Рождение двойника. План и время в литературе Ф. Достоевского - Валерий Александрович Подорога

которые, даже будучи в прошлом или будущем (по отношению к рассказу), не покидают границы настоящего. Поразительная быстрота смещений рассказчика при полной заторможенности повествования, насколько быстры повторы, ускорения и эманации, настолько сам он всегда опаздывает или опережает. Независимо от того, насколько заметна фигура хроникера, он остается принципом организации письма, и с этим надо считаться. Ведь мы видим, как его захватывают токи многообразных психомиметических реакций, собственных и чужих, как он втягивается в этот все нарастающий ритм событий (который, собственно, сам и создает). Кривая катастрофы набирает неслыханную мощь, и ее амплитуда захватывает собой уже все, даже мельчайшие и, казалось бы, не имеющие никакого особого значения события. Мгновения настоящего получают ускорение – именно тот вид быстроты, который и достижим только благодаря приходящим силам вечности.

(2) «Вдруг-время» как топологический оператор. Как мы неоднократно подчеркивали планирование в литературе Достоевского не могло бы осуществиться без систематического использования «вдруг-времени» в качестве мощнейшего топологического оператора. А это значит, что это время выступает в качестве связки для всех чувственных и внечувственных измерений, присущих отдельным планам. Этот план – мы называли его произведенческим – не ориентирован на какой-либо материал, он план планов, и образуется в том случае, когда топологический оператор чувственного в силах осуществить сквозное сопряжение всех других измерений (тема когерентности событийного ряда), связать поперечным сечением в единый психомиметический континуум, располагающийся в текущем времени. Представление о пульсирующих точках времени, прерывающих текущее время настоящего (или ускоряя, или замедляя его). В том же случае, когда мы вводим прерывание, в точке вдруг мы не находим «я», и, следовательно, центра временной непрерывности, время вертикализуется, вступая в отношение с неравным ему временем – вечностью. Повторяю: вечное есть форма для настоящего, масштабами обыденного календарного времени не измеряемое, экзистенциально не переживаемое. Так образуется всюду присутствующая активная, а бы даже сказал, «бессмертная» темпоральная матрица литературы Достоевского

[ВДРУГ]

Топологический оператор

– как микрошок, иннервация или миметический импульс, тонически-судорожная реакция;

– как смена состояний сознания (виды ауры), знак-сигнал (самосознания);

– как стиль (грамматически-синтаксические особенности употребления наречия времени, наряду с потом, сейчас, внезапно, тогда и т. п.);

– как припоминание (мнезическая матрица: забывать – помнить);

– как мгновение как единица времени (темпоральный аспект: остановка, смена направления и длительность времени);

– как зеркало (формальные и механические условия отражения/ удвоения);

– как порог (квазипространственный предел, отделяющий обыденное от священного, внутреннее от внешнего и т. п.);

– как отблеск (свет: освещенность – потемки);

– как точка (момент плана, планирования).

Время получает значение, когда психомиметически обживается, наполняется экзистенциальной тревожностью, когда напрямую соотносится с человеческим присутствием. Время и есть присутствие-в-мире. Знак вдруг – сигнал к смене состояний сознания (например, внутри протекающих диалогов он выступает в качестве индекса, резко изменяя характер разговора, открывая его скрытое измерение, вводя напряжение и драматизм). Далее, как элемент плана, который движется через эти «вдруг» (как господствует «случай» в игре) и никогда не может быть замкнут в предвосхищающую форму (поведения, позиции, жеста). Вдруг относится к механизму смены ритма повествования, является его резким усилением, – прорыв в новое измерение, который, почти всегда что-то раскрывая, тем не менее в большинстве случаев усложняет и еще больше запутывает ход повествования. Очевидный аналог вдруг действует в смене света/тьмы, затемнениях, выходе тени на свет, эффекте «световой вспышки», «проблесках», «миганиях» и т. п. Моментальность прописи изображения или предмета, в целом предметной обстановки (интерьера или пейзажа, отдельного лица или фигуры): «Все это мелькнуло мне в глаза в три секунды». Таких примеров можно привести много, некоторые из них мы ранее приводили. Аналогичным образом, но в другом порядке ощущений, действует слух: от прислушивания к вслушиванию, появлению различаемых голосов вместо слухов.

Не просто слышать, а прислушиваться. Что это значит? А это значит прежде всего, что вдруг становится основным информационным сигналом: информация о реальности в момент свершения события распространяется с помощью этого основного носителя, получающего таких заместителей, как, например, слухи, сплетни, наговоры, подметное письмо, переданная записка, подслушанный разговор, письмо-признание и другие разнообразные отзвуки предыдущего скандала.

Вдруг – свидетельство слепоты рассказчика. С одной стороны, хроникер знает свою «историю», но с другой, он не только не знает, но и не понимает событий, которые описывает, и описывает так, как они происходят, а не так, как они «были». Если вдруг все переменилось, то только потому, что стало слушаемым ранее невыслушанное, во что теперь можно вслушиваться… это челнок, который ткет ткань текста, причем он связывает между собой не только нити языка (грамматика), но и другие ряды времени, протекающие внутри произведения. Но при чем здесь тот, кто пишет… Ведь он не управляет этим странным временем, которое захватывает строчки, разрывает фразы, то ускоряя, то замедляя движение живой речи. Вдруг есть остановка внутреннего переживания времени (то, кстати, обдумывалось Гуссерлем). В то время как порог относится к ориентации внутри пространства, но и еще, и что самое важное, к пониманию пространства вне пространства, так и вдруг оказывается временем внутри времени. Естественно, что в этом вдруг и этом пороге есть единство их исчезновения – в том, что могло бы придать им определенные качества. Иначе говоря, в этом вневременном и внепространственном промежутке исчезают следы реального. Ощущение световых тонов, переходящих в яркую вспышку света, соответствует началу эпилептоидной атаки – мгновению перехода из тьмы на свет. Литературное пространство Достоевского должно анализироваться с помощью понятия «порога». С одной позиции, мы находим критерий пространственности, и это будет порог, но порог анализируется посредством множества различных, себе неравных измерений текста, дополнительных и несводимых. То, что мы называем порогом, в другом измерении времени будем называть мгновенным', вдруг все изменилось, вдруг посмотрел, вышел, замолчал, сказал, увидел, побежал, прыгнул, вздрогнул (бесконечная серия глаголов совершенного вида). Можно привести примеры использования вдруг для контроля за временем, движением и позицией главных героев. Эти «вдруг» – воротца в абсолютную тишину мира; важны застывшие предметы, цвета, движения: «лимонно-желтая луна», «удар водяной капли о жесть», «треск от сломанной лучины», «скрип половицы» и т. п. Мгновение вдруг – элемент общего телесного движения, конвульсивная, тонически-судорожная вибрация единой плоти повествования. Для этого стиля повествования характерна не пластика индивидуальных тел, не жестикуляция, но скорее распад телесного образа на микродвижения, столь частые и импульсивные, «случайные», они не соответствуют никакому отдельному движению. Мы видим, что в текстах Достоевского «вдруг-время» пульсирует, все время переключая микроскорости, образуя психомиметический контур отдельной фразы, диалога, расширенного описания, создавая этими внезапными вторжениям общую картину действии.

Приложение

1. Принцип перевоплощения

Ф.М. Достоевский и мировая политика русской литературы (Подходы к теме)

2. Каменный гость

(Вокруг памятника Ф.М. Достоевскому)