Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

В некоторых старинных видах деревенских горелок водящий представляется «горящим пнем» (пень на Руси символизирует «единичность», «одинокость», существо без пары, материализованное «я»). Происхождение слова неясно, но я подозреваю, что его нужно искать среди родовых предков — англ. «pin» (булавка), «pinnacle» (остроконечная скала, вершина), «pen» (остроконечный холм) и «peg» (колышек). Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля (изд. 3-е, 1903) дает следующий диалог между «пнем» и разбитыми на пары игроками, произносимый нараспев перед началом игры: «Горю, горю, пень». — «Чего горишь?» — «Девки хочу». — «Какой?» — «Молодой». — «А любишь?» — «Люблю». — «Черевички купишь?» — «Куплю».

В горелках, в которые играют Ольга и ее маленькие подружки, собранные няней на обсаженном сиренью широком лугу, используется не столь откровенный вариант. Когда пары игроков выстроились одна за другой позади игрока-одиночки, последний поет:

Гори, гори ясно,Чтобы не погасло,Погляди на небо,Птички летят,Колокольчики звенят,Раз, два, не воронь,Беги, как огонь!

В этот момент последняя пара игроков отделяется и каждый бежит вперед, один справа, другой слева от «горящего», стараясь ему (или ей) не попасться; водящий бросается вдогонку. Наконец, вместе с пойманным игроком он встает в очередь с другими, а непойманный занимает место «пня».

Я обнаружил, что эту древнюю игру упоминает Томас Деккер в своей пьесе «Честная распутница» (Thomas Decker, «The Honest Whoe», 1604, ч. I, акт V, сцена 2: «Мы сначала поиграем в горелки (barley-breaks), и ты будешь в „аду“ [то есть „водить“]»; а также Аллан Рамзей в своей «Всякой всячине за чайным столом» (Allan Ramsay, «The Tea-Table Miscellany»). Вот начало песенки под названием «Приглашение» («The Invitation», 1750, p. 407), строфа 2:

See where the nymph, with all her train,Comes skipping through the park amain,And in this grove she means to stay,At barley-breaks to sport and play…

(Смотри, как нимфа со своей свитойБежит вприпрыжку через парк со всех ног,Она хочет остаться в роще,Чтобы поиграть в barley-breaks…)

Эльтон собирает «на большом лугу… шумно играющих девочек и мальчиков», Сполдинг называет это «веселым сборищем молодых людей», мисс Радин объясняет, что Татьяна не участвует в игре, «потому что игра казалась такой шумной, но такой неинтересной», а у мисс Дейч маленькие девочки не только пятнали друг друга, но еще и «бродили по лесам», пока «Татьяна оставалась дома, ничуть не угнетенная своим одиночеством». Предполагается, что все это и есть «Евгений Онегин».

XXVIII

Она любила на балконеПредупреждать зари восход,Когда на бледном небосклоне4 Звезд исчезает хоровод,И тихо край земли светлеет,И, вестник утра, ветер веет,И всходит постепенно день.8 Зимой, когда ночная теньПолмиром доле обладает,И доле в праздной тишине,При отуманенной луне,12 Восток ленивый почивает,В привычный час пробужденаВставала при свечах она.

2 Предупреждать… — <…> Эта строфа особенно восхитительна и как мелодия, и как миниатюра, выполненная в великолепной пушкинской манере стилизации. Не переходя классические границы лишенных цвета описаний, свойственных XVIII в., Пушкин смог придать картине глубину и объем.

«Предупреждать зари восход», как это делала Татьяна, было поведением романтическим. См., например, у Пьера Лебрена в «Утренней прогулке в Вильдаврейском лесу» (Pierre Lebrun, «La Promenade martinale aux boix de ville-d'Avray», 1814) следующий стих:

J'éprouve de la joie à devancer l'aurore…[410]

6—8 В стихе 6 звучит прелестная аллитерация на в и т:

И, вестник утра, ветер веет…

В следующей строчке я примирился с несущественной инверсией ради передачи в своем переводе выразительной ноты промедления, основанной на скаде второй стопы:

И всхо́дит постепенно де́нь.

И конечно, я чувствовал, что обязан передать, как великолепно стих 8 образует переход из первого восьмистишия в следующее за ним шестистишие.

Точность, которой мне удалось достичь в переводе этой строфы, основана на безжалостном и победоносном устранении рифмы, сохранение коей явилось обстоятельством, заставившим одну из моих предшественниц (мисс Дейч, 1936) следующим образом нанизать одну за одной строки, отражающие, как ей казалось, обсуждаемый пассаж (XXVIII, 1–8):

Tatyana might be found romancingUpon her balcony aloneJust as the stars had left off dancing,When dawn's first ray had barely shown;When the cool messenger of morning,The wind, would enter, gently warningThat day would soon be on the march,And wake the birds in beech and larch.

Дословный перевод:

Татьяну можно было найти предающейся мечтамНа балконе одну,Когда звезды только что закончили свои танец,Когда первый луч рассвета едва показался,Когда, прохладный вестник утра,Появлялся ветер, нежно предвещая,Что скоро зашагает деньИ разбудит птиц в буках и лиственницах.

Очень легко заметить погрешности, связанные с пропуском текста; но для данной версии ЕО характерен не только пропуск, но и припуск, когда всевозможные образы и детали щедрой рукой подсыпаны к пушкинскому тексту. Что, к примеру, там делают все эти птицы и деревья — «И разбудит птиц в буках и лиственницах»? Почему так, а не иначе? Например, так: «And take in words to bleach and starch» («И внесет в дом слова, чтобы их побелить и подкрахмалить») или какая-нибудь другая ахинея. Еще один очаровательный штрих: буки и лиственницы совсем не характерны для западной и центральной России и посему никогда бы не пришли на ум Пушкину при описании парка Лариных.

XXIX

Ей рано нравились романы;Они ей заменяли всё;Она влюблялася в обманы4 И Ричардсона и Руссо.Отец ее был добрый малый,В прошедшем веке запоздалый;Но в книгах не видал вреда;8 Он, не читая никогда,Их почитал пустой игрушкойИ не заботился о том,Какой у дочки тайный том12 Дремал до утра под подушкой.Жена ж его была самаОт Ричардсона без ума.

1—4 И Ричардсона и Руссо. 5—12 Отец ее… — См. мои комментарии к более подробному описанию в гл. 3, IX–X «тайной» библиотеки, которой наслаждается Татьяна, — читая книги во французских оригиналах или «переводах» — в 1819–1820 гг., после ухода французской гувернантки (несомненно, жившей в ларинском доме, вопреки строфе XXIb) и незадолго до смерти Дмитрия Ларина. Это «сентиментальные» романы Руссо, госпожи Коттен, госпожи Крюднер, Гёте, Ричардсона и госпожи де Сталь; в гл. 3, XII (см. коммент.) Пушкин противопоставляет этим романам перечень других более «романтических» произведений (впрочем, с современной точки зрения, первый список переходит во второй совершенно незаметно) Байрона, Мэтьюрина и их французского последователя Нодье, произведений, которые тревожат сон отроковицы «нынче» (то есть в 1824 г., когда писалась третья глава). Исключительно из этого второго, модного списка в 1819–1820 гг. читает романы Онегин, как ретроспективно указано в ссылках гл. 7, XXII, действие которой происходит в тот момент (летом 1821 г. по хронологии романа), когда Татьяна догнала Онегина в своих литературных пристрастиях.

Литературная эволюция идет от лорда Бомстона к лорду Байрону.

3 <…>

8—9 Он, не читая никогда, / Их почитал… — Аллитерация-каламбур, если ее заметить, сразу же портит оба стиха.

1—4 Первый черновой набросок (2369, л. 36 об.) звучит в сочетании с последними строками XXVI строфы (XXVII была сочинена уже после написания всей главы)

Ей чтенье нравилося болеНикто ей в этом не мешалИ чем роман тянулся доле —Тем ей он боле угождал…

XXX

Она любила РичардсонаНе потому, чтобы прочла,Не потому, чтоб Грандисона4 Она Ловласу предпочла;14Но в старину княжна Алина,Ее московская кузина,Твердила часто ей об них.8 В то время был еще женихЕе супруг, но по неволе;Она вздыхала о другом,Который сердцем и умом12 Ей нравился гораздо боле:Сей Грандисон был славный франт,Игрок и гвардии сержант.

3 Грандисон. — Профессор Чижевский из Гарвардского университета в своем комментарии к «Евгению Онегину» (Cambridge, Mass., 1953) делает следующее невероятное заявление: