Крупская - Людмила Кунецкая

Мы встаем и идем в деревню. Там уже сражается с маленькой собачонкой Саша Лемберг. Он снял шлепанец и грозит ей, а та тявкает, но отступает. Саша здоровается с женщиной, которая трясет какие-то мешки:

— Посылайте ребят к нам на пароход и сами приходите. Кино будем показывать!

— Так мы вам и отпустим ребят, — говорит женщина. — Прошлый год белые тоже захватили наших ребят на пароход да и увезли. До сих пор и слуху нет.

Во второй избе у окна сидит седобородый дед…

Саша подходит к окну:

— Ты, дед, не знаешь, как просвещаются?

— А что мне ваше просвещение, — отвечает дед, — с вашим просвещением мы второй год сидим без керосина.

Завязывается разговор. Заходим в избу. Говорим о семье, о детях. Четыре сына служат в Красной Армии.

— А ты что, замужняя аль вдова? — спрашивает дед Надежду Константиновну.

— Замужняя, — отвечаю за нее. — Ее муж-то знаешь кто? Ленин!

— О! — быстро поворачивается от окна старик. — Не врешь? Самый большой большак — муж? А что же он сам-то не поехал с тобой?

— Да некогда, — спокойно отвечает Надежда Константиновна.

— Да, делов много у него, — произносит дед. — А что же, он говорит, дальше будет? А?..

— Да говорит, что побьем Колчака, а там войну кончим и будем хозяйство по-новому строить, — задумчиво отвечает Надежда Константиновна.

— Да, — подтверждает дед, — вот и Петруха из Красной Армии пишет то же самое. "Побьем, — говорит, — и будем обживаться".

Надежда Константиновна продолжает тихую беседу со стариком. Ее простота и добросердечие окончательно покоряют деда, он поднимается, надевает какие-то опорки и говорит:

— Пожалуй, пойду на ваш пароход, схожу и в кино. А сейчас похожу народ покличу с деревни. Меня-то по-слухают.

Мы прощаемся. Мимо окна бежит сам Лемберг.

— Эй ты, товарищ голы пятки! — кричит дед. — Жди в гости!

Дед не надул. И сам пришел, и народ привел. Многие пришли с ребятами. Мужики и по пароходу ходили, и выставку оглядели, и "кину смотрели".

Большое напряжение первых дней в Нижнем и первых встреч в деревнях не замедлило сказаться. Надежда Константиновна слегла. Она виновато улыбалась на выговор судового врача: "Не умею я работать вполсилы". Но пришлось подчиниться его предписаниям, глотать лекарства и отдыхать. Три дня отлеживалась она в каюте, а в Чебоксарах опять поехала в город, целый день присутствовала на заседании исполкома, была в отделе народного образования, посетила курсы для учителей по сельскому хозяйству и по внешкольному образованию. Она с гордостью записала в дневнике: "В Чебоксарах ведется работа среди женщин. Много уделяется внимания детям и делу народного образования, как это бывает почти всегда, когда во главе исполкома стоят рабочие".

Она сделала доклад учителям и рада была отметить, что большинство из них "стоят на платформе Советской власти". И, несмотря на усталость, она не удержалась и поехала вместе с другими ораторами на большой рабочий митинг в Марьинский Посад.

В Казани Надежду Константиновну ждали письма от Владимира Ильича, Марии Ильиничны, из Наркомпроса. Ото всей переписки Ленина и Крупской только и сохранились эти несколько писем и телеграмм времен ее поездки на "Красной звезде". Бережно хранила Надежда Константиновна два письма Владимира Ильича и только через несколько лет, подчиняясь решению ЦК о том, что все ленинские документы должны храниться в архиве института Ленина, передала туда два пожелтевших листка.

Ленин писал ей в Казань:

"Дорогая Надюшка! Очень рад был получить от тебя весть. Я уже дал одну телеграмму в Казань и, не получив на нее ответа, послал другую в Нижний, откуда сегодня ответили, что "Красная звезда" 8.VII должна быть в Казани и простоит там не менее суток. Я запросил в этой телеграмме, нельзя ли на "Красной звезде" дать каюту для Горького. Он приедет сюда завтра, и я очень хотел бы вытащить его из Питера, где он изнервничался и раскис. Надеюсь, ты и другие товарищи будете рады ехать с Горьким. Он — парень очень милый; капризничает немного, но это ведь мелочь.

Письма о помощи, которые к тебе иногда приходят, я читаю и стараюсь сделать, что можно…

Крепко обнимаю, прошу писать и телеграфировать чаще.

Твой В. Ульянов

NB; Слушайся доктора: ешь и спи больше, тогда к зиме будешь вполне работоспособна".[46]

Зинаида Павловна спрашивает ее, не собирается ли она вернуться, где обещанная ко Дню советской пропаганды статья, и информирует о текущих делах. В своем ответном письме Надежда Константиновна пишет:

"Дорогая Зинуша, спасибо за письмо, которое получила только вчера. Я с головой окунулась в работу, много новых впечатлений. Сейчас невозможно вернуться, пароход, вероятно, поедет на Южный фронт, вниз по Волге, и теперь уехать никак нельзя. Уж вы махните на меня рукой, и то подумайте, что торчала я десять лет за границей, а потом два года в центре и хочется мне окунуться до страсти в самую гущу провинциальной жизни. Мы близко ее видим. Одно плохо — житье на пароходе тяжелое. Перебрасываемся с пункта в пункт ночью, а днем стоим и бегаем высуня язык по учреждениям и собраниям. Жарища ужасная. Так как кроме нас едет еще 180 человек, то стон стоит на пароходе чуть не до 2–3 часов. Балуют меня всячески, но я ухитрилась слечь, сегодня только отошла немного. Треплют на пароходе, ляжешь — а тут шлют записку от рабочих водного транспорта: "пусть скажет хоть два слова, а не может сказать, пусть покажет хоть свою личность". Ну, приходится идти говорить. У меня совершенно вылетело, что я должна написать для журнала, и ничего не пишу, только записываю впечатления. Я была на многих учительских собраниях и курсах, ничего себе. Даже с делом единой трудовой школы обстоит не так плохо. Пришлось встретить одного внешкольника в (Козьмодемьянске), который страшно меня пленил. Очень интересно рассказывал о формах вынесения внешкольного образования на улицу в деревне. Между прочим, в Козьмодемьянской уезде внешкольникам вменяется знакомство со всеми декретами, каковые они должны разъяснять на местах. Это недурно вообще бы ввести. Везде по Советам раскиданы питерские рабочие, являющиеся обыкновенно наиболее деятельными проводниками в жизнь принципов Советской власти. Но в общем на местах безлюдье, с мест снимать работников не следует, а то совсем завянет там работа.

Чувствуется большая оторванность от Москвы, иногда даже скучно с непривычки. Это пустяки, конечно.

Ну, бывайте здоровы все.

Да, я ведь не знаю, когда назначен День советской пропаганды.

Целую крепко.