка. Твоего ребенка. — Она пристально смотрела на него глазами Алли. — Меня.

В пабе все как один пришли к выводу, что странное появление настоятеля, промокшего до нитки и выглядевшего так, будто он повстречался с призраком, было зрелищем, достойным внимания.

— Очень жаль, Мик, что ты опоздал, — уверял профбосса один из шахтеров. — Тем более, ты-то его знавал.

— Но чтобы в таком виде, пожалуй, нет, — говорил Мик, напрягая все свои не Бог весть какие творческие способности, чтобы вообразить, как выглядел Роберт, и затем соединить это с известным ему образом выдающегося церковного деятеля. — Хотел бы я знать, что там такое произошло? — Мик не отличался особо богатым воображением. Но только что услышанная история пробудила в нем какую-то непонятную тревогу, заглушить которую он никак не мог. — Так говоришь, выглядело презабавно — и даже жутковато?

Ломая голову над этим вопросом, Мик, сидевший спиной к двери, не обратил внимания на следующего посетителя, хотя струя холодного ночного воздуха с улицы, где еще не угомонился шторм, пробежала через весь зал.

— Расскажи еще разок, Рой, все, что ты видел. Что-то в этом есть — мне даже не по себе…

Стоящим за стойкой Биллу Прайсу и его жене в это время было еще более не по себе при виде новоприбывшего, хотя тот обратился к ним достаточно вежливо.

— Привет всем, — улыбаясь, говорил он. — Я ищу настоятеля, настоятеля Мейтленда. Вы случайно не знаете, он остановился в пасторском доме, а? Что он делает сегодня вечером? Было бы здорово, если б вы сподобились сказать, где он.

— Иисусе Христе! — „Это он, — подумал Билл в совершенном изумлении, — в моей лавочке!“

— Ну, не совсем так. Не Иисус Христос. Хотя, сдается мне, вы кое-что могли бы сказать о втором пришествии… — Лицо незнакомца изменилось, хотя вежливая улыбка осталась на месте. — Ладно, если вам известно, кто я, вам должно быть известно, что у меня есть. — Он как бы между делом погладил пальцем оттопыривающийся карман. — Спрашиваю еще раз. Мой старый приятель Роберт Мейтленд — настоятель кафедрального собора — вы его видели?

— Он сегодня заходил сюда. Ну буквально часа два назад! — выпалила Фай, в смертельном ужасе думая о том, как бы ее обычно мирному муженьку не втемяшилось в голову натворить каких-нибудь глупостей. — Он взял машину! Сказал, что позарез нужно ехать!

— Куда ехать?

— Хоть убей, не знаю! Он не сказал! Мы больше ничего не знаем!

Похоже, не врет, подумал Поль. Судя по тому, как женщина ведет себя, она выложит все что хошь. Да и что у нее за резон покрывать Роберта, которого она раньше не видывала. Одарив всех еще одной устрашающей улыбкой, он повернулся было, чтобы уйти.

— Ничего, говорите, не знаете? Это очень хорошо и полезно для здоровья. Вы, например, не знаете меня — и даже не знаете, что я вообще подваливал сюда сегодня, так ведь?

— Так, так!

Пора убираться. Продолжая улыбаться, Поль сделал шаг к двери. Но обычная безмятежность паба уже была нарушена. Головы начали поворачиваться в его сторону. Чувствуя на себе любопытные взгляды, Поль попытался успокоиться и не вести себя как зверь, удирающий от опасности. Однако из дальнего конца зала раздалось низкое задыхающееся бульканье. Это был голос страха, и Поль, круто развернувшись, в мгновенье ока прижался спиной к стене и выхватил пистолет.

— Эверард! — Лицо Мика Форда было серым и дряблым от ужаса.

На физиономии Поля появился волчий оскал.

— Привет, Мик! Ты меня еще помнишь. Как же это мило. Приятно знать, что тебя не забыли! И главное, не надо тратить время на разъезды.

Мик бессвязно забормотал:

— Эверард… я…

— Заткнись, Мик. Ты-то уж распрекрасно знаешь, что сделал, не отвертишься. За тобой должок. Жизнь. Твоя за мою. И хочешь отгадать? Сегодня день отгадок. Ты подвернулся прямо как по заказу!

— Нет! НЕТ! — Мик валялся на полу в соплях и слезах, канюча и вымаливая пощаду с нескрываемым ужасом. — Не надо, не надо… Я никогда не думал так подставлять тебя, засаживать на двадцать лет… и убирать с дороги Меррея Бейлби тоже не моя идея… я только договаривался… Не убивай меня! Не стреляй! Я сделаю все… все!

Это был уже не Мик Форд, а сама воплощенная мольба о спасении, человек уничтоженный, растоптанный, совершенно раздавленный. Выразительное пятно начало растекаться по его брюкам и тонкий острый запах страха засмердил вокруг него. Но Поль был словно вырезан из мрамора. Прищурив глаза и тщательно прицелившись, он поднял пистолет и выстрелил. Затем повернулся спиной к распростертому телу и спокойно покинул паб.

39

Дочь Алли.

И его.

Его дочь!

Омытый светом нежданного, незаслуженного чуда радости, Роберт все еще не мог освободиться от объятий тьмы и обмана, и Эмма не готова была отказаться от чувств оскорбленности и обиды, сопутствовавших всей ее короткой жизни. Они тщательно взвешивали информацию, но с некоторой усталостью, словно враги, которым только что велели остановиться и пополнить свои запасы.

— Я долго был в коме, это может подтвердить кто угодно, — неторопливо заметил Роберт. — А когда наконец пришел в себя, последствия сотрясения мозга были столь тяжелы, что я едва ли сознавал, где нахожусь. У меня была ретроградная амнезия, так назвали это врачи. То есть я забыл все, что происходило со мной за несколько недель до несчастного случая. А мы были с ней знакомы всего несколько недель. — В его голосе звучала боль.

— Так вот что… — полувопросительно, полуподозрительно произнесла Эмма, — ты совершенно не помнил ее? Сплошное белое пятно?

— Не совсем. Большую часть своей жизни я не утратил. И какие-то фрагменты памяти о ней — тоже. На протяжении многих лет что-то вдруг пронзало меня, как нож — взгляд, улыбка, запах — но я никогда не понимал, что и почему. А порой, — он передернул плечами от досады, — порой я вдруг слышал музыку или что-то в этом роде и весь переполнялся беспричинным счастьем — я так ее любил…

Эмма не могла не поверить ему.