Конан из Киммерии - Роберт Говард

Она оказалась загнанной в ужасную ловушку. Все четыре змеи раскачивались и пытались обвить ее ступни, лодыжки, икры, колени, бедра, бока — любую часть ее роскошного, возбуждающего чувственные желания тела, которая оказывалась вблизи. При этом она не могла ни перепрыгнуть, ни пробраться между ними без риска для жизни. Ей оставалось только вертеться вихрем, отскакивать, извиваться всем телом, чтобы избежать ядовитых гадов. И каждый раз, уворачиваясь от одной змеи, она попадала туда, где до нее дотягивалась другая, так что ей надо было двигаться со скоростью света, не останавливаясь. В любом направлении она могла перемещаться только в очень ограниченном пространстве, и жуткие зубастые пасти над капюшонами угрожали ей ежесекундно. Только танцовщица из Замбулы могла еще оставаться живой в этом смертоносном окружении.

Ее уже было не разглядеть — вся она превратилась в одно размытое пятно беспорядочного движения. Змеиные головы лишь на волос не доставали до нее, но тем не менее не доставали. Ее оружием против молниеносных бросков пятнистых демонов, которых ее враг вызвал своими заклинаниями из ничего, были ее быстрые ноги, гибкие члены и прекрасное зрение.

Где-то тонко и жалобно зазвучала музыка, похожая на завывания. Ей вторило шипение змей. Все вместе напоминало лютый ночной ветер, свистящий в пустые глазницы черепа. Даже в вихревом кружении во спасение жизни она стала замечать, что стремительные броски змей больше не были беспорядочными. Они подчинялись жуткой, писклявой, вызывающей суеверный страх музыке. В них был ужасный ритм, и волей-неволей ее тело стало извиваться, корчиться и кружиться в согласии с ним. Неистовые движения приобрели характер танца, по сравнению с которым самый непристойный танец живота в Заморе показался бы невинным и сдержанным. Страдая от стыда и ужаса, Забиби слышала, как злобно веселится ее мучитель.

— Это Танец Кобр, моя милая! — смеялся Тотрасмек, — Так танцевали девушки, приносимые в жертву Хануману много столетий назад, но никогда у них это не получалось так красиво. Им не хватало твоей гибкости. Танцуй, девочка, танцуй! Сколько времени ты сможешь продержаться, увертываясь от укусов ядовитых тварей? Минуты? Часы? Когда-нибудь ты наконец устанешь. Твои быстрые, надежные ноги начнут спотыкаться и дрожать, а бедра станут вращаться медленнее. И тогда ядовитые зубы глубоко пронзят прекрасное тело цвета слоновой кости.

Занавес за ним заходил ходуном, словно под порывом сильного ветра, и Тотрасмек пронзительно вскрикнул. Его глаза расширились, а руки судорожно вцепились в блестящее стальное лезвие, внезапно появившееся из его груди.

Музыка оборвалась. Девушка еще продолжала свой головокружительный танец, крича от смертельного отвращения к колыхающимся ядовитым пастям, но все уже изменилось — только четыре легких струйки голубоватого дыма поднялись вверх вокруг нее, в то время как Тотрасмек сполз с дивана и растянулся на полу во весь рост.

Конан вышел из-за занавеса, вытирая свой палаш. Глядя сквозь драпировку, он видел отчаянный танец девушки между четырьмя раскачивающимися спиралями дыма и догадался, что для нее они выглядели совсем иначе. Но это уже не имело значения — он знал, что убил Тотрасмека. Забиби, задыхаясь, рухнула на пол, но стоило Конану двинуться по направлению к ней, как она вновь поднялась, пошатываясь, хотя ее ноги дрожали от изнеможения.

— Фиал! — еле выдохнула она. — Фиал!

Тотрасмек еще сжимал его в своей холодеющей руке. Без всякого сострадания к мертвому она вырвала склянку из его сомкнутых пальцев и тут же в страшном нетерпении начала шарить в его одеждах.

— Какого демона ты ищешь? — поинтересовался Конан.

— Кольцо! Он украл кольцо у Алафдала. Оно должно быть у него. Его взяли, когда мой возлюбленный бродил в беспамятстве по улицам. О! Будь проклят вор!

Убедившись в отсутствии кольца на теле Тотрасмека, она начала метаться по комнате, сдирая обивку с дивана, ощупывая драпировки и опрокидывая вазы.

На какой-то момент она остановилась в раздумье и откинула с глаз влажную прядь волос.

— Я забыла о Ваал-Птеоре!

— Он в аду со сломанной шеей, — заверил ее Конан.

Она выразила мстительную радость по поводу этой новости и тут же разразилась проклятиями.

— Мы не можем задерживаться здесь. Скоро рассветет. Жрецы менее высоких рангов заходят в храм в любой час ночи, и, если они обнаружат нас с этим трупом, народ разорвет нас на куски. Туранцы не смогут нас спасти.

Она подняла засов на секретной двери, и несколькими минутами позже они уже были на улице и спешили прочь от безлюдной площади, над которой громоздилось старинное святилище Ханумана.

Немного погодя на продуваемом ветрами перекрестке Конан приостановился и задержал свою спутницу, положив свою тяжелую руку на ее обнаженное плечо.

— Не забывай о назначенной цене…

— Я помню! — сказала она, высвобождаясь, — Но мы должны торопиться — первым делом мы должны помочь Алафдалу!

Еще через несколько минут черный слуга открыл им дверь со смотровым оконцем. Молодой туранец по-прежнему лежал на диване со связанными руками и ногами, только теперь на месте пояса, которым стянул его киммериец, были богатые бархатные шнуры. Глаза лежавшего были открыты, но напоминали глаза бешеной собаки, губы были покрыты толстым слоем пены. Забиби содрогнулась.

— Разомкни ему челюсти! — скомандовала она, и Конан тут же исполнил приказание. Для этого ему не понадобилось ничего, кроме собственных железных пальцев.

Забиби вылила содержимое пузырька в глотку сумасшедшего. Как по волшебству, он сразу стих. Свирепый блеск в его глазах исчез, он поглядел на девушку с недоумением, но взгляд был осознанный, и он ее явно узнал. Потом он задремал.

— Когда он проснется, то будет совершенно нормальным, — прошептала она, делая знак молчаливому слуге.

С глубоким поклоном он передал ей в руки небольшую кожаную сумку и накинул ей на плечи шелковый плащ. Ее манера держаться неуловимо изменилась, когда она кивнула Конану, чтобы он следовал за ней, и вышла из комнаты.

В нише, которая вела к двери на улицу, она повернулась к нему. Ее осанка стала царственной.

— Теперь я должна сказать тебе правду, — проговорила она с большим достоинством, — Я не Забиби, я Нефертари. А он не Алафдал, бедный капитан стражи. Он Джангир-хан — сатрап Замбулы.

Конан никак не отреагировал на это. Его покрытое шрамами загорелое лицо оставалось неподвижным.

— Я лгала тебе, потому что не смела разглашать правду никому, — продолжала она. — Мы были одни, когда Джангир-хан потерял рассудок. Никто, кроме меня, не знал об этом. Если бы стало известно, что сатрап Замбулы сумасшедший, сразу бы вспыхнул бунт и начался бы страшный разбой. Именно на это надеялся Тотрасмек, который подготавливал наше свержение. Ты видишь теперь, как невозможна та награда, на которую ты рассчитывал. Любовница самого сатрапа не… не может быть твоей. Но ты не уйдешь без вознаграждения. Здесь золото для тебя.

Она подала ему сумку, которую получила от слуги.

— Уходи сейчас, а когда взойдет солнце, будь во дворце. Я сделаю так, чтобы Джангир-хан произвел тебя в капитаны своей стражи. Но ты будешь исполнять мои секретные поручения. Вот тебе первый приказ: бери отряд стражников и отправляйся к святилищу Ханумана с официальной целью — найти улики для поимки того, кто убил жреца. На самом деле постарайся отыскать Звезду Хорала. Кольцо с камнем должно быть где-то там. Когда ты найдешь его, принеси мне. А теперь я разрешаю тебе идти.

Он кивнул, все так же молча, и зашагал прочь. Девушка, смотревшая на спокойно покачивающиеся широкие плечи, была задета отсутствием каких-либо признаков огорчения или смущения в своем недавнем защитнике.

Завернув за угол, он оглянулся назад и ускорил шаги, но — в другом направлении. Через несколько минут он был в квартале Конного Базара. Здесь он колотил в одну из дверей, пока из окна наверху не показалась бородатая голова. Обладатель ее потребовал объяснений, по какому поводу устроен такой шум.

— Коня, — приказал Конан. — Самого быстрого, какой у тебя есть.

— Я не открываю в ночное время, — недовольно проворчал торговец лошадьми.

Конан тряхнул своими монетами.

— Сучий мошенник! Ты что, не видишь, что я белый и один? Спускайся вниз, не то я разнесу твою дверь в щепы!

Вскоре Конан уже скакал на гнедом жеребце к дому Арама Бакша.

Он свернул с дороги на аллею, что тянулась от двора таверны к саду финиковых пальм, но не стал задерживаться у ворот. Он проехал дальше к северо-восточному углу ограды, затем завернул и поскакал вдоль северной стены. В нескольких шагах от северо-западного угла он остановился. Здесь деревья отступили от стены, но зато росло несколько низких кустов. К одному из них он привязал своего коня и собрался вновь влезть на него, когда услышал невнятный говор за углом.