Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

бумаги, и дальше мне оставалось только взять нетронутый номер городской газеты за то же число и понять, куда вы поехали.

— Значит, вы за мной следили? — сказала я.

— А вы сомневались? — усмехнулся он. — Я приехал на улицу Гайдна буквально следом. Точнее, через час. Кажется, ваш извозчик ехал навстречу моему. Вы не заметили? Швейцар подтвердил, что вы сняли квартиру в этом доме, и даже показал мне корешок расписки. Разумеется, на всякий случай я отрекомендовался вашим дядюшкой, добавив при этом, что вы вполне самостоятельная молодая особа, но несколько эксцентричная. Швейцар спросил: «Что такое эксцентричная?» — и я ответил: «Это значит, что за ней надо присматривать».

— А зачем вы за мной следили? — спросила я. — Вас папа об этом попросил? Это что, входит в ваши обязанности как семейного адвоката? Продавать имение, регулировать имущественные споры супругов, а также следить за эксцентричной дочерью, так?

— Нет, нет, — сказал он. — Просто так совпало. Вы мне были любопытны. Еще с тех пор…

— С каких еще с тех? — спросила я.

— Ну неужели вы не помните? — сказал Отто Фишер. — Три или даже четыре года назад. Когда вы гуляли под окнами своего дома с биноклем, и я обещал вам рассказать, отчего это в Штефанбурге в квартирах простых обывателей вдруг можно встретить драгоценные картины великих мастеров прошлого. Кстати, тогда вы тоже хотели меня убить — зарезать кинжалом. Помните?

— Припоминаю, — сказала я. — Кажется, мы пили кофе в том самом кафе.

— Вам часто хочется убить человека? — спросил он.

— Нет, — засмеялась я. — Довольно редко. То есть пригрозить я, конечно, могу. А по-настоящему, ну, может быть, раз или два.

— А кого? — спросил он.

— Мы с вами еще недостаточно знакомы, чтобы вести такой чрезвычайно личный разговор.

— Понятно.

— Ну что ж, — сказала я, — раз всем все понятно, тогда прощайте.

— Вот так новости! — сказал Фишер. — Неужели вы собираетесь выгнать меня из дому на ночь глядя?

Я настолько не ожидала подобной беспримерной наглости, подобного простодушного неприличия, что даже головой замотала и сказала: «А, простите, а как же иначе?» — хотя на самом деле вот тут-то и надо было вытащить револьвер и, стрельнув пару раз, заставить его убраться вон. Там оставалось еще пять пуль. Но я отчасти даже растерянно повторила:

— А как же иначе?

— Очень просто, — сказал он. — Я остаюсь здесь. Вы ведь добрая барышня? А вдруг мне просто некуда идти? Вы ведь знаете, как это страшно, когда человеку некуда идти? Это не я говорю. Это русский писатель говорил, но я с ним полностью согласен. Вы снимаете роскошную квартиру в Штефанбурге. У вас огромное имение к северу отсюда. На Сигете, то есть на Инзеле, живет ваша мать, графиня фон Мерзебург. Наконец, у вас есть вот эта квартира, которую вы тоже считаете своей. Целых три пристанища, не считая поместья! А представьте себе пожилого мужчину сорока трех лет, усталого, одинокого, которому совершенно некуда идти. Представьте себе, что он лишь притворяется успешным поверенным, а на самом деле вот в этой сумке, в этой, так сказать, суме странника, — и тут господин Фишер неожиданно привольно уселся на диван и попинал ногой стоявший сбоку саквояж, — вот в этом мятом чемоданчике, в этом нелепом саквояже все его пожитки: пара воротничков и манжет, запонки с фальшивыми бриллиантами, бритвенный прибор, кусок мыла, флакон одеколона и потрепанный гражданский кодекс, напечатанный мелким шрифтом. Ну и еще пара очков. Неужели, милая барышня, у вас не сжимается сердце при взгляде на этого загнанного жизнью человека, которому нужно так мало — лишь немного ласки и участия. Сядьте рядом. Сядьте рядом, не бойтесь. Подарите мне хотя бы взгляд. Я уже не осмеливаюсь просить вас разрешения поцеловать вашу ручку. Сядьте рядом, посмотрите на меня, хотя бы с участием.

— Я бы с удовольствием, — сказала я, не трогаясь с места. — Ах! Как я истосковалась по простому участию! По доброму, ласковому и даже нежному взгляду умного, взрослого мужчины! — Он поднялся с дивана и шагнул ко мне. — Сядьте, — сказала я. — Не торопитесь, господин Фишер. — Он повиновался. — Сядьте. Ничего. Вся жизнь впереди. Многие люди портят ее, жизнь я имею в виду, тем, что хотят все сейчас и сразу. Когда вы мне говорили о своей бесприютной жизни, о вашем нищем саквояже, о том, что вы только притворяетесь преуспевающим, а на самом деле бедный и несчастный, одинокий и нелюбимый, — я вам поверила. Но вы притворяетесь. Я была уже готова обнять вас и уронить слезу на вашу голову, но днем у папы вы были в визитке и светлых штанах, а сейчас на вас сюртук и темные брюки. Утром на вас были остроносые туфли, а сейчас круглые ботинки английского стиля. Очевидно, вы заезжали переодеваться. Но ведь не в магазин готового платья, господин Фишер? Не в сортир на вокзале? Также я помню, как вы говорили папе, что у вас прекрасная квартира здесь, в Штефанбурге. Почему вы, умный пожилой мужчина сорока трех лет, врете шестнадцатилетней барышне? Врете нахально и абсолютно бессмысленно? Может быть, вы все-таки поедете домой, переоденетесь в удобный халат, выкурите сигару у камина? А?

— Прекрасно! — засмеялся господин Фишер. — Вам надо работать в сыскном отделе тайной полиции.

— Я подумаю, — сказала я. — Я непременно воспользуюсь вашим советом, господин поверенный. Запишите это в список ваших консультаций и предъявите папе. Вам будет заплачено. Заодно скажите ему, что у меня все в порядке. А теперь вон из моей квартиры!

— Но почему вы уверены, что это ваша квартира? — спросил он, не трогаясь с места.

XIX

— Моя, моя, разумеется! — объяснила я. — В том смысле, в котором моим является гостиничный номер. Я ее сняла за полсотни крон в месяц плюс пять крон дрова и пять крон прислуга. Правда, прислуги я здесь не вижу, но, наверно, они имели в виду уборку. «Шестьдесят крон кругом бегом», как говорят приказчики в магазине.

— Откуда у барышни столько денег? — спросил он.

Я почувствовала что-то нехорошее, какой-то подвох и опасность, но все-таки решила стоять на своем.

— Барышню зовут Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург. Вам ничего не говорит это имя? — спросила я, сощурившись. — Можете называть меня просто Далли.

— То есть ваш богатый папа дает вам деньги без счету?

— Шестьдесят крон, ну прямо уж без счету, несметные богатства! — засмеялась я.

— А в тот день он как раз выдал вам эту сумму? — засмеялся в ответ Отто Фишер. — В тот день, когда вы выдрали из городской газеты вот тот самый