Охота за темным эликсиром. Похитители кофе - Том Хилленбранд

Полиньяк проворчал в ответ что-то, что должно было означать согласие.

– У вас наверняка много вопросов, однако я не тот человек, который сможет на них ответить. Это сделает командующий, когда вы почувствуете себя лучше. Позвольте мне поменять вам повязки и посмотреть, как заживает ваша рана. Прошу, снимите рубашку.

Полиньяк подчинился. Только сейчас мушкетер заметил, что одет как мусульманин. На нем было что-то вроде ночной сорочки, саруэл[89] и длинный ярко-зеленый кафтан с вышитыми узорами. Его собственной одежды нигде не было видно. В душе всколыхнулась тревога. Не считая того факта, что слишком широкие брюки и достающая почти до щиколоток рубашка были ему чужими, для мушкетера королевской гвардии было позором потерять свое оружие – шпагу, пистолеты, но самое главное – камзол с белым крестом и лилией на фоне золотого солнца, знаком его величества.

– Что со мной произошло?

– Вы были ранены. Клинком, который пронзил ваше правое плечо, – ответил Четтини, начиная развязывать повязку. – Кроме того, у вас было множество синяков и сотрясение мозга. Вы знаете о землетрясении?

– Это… нет. Что за землетрясение?

– Землетрясение в Смирне. Город был полностью разрушен. То же самое касается дома, в котором вы находились. Он рухнул над вами, вас вытащили из-под обломков в бесчувственном состоянии. При этом в рану попало много пыли и грязи, поэтому у вас начался жар.

– Вы не ампутировали мне руку?

– Нет, зачем?

– Ну, я не знаю. Но французский фельдшер поступил бы именно так, чтобы зараза не распространилась по всему телу.

Уголки губ Четтини опустились вниз.

– Я не фельдшер, месье, я врач. Я обучался в султанском дворце инвалидов и в Болонье.

– Простите, месье, – отозвался Полиньяк. И тут сообразил: – Вы сказали, в Болонье? Я слышу слабый акцент. Вы итальянец?

Четтини кивнул. Тем временем он успел снять повязку и сейчас осматривал рану на плече Полиньяка.

– Я и не знал, что бывают итальянские девширме.

По выражению лица Четтини Полиньяк понял, что врач придерживается невысокого мнения о его познаниях. Что ж, в отношении осман это даже соответствовало истине.

– Нет, ничего подобного. Мой отец – венецианец. Он был байло дожа в Высокой Порте. Я один из сыновей его стамбульской наложницы.

Врач отвернулся и направился в угол палатки, где стояла жаровня. Вынул из своего мешка сосуд, в котором вскипятил воду, из кармана халата выудил пучок трав, который бросил в воду. Не глядя на Полиньяка, он произнес:

– Вам повезло. Шпага вашего противника прошла насквозь, между лопаткой и плечевой костью, не задев ни артерию, ни важные сухожилия. Вы чувствуете боль?

– Немного.

– Это из-за кровоподтека, образовавшегося внутри плеча. Ваше тело самостоятельно растворит свернувшуюся кровь. Самое позднее через четыре недели ваше плечо будет как новенькое. Или, по крайней мере, в таком же состоянии, как до того.

Четтини вернулся, промыл рану Полиньяка куском ткани, который то и дело смачивал в травяном отваре, а затем наложил мушкетеру новую повязку.

– Сукровица уже не сочится. Это хороший знак. Послезавтра я еще раз сменю вам повязку.

Врач поднялся. Полиньяк поглядел на него с удивлением.

– Вы не будете чистить мне кишечник?

– А вы испытываете проблемы с пищеварением, эфенди?

– Нет, вообще-то нет.

– Значит, в этом вряд ли будет необходимость. А даже если бы они и были, – он показал на миску с фруктами, – я бы скорее посоветовал вам есть каждое утро инжир. Он творит чудеса.

– И кровь пускать тоже не будете? Во время моего прошлого ранения хирург настаивал на этой процедуре.

Четтини вздохнул:

– Он сказал вам, зачем это нужно?

– Чтобы привести в равновесие важнейшие соки.

– Эфенди, заверяю вас, ничего подобного не потребуется. Я рекомендую вам как следует питаться и гулять на свежем воздухе. Высыпаться. Если плечо будет болеть слишком сильно, съешьте немного гашиша. Я оставлю вам несколько шариков. Кроме того, выздоровлению будет способствовать принятие морских ванн. Пускать кровь человеку, ослабленному после жара и боли, нет нужды.

Четтини поклонился:

– Выздоравливайте, эфенди.

Полиньяк поднялся и тоже поклонился:

– Благодарю вас, медик.

Когда врач ушел, Полиньяк съел апельсин. Разговор утомил его, поэтому он снова улегся на мягкую кровать и тут же уснул. Разбудил его только зов муэдзина. Сказать, к какой молитве он призывал мусульман, мушкетер не мог. Однако, казалось, было еще светло: внешняя сторона палатки поблескивала золотом. Полиньяк встал и вышел наружу. Ему пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не ослепнуть от яркого света заходящего солнца. Он огляделся по сторонам. Во все стороны на сколько хватало глаз раскинулся палаточный городок. Полиньяку уже доводилось слышать истории об этих янычарских лагерях. Однако теперь, увидев это своими собственными глазами, он пришел в изумление от того, насколько все идеально. Все палатки были сшиты из одной и той же красной ткани, на них были установлены одни и те же вымпелы с изображенным на них мечом с двумя клинками. Расположение напомнило ему дворцовый парк – все было подчинено геометрии, между палатками проходили ровные тропы, на одинаковых расстояниях друг от друга были места для костров. Но больше всего поражал запах. Полевой лагерь, будь он французским, немецким или испанским, вонял всегда, словно сотня клозетов. Полиньяк слишком хорошо знал эту мешанину из запахов отходов, дерьма и смерти, овевавшую палаточные городки. Однако этот военный лагерь пах свежим морским воздухом, а еще – кофе.

Рядом с его палаткой над джезвой сидели трое караульных и пили мелкими глотками из маленьких фарфоровых чашечек. Увидев Полиньяка, один из них поднялся, поклонился и что-то произнес по-турецки. Мушкетер покачал головой:

– Я не говорю по-турецки.

Поднялся еще один солдат. По украшенной страусиным пером латунной палочке, закрепленной на передней стороне его белого головного убора, Полиньяк понял, что это солдат более высокого ранга, возможно унтер-офицер. Мужчина произнес на ломаном французском:

– Здравствуйте, эфенди. Я Махмут Ковач, дежурный белюк. Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, месье.

– Кофе, эфенди?

– С удовольствием. Благодарю, месье.

Унтер-офицер приказал одному из своих людей освободить место для Полиньяка. Он прошептал ему что-то на ухо, после чего солдат скрестил руки на груди и опустил голову, а затем исчез. Полиньяк задумался, кого этот человек проинформирует о том, что его можно снова считать живым, – наверное, командующего, о котором упоминал врач. Отпив немного кофе, француз поинтересовался у белюка: