Охота за темным эликсиром. Похитители кофе - Том Хилленбранд

Том Хилленбранд

Охота за темным эликсиром. Похитители кофе

Tom Hillenbrand

Der Kaffeedieb

© Verlag Kiepenheuer & Witsch GmbH & Co. KG, Cologne/ Germany, 2016

© Shutterstock.com / Dmitrijs Bindemanis, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

Моей кофейной музе

Часть I

Ты любишь шутки, и остроты, И сплетни – хлебом не корми. Датчане, турки, иудеи… Твой интерес – весь мир. Я отвезу тебя туда, где новостям уют, Узнай в кофейне обо всем – там никогда не лгут. И нет такого в нашем мире, ни князя и ни мыши, О чем в кофейне нашей мы сразу не услышали б.

Серебряный двухпенсовик, позвякивая, заплясал на стойке, пока Овидайя Челон не остановил его движением указательного пальца. Взяв в руки монету, он окинул взглядом хозяйку кофейни.

– Доброе утро, мисс Дженнингс.

– Доброе утро, мистер Челон, – ответила женщина. – Жутко холодно для сентябрьского утра, вы не находите?

– Что ж, мисс Дженнингс, я бы сказал, не холоднее, чем на прошлой неделе.

Она пожала плечами.

– Что будете?

Овидайя протянул ей монету:

– Большую чашку кофе, пожалуйста.

Мисс Дженнингс взяла монету и нахмурилась, поскольку это был один из старых кованых двухпенсовиков. Повертев серебряную монету, она, по всей видимости, пришла к выводу, что края стерлись не слишком сильно, и положила ее в кассу. На сдачу она вручила Овидайе бронзовую кофейную марку.

– Пенни не будет? – спросил он, прекрасно зная, каким будет ответ. С тех пор как люди стали плавить мелочь, чтобы продать содержащееся в ней серебро, она стала редкостью. Поэтому с недавних пор на сдачу давали только эти проклятые марки.

Мисс Дженнингс привычно изобразила на лице сожаление.

– Я уже несколько недель ни единого пенни не видала, – ответила она. – В этом королевстве они постепенно становятся большей редкостью, чем хорошая погода.

Насвистывая себе под нос мелодию уличной песенки про кузнеца, хозяйка кофейни направилась к камину и взяла один из высоких черных железных чайников, стоявших у огня. Вскоре после этого она вернулась обратно с плоской миской и протянула ее Овидайе.

– Благодарю. И скажите, не приходила ли для меня почта?

– Минутку, я посмотрю, – отозвалась мисс Дженнингс и направилась к открытому шкафу из темной древесины, в котором стояло несколько ящиков для писем. Пока она искала для него корреспонденцию, Овидайя сделал первый глоток кофе. Вернувшись, женщина вручила ему три письма и бандероль. Последнюю он поспешно спрятал в карман сюртука, взглянув на имя отправителя. Затем поставил чашку на стойку и принялся за письма. Первое было от Пьера Бейля из Роттердама, и, судя по объему, в конверте было либо очень длинное письмо, либо новейшее издание «Nouvelles de la République des Lettres»[1]. Второе пришло от женевского математика, третье – из Парижа. Он почитает их позже, в спокойной обстановке.

– Спасибо вам, мисс Дженнингс. А вы не знаете, новое издание «Лондон гезетт» уже поступило?

– Лежит вон там, на последнем столике рядом с книжным шкафом, мистер Челон.

Овидайя пересек комнату. Шел лишь десятый час утра, и кофейня Манфреда была еще относительно пуста. За столом рядом с камином сидели двое одетых в черное мужчин без париков. По их кислым лицам и приглушенным голосам Овидайя решил, что перед ним отступники из числа протестантов. В другом конце зала, под одной из картин с изображением морского сражения при Кентиш-Нок[2], сидел молодой щеголь. Он был одет в коричнево-желтый бархатный сюртук, а на рукавах и чулках у него было больше ленточек, чем у версальской придворной дамы. Других посетителей в кофейне не было.

Овидайя отложил в сторону шляпу и трость, сел на пустую скамью и отпил кофе, листая «Гезетт». В Саутуарке, судя по всему, был крупный пожар; кроме того, в газете писали о возмущениях относительно одной книги, в которой описывались приключения куртизанки при королевском дворе и которую Карл II собирался запретить. Овидайя зевнул. Все это его совершенно не интересовало. Он вынул из кармана своего сюртука набитую глиняную трубку и направился к камину, где взял из маленького ведерка щепку и поднес к огню. Затем вернулся на свое место, дымя трубкой. И только он собрался взять в руки один из разложенных на столе памфлетов, призывавших вздернуть всех отступников и папистов или по крайней мере надолго засадить за решетку, как дверь открылась. В помещение вошел мужчина лет пятидесяти с обветренным лицом, сильно изуродованным оспой. У него были белоснежные бакенбарды, не слишком подходившие по цвету к темно-коричневому парику, на голове – шапка в голландском стиле.

Овидайя приветливо кивнул ему:

– Доброе утро, мистер Фелпс. У вас есть новости?

Джонатан Фелпс торговал тканями, у него были торговые связи в Лейдене и даже во Франции. Кроме того, у него был брат, работавший на секретаря адмиралтейства. Соответственно, Фелпс всегда лучше всех знал, что сейчас происходит как в Англии, так и на континенте. Торговец кивнул, сказал, что сначала купит кофе, а потом все расскажет. Вскоре он вернулся с чашкой кофе и тарелкой имбирного печенья и сел напротив Овидайи.

– О чем хотите послушать сначала – о кофейных сплетнях или о новостях с континента?

– Сначала сплетни, будьте так любезны. Для политики еще довольно рано.

– И чертовски холодно, клянусь черепом Кромвеля. Уверен, это самый холодный сентябрь за всю историю человечества.

– Что ж, сегодня утром не холоднее, чем на прошлой неделе, мистер Фелпс.

– Откуда вы знаете?

– Делаю измерения.

– Какие измерения?

– Вы знаете Томаса Томпайона, часовщика? С недавних пор он делает еще и термометры. С их помощью можно точно измерить температуру. Сегодня утром, к примеру, ровно в семь часов утра, столбик ртути находился на отметке «девять».

Овидайя вынул маленький блокнот и принялся листать его.

– Поэтому, как мне кажется, сегодня не холоднее, нежели неделю назад, четырнадцатого сентября, когда я измерял температуру в то же время и в том же месте.

– Вы со своими безумными экспериментами… Зачем вы это делаете? – поинтересовался Фелпс в перерыве между двумя имбирными печеньями.

– Хороший вопрос. Возможно, из общего естественно-философского интереса. Последнее, однако же, для того, чтобы ответить на ваш вопрос.

– А разве я о чем-то спрашивал?

– По крайней мере косвенно, мистер Фелпс. Вы задались вопросом, не слишком ли холодно сегодня, 21 сентября 1683 года. Кстати, чтобы объективно ответить на ваш вопрос, нужно было бы располагать аналогичными данными за прошлые годы.