Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

Первый дух

Но если будет мглой пробужденГрад, и ливень, и грома раскат?Смотри, как воздух сострясен, —Ночь идет!К тучам, что красит багровый закат,Заходящее солнце попало в полон,И хлещет, гремя, по равнине град —Ночь идет!

Второй дух

Мне виден свет и внятен звук.Меня умчит грозовой поток,Мир души и лучи сотворят вокругИз ночи день;Ты, сын земли, где мрак жесток,Следя за мной, избегнешь мук,Лишь в бескрайность луной озаренных дорогОчи воздень.

Идет молва: на высях глухихСосновый ствол оледененСредь Альп, в заносах снеговыхСуровых гор;За сникшей бурей устремлен,Летает дух вкруг ветвей седых,И вечно оживляет онЕе напор.

И есть молва: коль ночь ясна,То странник, путь продлить стремясь,Услышит песнь: творит онаИз ночи день,И виденье предстанет пред ним, серебрясь:То любовь его ранняя воплощена!И узрит он, в душистой траве пробудясь,Не ночь, а день.

1820

Осень

Погребальная песнь

Перевод В. Топорова

[429]

Солнце ленивей, ветер бранчливей,Рощи тоскливей, птицы пугливей,Год,В саван желто-зеленый облачась, обреченноПолзет.Ах, сгиньте, осенниеМесяцы тления!Без промедленияСгиньте в дороге,Стылые дрогиГода, который бесследно пройдет!

Листья пожухли, черви распухли,Реки разбухли, зори потухли,Год,На холодной постели шевелясь, еле-елеПолзет.Ах, это осеннееСкорбное пение!Месяцы бденияВ долгой дороге!Стылые дроги…Плачьте над годом, кончается год!

1820

Свобода

Перевод В. Левика

[430]

Громами в горах отвечают обвалыВулканам, швыряющим пламя в зенит,В морях откликаются лютые шквалы,Вкруг трона Зимы сотрясаются скалы,Лишь только Тифон[431] затрубит.

Блеснула зарница мгновенным виденьем,Но цепь островов озарилась кругом.Разрушен лишь город землетрясеньем,Но дальние страны наполнил смятеньемВ глубинах промчавшийся гром.

Твой взор ослепительней молнии рдяной,И гнев твой землетрясенья страшней.Смиряются пред тобой океаныИ солнце меркнет и светят вулканыНе ярче болотных огней.

Но горы, и море, и сушу, и водуСогреет солнце, и в тучах горя.Из края в край, от народа к народу,К сердцам от сердец разольется заря.И в блеске лазурном, как ночь, как туман,Исчезнут и раб и тиран.

1820

Лето и зима

Перевод С. Маршака

[432]

Был ослепительный июньский день.Тревожить воду ветру было лень.На горизонте громоздились кучиПлавучих гор — серебряные тучи.И небосклон сиял над головойБездонною, как вечность, синевой.

Все радовалось: лес, река и нивы.Поблескивали в роще листья ивы.И шелестела в тишине едваДубов столетних плотная листва…

 Была зима — такая, что с ветвейКомочком белым падал воробей.Закованные в ледяные глыбы,В речных глубинах задыхались рыбы.И до сих пор не замерзавший илВ озерах теплых, сморщившись, застыл.

В такую ночь в печах пылало пламя,Хозяин с домочадцами, с друзьямиСидел и слушал, как трещит мороз…Но горе было тем, кто гол и бос!

1820

Башня голода

Перевод А. Ибрагимова

[433]

Среди развалин крепости старинной,Где жил — теперь исчезнувший — народ,Где Жалостью оплаканы руины, —

Обломком, уцелевшим в бездне вод,Взметнулась Башня Голода, темница;Всех узников здесь ждал один исход:

Им рок судил отчаяньем томиться,Пока фитиль не выгорит дотлаИ масла весь запас не истощится.

Кругом вздымались гордо купола,Соперничая блеском с медью вратной;Поодаль сила денег возвела

Тенистые, с прохладой благодатнойБеседки, павильоны, но в тениГромады этой, величаво-статной,

Терялись, незаметные, они.О, если б некий грозный дух возмездьяСлетел сюда, где, словно искони,

Плывут красавиц яркие созвездья;И если б отразил, верней стекла,Всю прелесть их — и глубину бесчестья.

Да обратятся в мрамор их тела!

1820

Аллегория

Перевод В. Рогова

[434]

Из адаманта смутного порталЗияет на дороге бытия,Которой рок идти предначертал;Вокруг, вражды извечной не тая,Ярятся тени, словно между скалКлубятся тучи, буйны и густы,И воспаряют к вихрям высоты.

Проходят многие своей стезей,Не зная, что теней [][435]Идет за каждым — даже там, где ройУмерших нового пришельца ждет;Иные остановятся поройИ пристально глядят на мрачный вход,Да и они узнают лишь одно:Что от теней спастись им не дано.

1820

Странники мира

Перевод В. Микушевича

[436]

Светлокрылая звезда!Неужели никогдаНе находишь ты гнездаИ летишь поныне?

Молви, месяц-нелюдим!Бесприютный пилигрим,Странствуя путем своим,Ты грустишь поныне?

Ищешь, ветер, ты во мгле,Нет ли места на земле,Хоть на ветке, хоть в дупле,Хоть в морской пучине…

1820

Смерть

(«Смерть ошую, одесную…»)

Перевод А. Парина

[437]

Смерть ошую, одесную.Смерть косит напропалую.Стонут воздух, хлябь и твердь:Всюду смерть. Мы сами смерть.

В робе смерти, как в броне,Все, что в нас, и все, что — вне.Наши чувства, наши знанья,[Наши страхи и страданья][438].

Первой радость в нас умрет,И мечте придет черед.Оплатив долги живьем —К праху прах — и мы умрем.

Все, что свято нам и любо,Смерть в могилу тащит грубо.А предмет любви спасешь,Так любовь пойдет под нож.

1820

Доброй ночи

Перевод А. Голембы

[439]

«Доброй ночи»? В самом деле?Нет! Останься до утра!Ангел милый, неужелиРасставаться нам пора?

«Доброй ночи»? Слово чести,До разлук я не охоч;Доброй — разве что из лестиНазову такую ночь!

Ведь сердцам, что пламенелиС ночи до зари сам-друг,«Доброй ночи!» в самом деле,И сказать-то недосуг!

1820

Орфей

Перевод В. Рогова

[440]

…Отсюда близко. Там, с холма крутого,Венчанного дубами, видеть можноПустырь бесплодный; по нему течетРучей — глубокий, узкий, черный, вязкий;На нем нет ряби, светлая лунаВотще сияет, в нем не отражаясь.Пройдя по голым берегам, дойдетеДо темного пруда, ручью истока,Окутанного непроглядной ночью,Ютящейся в сени скалы, нависшейНад тем прудом, — там бесконечна тьма,А рядом с ней трепещет нежный свет,Стремящийся с возлюбленною слиться, —От Пана так Сиринга убегала,А ночь от дня бежит и хмуро, гневноНебесные объятья отвергает.В холме зияет черная пещера,И вьется, выскользая из нее,Туман белесый, тоньше паутины,Его дыханье смерть несет всему:Он камень оплетет, затем, разметанПорывом ветра, вдоль ручья летитИли, в расселинах застряв, убьетЧервей сонливых, если попадутся.А на краю скалистого обрываЗастыли кипарисы — не такие,Что, красоты и трепета полны,Пронзают ваш лазурный небосвод,В чьих ветках ласково играет ветер,Боясь нарушить строгую красу;Нет, ветви их поникли утомленно,Цепляясь друг за друга, и вздыхаютОни, сгибаясь под ударом вихря,И всё дрожат — обветренное племя!

Но что за чудный звук — чуть слышный, скорбный,Но сладкозвучнее, чем лепет ветра,Скользящего меж храмовых колонн?

То голос лиры-странницы Орфея.Его несут ветра, вздыхая горькоО том, что их отторг жестокий царьОт воздух насыщающих звучаний;Но, уносясь, они с собой влекутЗвук гаснущий, кропя им, как росой,Сознание.

А он еще поет?Я думал, арфу в ярости он бросил,Когда лишился Эвридики.

Нет!Сначала он безмолвствовал. ОленьЗатравленный помедлит у обрываНад быстрою рекой — собаки близкоИ лают громко, стрелы настигают, —И прыгнет он; так и Орфей, терзаемКлыками жадной, ненасытной скорби,Стал, как менада, лирой помаватьИ вопиял: «Там, где она, — темно!»Затем исторг из струн гремящих звуки,Ужасные, глубокие! Увы!Давным-давно, когда, ему внимая,Прекрасная, с лучистыми глазами,Сидела Эвридика рядом с ним,Он о небесном и высоком пел.Как ручеек в чеканке мелких волнПод ветерком весенним блещет яркоИ многогранно отражает солнце,Струясь напевно в берегах зеленых,Не умолкая, вечно чистый, свежий,Так песнь его текла — сверкали в нейВосторг глубокий, нежная любовь,В ней, отпрыске амброзии небесном.Но то прошло. Вернувшись из Аида,Он сел на одинокий, грубый камень,Покрытый мхом, среди долины голой,И полноводный и глубокий ключЕго неиссякаемого горяЗвук песни гневной к небесам вознес.Как водопад могучий разделяетПотоком быстрым две сестры-скалыИ устремляется с ужасным ревомПо крутизне — его исток не сякнет,Он прядает, и в воздухе стоитРев громкий, яростный, но гармоничный,И поднимается завеса брызг,Облачена в цвета Ириды[441] солнцем, —Так бурный ток его великой скорбиОдет в сладчайшие слова и звукиПоэзии. Не как творенья смертных,Не высыхает он, и вечно в немМогущество, и красота, и мудростьБожественной поэзии звучат,Сливаясь гармонично. Видел я,Как южный ураган прорежет небо,Гоня гряду крылатых облаков,Которым никогда не отдохнуть,Гонимым ярым пастухом, а звездыМигают робко, тускло из просветов.Но небосвод очистится, и куполБлагого Неба в огненных цветахОбъемлет землю; тихая лунаПрошествует стремительно, но плавно,Вставая за восточными холмами.О небе, о светилах говорю я,А не о песне; но, чтоб вторить ей,Пусть одолжит природа мне слова,Неведомые ранее, иль нужноВзять от ее творений совершенных,Чтоб выразить Орфея совершенство.Он более на каменном престолеНе восседает средь пустыни голой:И падубы узлистые, и сосны,И кипарисы, в ком движенье редко,И цветом с морем схожие оливы,И вязы, что опутаны лозойПолзучею, роняющею гроздья,И заросли терновника в багряныхЦветах, и милые влюбленным буки,И плачущие ивы — все, насколькоПозволят их величина и тяжесть,Престол обстали, и сама ЗемляИз лона материнского емуЦветы звездоподобные прислалаИ травы благовонные — ковромУстлать тот храм священный, что воздвиглаЕго поэзия; у ног его —Львы хмурые, и резвые козлята,Бесстрашны от любви, к нему идут,И червь слепой как будто слышит песню.Безмолвно птицы головы склоняютНа нижних ветках; даже соловейНи звука не проронит в состязанье,Но внемлет, песнопеньем зачарован.

1820