Рождение двойника. План и время в литературе Ф. Достоевского - Валерий Александрович Подорога

масса и даже не народ, отстраненный от задач государства, а реальный субъект мировой политики.

Обособление или перевоплощение?

4. Всякая политика по определению есть народная политика, народ и есть наивысший нравственный субъект мировой истории. К таким выводам приходит Достоевский, когда говорит о политике как чуть ли не врожденной способности панславянской общности («русский народ») к уникальному синтезу всемирных человеческих качеств. И не просто синтезу, а перевоплощению – способностью стать всем тем, что ты не есть… Заявляется переход к европейскому сверхчеловеку, или европейскому все-человеку. Именно русский человек в лице своего национального гения Пушкина (этот идеал «русского человека») в силах совершить цивилизационный прорыв и войти в семью европейских народов не с каких-то культурных задворков, а с парадного крыльца, несущего европейским народам единство и примирение, братскую любовь как желаемое соединение всего, что их разъединяло. Достоевским называет способность «русского человека» к универсальному мировому синтезу человеческих качеств чудесным даром, неким инстинктом перевоплощения.

Приведем наиболее показательные фрагменты «речи»:

«Нет, положительно, скажу, не было поэта с такой всемирной отзывчивостью, как Пушкин, и не одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти совершенном, потому и чудесном, потому что нигде ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление неслыханное, а по-нашему пророческое, ибо… ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии, народность нашего будущего, таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески».[321] «В самом деле, в европейских литературах были громадной величины художественные гении – Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности,, он именно разделяет с народом нашим, и, тем главнейше, он и народный поэт. Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаенную глубину этого духа и всю тоску его призвания, как это мог проявлять Пушкин. Напротив, обращаясь к чужим народностям, европейские поэты чаще всего перевоплощали их в свою же национальность и понимали по-своему. Даже у Шекспира его итальянцы, например, почти сплошь те же англичане. Пушкин лишь один из всех мировых поэтов обладает свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность[322].

«Мы не враждебно (как, казалось, должно было случится), а Дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и казавшуюся ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, все-человеком, если хотите»[323].

5. Выделим следующие узловые моменты речи в развитии главной тезы перевоплощения:

– все делать себе родным (отказ от чужого, не-своего и неродного)',

– если уточнить смысл слова «перевоплощение», то оно означает, буквально, обрести другую плоть, быть во плоти, но не собственной, а чужой. Выражение: «Ангел во плоти». Сюда же следует отнести плоть, плотское. Достоевский считает, что легко подражать, имитировать чужое, но действительно перевоплощаться крайне трудно: это требует наличие особого наднационального инстинкта;

– основные черты мировой политики литературы в разработке стратегических техник перевоплощения, которые отличаются от привычного подражания, заимствования, «попугайничания» или имитации. Народ, способный в лице своих гениев перевоплощаться в другие народы, и есть народ всех народов, «первый среди равных». Назначение русского народа – сугубо нравственное, «очищающее», поддерживающее, соединяющее;

– способность к перевоплощению устраняет все те противоречия и различия, которые могут встретиться на пути всемирного объединения народов. «Всем этим народам он (Пушкин) сказал и заявил, что русский гений знает их, понял их, соприкоснулся им как родной, что он может перевоплощаться в них во всей полноте, что лишь одному только русскому духу дана всемирность, дано назначение в будущем постигнуть и объединить все многоразличие национальностей и снять все их противоречия»[324]. В таком случае «русский человек» выступает неким посредником между культурами европейских народов, некой формой (незаполненной и пустой), но настолько пластичной, что готовой принять в себя любое содержание, как бы оно ни было раздробленно и противоречиво.

6. Слова, которые Достоевский использует фактически как синонимы в одной семантической цепочке: воплотить, перевоплотиться, перевоплощение, всемирная отзывчивость, или «всемирное братство». Сюда же относятся и сопутствующие страсти перевоплощения: любовь и признание, но и боль, страдание и сострадание, примирение и отказ от ненависти и т. п. Перевоплощение – это состояние эмоционально экстатическое, «выход из себя», оно столь же естественное, сколь и недостижимое в своей завершенности.

Перевоплотиться – это стать актером или абсолютным мимом. Этот вид мимесиса располагается на границах психотелесной идентичности субъекта, отказ от себя, растворение в других, точнее, в том, что Достоевский называет таким емким и неопределенным понятием, как «народ». Перевоплощение эквивалентно душевной пассивности – «всемирной отзывчивости», т. е. свободному принятию того, что может противостоять, противоречить, быть «обособленным» и т. п.

7. Уместно ли соотнесение с разработанным Л. Леви-Брюлем понятием сопричастности, или партиципации, participation? Полагаю что «да»! Нужно попытаться найти ответ на вопрос: какую разновидность мимесиса мы можем усмотреть за принципом перевоплощения,, которым так широко пользовался Достоевский?

«Сопричастие не должно быть понимаемо в смысле какого-то дробления, как если бы, например, портрет заимствовал у оригинала некоторую часть суммы свойств или жизни, которой тот обладает. Первобытное мышление не видит никакой трудности в том, чтобы эти жизнь и свойства были присущи одновременно и оригиналу и изображению. В силу мистической связи между оригиналом и изображением, связи подчиненной закону партиципации, изображение одновременно и оригинал, подобно тому как бороро суть в то же время арара. Значит от изображения можно получить то же, что и от оригинала, на оригинал можно действовать через изображение»[325].

«Невидимый, неосязаемый дух одновременно присутствует во всех и в каждом. Такое многосущее совершенно не причиняет никаких затруднений пралогическому мышлению»[326].

«По правде говоря, здесь нет даже перехода, здесь есть тождество в силу закона партиципации… глубоко отличное от логического тождества. В результате неизменного действия закона закона