Ланцет и Мейстер. Дело № 1: Ведьмин кот - Дана Арнаутова

поближе, он лапу в воду сунет — и цап! Когтями ухватит, на мостки выкинет и давай жрать! Я так думаю, если бы у него удочка была, он вообще всю выловил бы!

— Мда… — только и выговорил Стас. — Логично, не поспоришь. Нет, это другая удочка, я потом покажу.

Проводив взглядом кошку, важно ушагавшую куда-то с бубенчиком в зубах, он решил, что лучше попробует договориться с конюхом. Ну сколько там этот бубенчик стоить может? А кошке радость! Может, она даже шкодить станет поменьше… Йохан? — вдруг обратил внимание Стас на прихорошившегося, как и все, рейтара. — Ты побрился?! Слушай, а как вы… В смысле — где? У кого?‥

— Да вон, — махнул рукой парень куда-то в сторону заднего двора. — Тезка мой, Йохан Старший, значит, всех желающих бреет. За три крейцера всего! Вы тоже, что ли, желаете?

— Желаю… — согласился Стас, изо всех сил стараясь не содрогнуться. Опасная бритва! Инструменты одни на целую толпу и ведь никакой дезинфекции! Кошмар… А что делать? Неслабую уже щетину дальше отращивать? Или, может, проситься в городской барбершоп, ну или как они тут называются? Но где гарантия, что там условия лучше? Понятное дело, патермейстера наверняка бреет Фридрих Иероним. Но тут уже напрашиваться просто стыдно! — Три крейцера, говоришь?

Короткие щегольские усы Йохана были подровнены довольно аккуратно, щеки блестели гладкостью и свежестью — и Стас решился. В конце концов, до эпохи СПИДа еще далеко, сифилис не очень распространен, да и куда деваться? Потом придется купить бритву и научиться пользоваться, а сейчас бери, Станек, что есть, иначе будешь ходить с бородой, как у Деда Мороза, только рыжей. А тебе не пойдет, помнишь, ты на третьем курсе пробовал?

* * *

В полдень, замечательно выбритый и слегка разомлевший от восхитительного ощущения чистой одежды, надетой на чистое же, тщательно отмытое горячей водой и мылом тело, он вместе с остальными вошел в часовню, стараясь не слишком вертеть головой по сторонам.

Потом плюнул и начал вертеть, рассудив, что дикому ортодоксу любопытство простительно, а может, и вообще похвально! Посмотреть же было на что даже ему, знакомому с интерьером красивейших церквей мира, пусть только по видео и фотографиям. Нет, ну в Исаакии он, конечно, был множество раз! И в Казанском, и в Спасе на Крови, и в других питерских церквях и соборах.

Петька, приехавший из Сибири и выросший в семье священника, бегал по Питеру с горящими глазами и только что не стонал от восторга, а Стасу приятно было его сопровождать, помогая с логистикой, и наслаждаться чужим восторгом и законной гордостью за родной город… Кое-где они даже на службы ходили, хотя после второго или третьего раза Стас договорился, что будет ждать друга на улице. Отговорился, что голова от ладана болит. На самом же деле, ему просто было скучно. Пение послушать стоит, выпускнику музыкалки оно интересно чисто с профессиональной точки зрения, а вот весь остальной речитатив — ну его. Опять же, духота, куча народа, и если не крестишься, на тебя смотрят неодобрительно. Проще на лавочке во дворе книгу почитать, пока Петька просветляется…

А вот в католических церквях он не был ни разу. И сейчас удивлялся, почему они казались ему торжественно-мрачными и строгими? Может, дело в том, что эта часовня небольшая и какая-то… нарядная? Чисто выбеленная, с узкими, но высокими стрельчатыми окнами и особенной, устремленной ввысь гармонией, как это бывает лишь у готической архитектуры. Вот-вот оторвется от земли!

А интерьер?! Одни только росписи на потолке чего стоили! Не Микеланджело, конечно, не Сикстинская капелла, но в манере явно проглядывало что-то итальянское. Легкость, что ли? Или яркость красок? Что именно там было нарисовано, Стас не разбирал, бесчисленные фигуры с удлиненными пропорциями, наряженные в разноцветные струящиеся одеяния, были похожи друг на друга, а между ними виднелись очаровательные здания, деревья и звери, примитивные, словно их рисовал ребенок, и такие же чистые, свежие!

А витражи?! Солнце лилось сквозь них, складывало цветные мозаики на полу, бросало блики на присутствующих, окружало сияющими ореолами тех, кто попадал под самые лучи. Обливало мягким золотым сиянием патера Стефана, сменившего темную рясу, в которой он приехал, на изумрудно-зеленую, расшитую серебристыми веточками и цветами. Патер читал по огромной книге в бархатном переплете, и было видно, что текст знаком ему наизусть идеально, а книга — потому что так положено. Но красиво же!

И пожелтевшие страницы, и деревянный резной пюпитр, на который этот молитвенник положили, и парчовые ленты — часть патерского костюма, которая точно как-то назывались, Петька рассказывал, но Стас не запомнил… Все это вместе с хорошо поставленным голосом священника, его жестами и общей атмосферой в храме складывалось в завораживающий ритуал, красивый именно своей отточенностью и гладкостью буквально театрального уровня!

И то ли от этой плавной размеренности движений, то ли от запаха благовоний и речитатива патера Стас погрузился в расслабленное спокойствие, словно только что отработал часа два на тренировке во всю силу, а потом устроился в сэйдза-дзен и…

Стараясь не уплыть в себя полностью, чтобы это не стало слишком заметно, он оглядел молящихся. Герр котермейстер, в отличие от прочих, не отошел к скамье, а преклонил колени у самого алтаря и теперь тоже светился витражным солнечным золотом, только свет этот был не мягким, а ярким и яростным — даже странно, луч-то один! Может, у патера эта его зеленая ряса приглушает? Сидящий рядом со Стасом Йохан слушал мессу с совершенно детским выражением лица — ну в точности, как ребенок, увидевший настоящее чудо. На него тоже падал свет, преломляясь, как в хрустальных подвесках старой бабушкиной люстры. Вроде бы никакого цвета, одно прозрачное сияние, но стоит люстре качнуться — и распускается сразу радуга!

Стас посмотрел на остальных, им с витражами повезло меньше. И капитан, и Фильц, и большинство рейтаров выглядели как обычно, ну разве что вокруг Свена плясали красивые зеленые отблески, а Клаус, тот угрюмый парень, что кидался кирпичом в крысу, оказался в тени у самой стены. Он вообще постоянно хмурился, Стас это давно заметил, и сейчас будто сторонился общего радостного воодушевления, замкнувшись в себе. Может, что-то случилось у человека? И не сообразишь ведь, как подойти, чтобы помочь, да и нужно ли это делать?

А служба тем временем шла своим чередом. Все, кроме Стаса, от герра патермейстера до конюха, крестились в нужных местах, повторяли за патером нараспев отдельные фразы и снова крестились,