Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

Любопытно, что в двадцатых годах Овечкин был председателем сельскохозяйственной коммуны, работал секретарём сельского парткома, заведующим орготдела райкома партии.

Но после войны, которую он прошёл офицером пехоты, в первой же своей повести «С фронтовым приветом» Овечкин выразил надежды на то, что будут исправлены недостатки, какие он видел в довоенной деревне.

С 1948 года он живёт в Курской области в городе Льгов, где написал пьесу «Настя Колосова», затронувшую вопросы о показных успехах в колхозной жизни и о сокрытии недостатков в ней.

Его очерки, помимо прочего, затрагивали и партийную номенклатуру. Точнее будет сказать: районного номенклатурщика, который выведен Овечкиным в образе первого секретаря райкома Борзова. Всего только одного, но по тем временам это было неслыханной дерзостью, которую, по мнению партийного начальства, следует окоротить.

И когда Овечкин после поездки на целину в Омскую область 1960 года выступил на Курской партийной конференции против волюнтаризма и показухи, он столкнулся с таким ответным шквалом грозных обвинений в свой адрес, что у него случился нервный срыв. Впечатлительный писатель не вынес оскорблений и угроз. Он предпринял попытку самоубийства, в результате чего лишился глаза. Ему пришлось в 1963 году переехать в Ташкент.

А в Ташкенте жить ему было не на что. Он хотел вернуться в Россию, но помешал инфаркт, помешало безденежье. В Ташкенте Валентин Владимирович и умер 27 января 1968 года.

Мария Павловна Прилежаева, родившаяся 22 июня 1903 года, многим запомнилась благодаря бесконечно переиздававшейся книге для детей «Жизнь Ленина».

Вот главка из неё. Называется «Будь товарищем»:

«Зазвенел звонок к уроку. Второклассники с шумом занимали места. Была весна. Окна были открыты. Вдруг с улицы на подоконник вскочила кошка.

– К нам новичок! – хохоча, крикнул кто-то.

Вошёл учитель. Мальчик, сидевший у окна, недолго думая, схватил кошку, сунул в парту, захлопнул крышкой.

– Начнём урок, – сказал учитель, поднимаясь на кафедру и поправляя на носу пенсне.

«Мяу», – промяукала кошка.

– Что такое? – строго сдвинул брови учитель.

В классе послышались кашель и шорохи, у кого-то шлёпнулись на пол книги. Гимназисты старались всячески заглушить мяуканье кошки в парте. А она всё пуще: «Мяу, мяу, мяу».

Мальчик перепугался, что влетит от учителя, и выпустил кошку. Кошка как ни в чём не бывало, направилась между партами к учительской кафедре.

Второклассники замерли.

Учитель побагровел, пенсне упало с носа, повисло на шнурке.

– Что за безобразие? Кто принёс?

– Мы не приносили. Она сама вскочила в окно.

– Кто спрятал? Сейчас же сознавайтесь. Кто спрятал кошку? Назовите тотчас!

Ни звука в ответ. Никто не оглянулся к окну, где тот мальчик сидел ни жив ни мёртв от грозного крика.

– Смутьяны! – сказал учитель. – Будет доложено инспектору.

Урок прошёл в глубокой тишине. После звонка, когда учитель удалился, Володя вышел перед классом:

– Будем молчать!

– Верно, Ульянов! Не выдавать! Ни за что!

С последней парты поднялся один второклассник, длинный, тонкий, неслышный. Бочком незаметно ушёл. «Куда он?» – удивился Володя. Но некогда было раздумывать. Обсуждали происшествие. Никто не обратил внимания на то, что Длинный ушёл.

– Ребята, – сказал Володя, – молчать, как один.

– Как один! – подхватил второй класс.

Было и боязно, и дружно, и какой-то у всех был подъём. Длинный вернулся, сел за парту.

В конце перемены появился инспектор, выпячивая грудь в зелёном мундире:

– По местам!

Вмиг второклассники были за партами. Стояли. Что будет?

Инспектор леденящим взглядом обвёл второклассников и… задержался на мальчике, спрятавшем кошку.

– Вон из класса! Единица за поведение. В карцер!

Мальчик, ошеломлённый, поникнув, отправился в карцер. Все были поражены. Как мог инспектор узнать? Кто-то наябедничал. Кто?

Володя оглянулся на Длинного. У того горели уши, пугливо шныряли глаза…

Плохо стало в классе. Каждая, даже небольшая, проказа и малейшая шалость становились известны инспектору. Ежедневно кого-нибудь то в карцер, то без обеда. Мальчики стали подозрительны. Боялись дружить. У всех вертелась мысль: «Кто же, кто ябедничает инспектору?»

Однажды в перемену Володя увидел: из кабинета инспектора выскочил Длинный и, прячась, шмыгнул в ребячью толпу. «Он», – понял Володя.

– Он ябедничает, – сказал Володя товарищам.

Многие уже и сами догадывались.

– Я его изобью! – сжимая кулаки, возмущался Дима Андреев, Володин товарищ. – Ребята, подстережём его на улице, проучим.

– Лучше по-другому проучим, – сказал Володя. – Объявим бойкот.

– Что такое бойкот?

– Не разговаривать, не отвечать на вопросы, не замечать, будто его нет.

Как раз вошёл Длинный. Глаза, как всегда, жалко суетились и бегали. Он заметил, все умолкли при его появлении.

– Какой сейчас у нас будет урок? – спросил Длинный.

Никто не ответил. Один мальчик подбежал к доске, написал крупно: «С ябедами не разговариваем» – и быстро стёр тряпкой.

Длинный съёжился и, втянув голову в плечи, ушёл за свою парту.

Володя его презирал. Когда Длинный попадался навстречу, Володя глядел мимо. И все так. Длинный остался один, совершенно один. Никто не говорил с ним ни слова. На него не глядели. Не замечали.

Шли дни. Шла неделя, другая, третья. Доносов не стало. Второклассников не сажали каждый день в карцер.

– Он перестал ябедничать, мы его проучили, – говорили между собой второклассники. Но по-прежнему не замечали его.

Раз после уроков Володя вбежал в пустой класс взять забытую книжку. Длинный сидел на последней парте и плакал. Володя подошёл:

– Ты раскаялся? Ты больше не будешь?

Длинный поднял дрожащее, залитое слезами лицо. С ним говорили, он не верил ушам!

– Никогда, никогда! – залепетал он. – Я от страха. Я боялся, что инспектор прогонит меня из гимназии за то, что плохо учусь. Не могу я так жить, без товарищей!

– Будь сам товарищем, и у тебя будут товарищи, – ответил Володя. – Ну ладно, мы верим. Уговорю ребят, что тебе можно верить.

И бойкот Длинному во втором классе кончился. Никто не поминал прошлого. Длинный получил урок на всю жизнь… И все второклассники получили урок».

Словом, как писал Маяковский, «он к друзьям милел людскою лаской, он к врагу вставал железа твёрже». Ребёнком. Во втором классе.

Сами понимаете, такой человечный, справедливый, пользующийся авторитетом у товарищей Володя Ульянов не мог не быть отмеченным Государственной премией за детскую литературу.

Мария Павловна была награждена не только этой премией. Получила она и премию Ленинского Комсомола и три ордена (в их числе орден Ленина). Входила в редколлегию журнала «Юность» и во все правления Союза писателей – московское, республиканское, союзное.

Но при этом все вспоминают о ней тепло. Она многим помогала печататься, сочувствовала инакомыслящим, давала в долг без отдачи. Особенно эти её качества проявились во времена борьбы с космополитами, то есть с евреями. Многие ощутили её бескорыстное желание помочь.

Умерла 10 апреля 1989 года.

Была хорошим человеком.

23 ИЮНЯ

Анна Ахматова – поэт-легенда, Анна Андреевна Ахматова родилась 23 июня 1889 года. Её биография слишком известна, чтобы её напоминать.

Поэтому вместо биографии поделюсь небольшим воспоминанием о том, как мы с Михаилом Рощиным, с которым составляли отдел литературы в журнале «РТ-программы» (он – зав, я – обозреватель), сумели напечатать стихотворение Ахматовой «Перевод с армянского».

Борис Ильич Войтехов – главный редактор журнала – отсидел при Сталине десять лет в лагере, вернулся ненавистником не только Сталина, но всего советского режима. Шла вторая половина 1966 года. Во все органы печати было разослано решение секретариата ЦК КПСС о праздновании пятидесятилетия Октября. «Да, – подтверждал Войтехов, – мы с вами его отпразднуем достойно!» «То есть так, как он того стоит», – уточнял Борис Ильич и мстительно, как нам с Мишей казалось, улыбался. До этого цековского решения Войтехов, ознакомившись с материалом нашего отдела, говорил: «А вы можете гарантировать, что после публикации, – он стучал ладонью по материалу, – о нас будут говорить все. Все!» «Да, – подтверждал кто-нибудь из нас. И, зная Войтехова, добавлял: – Если, конечно, это пропустит цензура». «Ну, это уже моя задача», – вскидывался главный редактор. Однако в сражении с цензором он побеждал далеко не всегда. Мы были журналом Радиокомитета. А там цензоры чуяли крамолу, как хорошо натасканные гончие. Но поражений Войтехов не признавал. Он всё время бил в одну точку и – надо отдать ему должное – нередко пробивал материалы, от которых у знающих конъюнктуру людей круглились глаза: «Как вам это удалось!»