Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

1—2 Ее сестра звалась Татьяна… — <…> Во времена Пушкина имя Татьяна считалось простонародным.

Русские варианты греческих имен упомянуты в авторском примечании 13 — Агафон, Филат, Федора и Фекла.

В черновике примечаний для издания 1833 г. (ПД, 172) Пушкин, кроме того, приводит имена Агафоклея, Февронья (обрусевшая Хавронья).

В черновике строфы (2369, л. 35) вместо имени Татьяна Пушкин пробовал для своей героини имя Наташа (уменьшительное от «Натальи»), Было это за пять лет до его первой встречи с будущей женой Натальей Гончаровой. «Наташа» (как и «Параша», «Маша» и пр.) по сравнению с «Татьяной» имеет значительно меньше возможностей рифмовки («наша», «ваша», «каша», «чаша» и несколько других слов). Это имя уже встречалось в литературе (например, «Наталья, боярская дочь» Карамзина). У Пушкина Наташа появляется в «Женихе, простонародной сказке» в 1825 г. (см. гл. 5, сон Татьяны) и в конце того же года в «Графе Нулине» — так зовут очаровательную героиню поэмы, русскую Лукрецию, надравшую уши заезжему Тарквинию (и наставляющую рога своему мужу-помещику с двадцатитрехлетним соседом).

Татьяна как «тип» (любимое словечко русской критики) стала матерью и бабушкой бесчисленных женских персонажей в произведениях многих русских писателей — от Тургенева до Чехова. Литературная эволюция превратила русскую Элоизу — пушкинское соединение Татьяны Лариной с княгиней N — в «национальный тип» русской женщины, пылкой и чистой, мечтательной и прямодушной, стойкого друга и героической жены. В исторической действительности этот образ стал ассоциироваться с революционными чаяниями, в ходе последующих лет вызвавшими к жизни по крайней мере два поколения нежных, высокообразованных и притом невероятно отважных молодых русских дворянок, готовых жизнь отдать ради спасения народа от правительственного гнета. Немало разочарований поджидало эти чистые татьяноподобные души, когда жизнь сталкивала их с реальными крестьянами и рабочими простые люди, которых они пытались образовывать и просвещать, им не верили и их не понимали. Татьяна исчезла из русской литературы и из русской жизни перед самой Октябрьской революцией, когда власть взяли в свои руки мужчины-реалисты в тяжелых сапогах В советской литературе образ Татьяны был вытеснен образом ее младшей сестры, ставшей теперь полногрудой, бойкой и краснощекой девицей. Ольга — это правильная девушка советской беллетристики, она помогает наладить работу завода, разоблачает саботаж, произносит речи и излучает абсолютное здоровье.

Весьма занимательным может оказаться рассмотрение «типов», если подходить к нему в верном ключе.

9—10 …вкусу очень мало / У нас и в наших именах… — То есть «вкусу очень мало у нас даже в наших именах». Но поскольку «и» может означать либо «даже», либо «а также», эту фразу можно понять иначе: «вкусу очень мало у нас, а также в наших именах». Первое прочтение лучше.

14 Жеманство… — «Я не люблю видеть в первобытном нашем языке, — писал Пушкин Вяземскому (в конце ноября 1823 г.), — следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали».

В ЕО, однако, Пушкин не придерживался «библейской похабности», которую исповедовал.

10—11 Вторая беловая рукопись:

У нас в уборах и в стихахИ даже в наших именах…

13—14 Черновик (2369, л. 35):

Я б это доказал тотчас,Но дело не о том у нас.

XXV

Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей,Ни свежестью ее румяной4 Не привлекла б она очей.Дика, печальна, молчалива,Как лань лесная, боязлива,Она в семье своей родной8 Казалась девочкой чужой.Она ласкаться не умелаК отцу, ни к матери своей;Дитя сама, в толпе детей12 Играть и прыгать не хотелаИ часто целый день однаСидела молча у окна.

2 После оборотов с отрицанием Пушкин, несмотря на интонационную подсказку, не начинает предложения с союза «но» для перечисления компенсирующих качеств героини (стилистически им найдется место только в гл. 8, XIV и XV). Ср. анонимную «Современную жену» («The Modern Wife», London, 1769, I, p. 219–220; капитан Уэтсбери сэру Гарри):

«Она [Джульетта, младшая дочь леди Бетти Перси] не была красива, но в высшей степени обладала тем je ne sais quoi[409], которое пленяет более, нежели слишком правильная красота… Я был очарован… ее здравым смыслом, простотой обхождения, столь свободной от ветрености, кокетства или жеманства».

8 …девочкой чужой (тв. пад. после «казалась») — странной девчушкой, беспризорным ребенком, девочкой-подкидышем.

Тема необщительных детей обоего пола была распространена в романтической литературе. Так, Розамунда Грей у Чарльза Лэма «с детства была удивительно скромной и задумчивой…» («Розамунда Грей», гл. 1).

14 Сидела молча у окна. — Гл. 3, V, 3–4: «…молчалива… / Вошла и села у окна»; гл. 3, XXXVII, 9: «Татьяна пред окном стояла»; гл. 5, I, 6: «В окно увидела Татьяна»; гл. 7, XLIII, 10: «Садится Таня у окна»; гл. 8, XXXVII, 13–14: «…и у окна / Сидит она… и все она!..» Селеноподобная душа Татьяны постоянно обращена к романтической уединенности, окно становится символом тоски и одиночества. Образ Татьяны, последний раз встающий перед мысленным взором Онегина (гл. 8, XXXVII, 13–14), очень тонко смыкается с той Татьяной, которую он увидел впервые (гл. 3, V, 13–14).

4—6 Отвергнутое черновое чтение (2369, л. 35 об.) предполагает иное начало:

Вы можете, друзья мои,Себе ее <…> представить самиНо только с черными очами…

Слова, вычеркнутые Пушкиным, почти наверняка были «и сами», рифмующиеся с «глазами»{58}.

14 Черновик (там же): «с книгой» вместо «молча».

XXVI

Задумчивость, ее подругаОт самых колыбельных дней,Теченье сельского досуга4 Мечтами украшала ей.Ее изнеженные пальцыНе знали игл; склонясь на пяльцы,Узором шелковым она8 Не оживляла полотна.Охоты властвовать примета,С послушной куклою дитяПриготовляется шутя12 К приличию, закону света,И важно повторяет ейУроки маменьки своей.

14 — XXVII, 1 — Еще один редкий случай, когда одна строфа плавно перетекает в другую.

XXVII

Но куклы даже в эти годыТатьяна в руки не брала;Про вести города, про моды4 Беседы с нею не вела.И были детские проказыЕй чужды: страшные рассказыЗимою в темноте ночей8 Пленяли больше сердце ей.Когда же няня собиралаДля Ольги на широкий лугВсех маленьких ее подруг,12 Она в горелки не играла,Ей скучен был и звонкий смех,И шум их ветреных утех.

2 <…>

6 …страшные… — В издании 1837 г. заменено на «странные», что не имеет особого смысла и, скорее всего, опечатка. Более ранние издания дают «страшные».

7 Зимою, в темноте ночей… — В зависимости от ритма и рифмы Пушкин использует слова «темнота» (как здесь), «тьма» или «потемки». Другими заменителями могут выступать «сумрак», «мрак» и «мгла». Последнее слово в его точном смысле мрачнее и туманнее той частенько встречающейся и столь любимой поэтами мрачности, которую передают существительные «сумрак» и «мрак». Прилагательные «темный», «сумрачный» и «мрачный» нередки и в творчестве Пушкина. Иным кажется, что «сумрак» несколько светлее «мрака», возможно, по причине семантического влияния слова «сумерки».

12 …горелки… — Шотландское и английское «barla-breikis» (barley-bracks, barh-brakes, barleybreaks, где «barley» — возглас, означающий перемирие, типа русского «чур-чура!») по сути дела не отличается от «горелок». И то и другое — деревенская игра в салки или пятнашки. «Горелки» имеют языческое происхождение и в пушкинскую эпоху все еще ассоциировались у крестьян с празднованием наступления весны. Само название происходит от глагола «гореть» в особом игровом значении. Любопытная разница существует между «barley-breaks» и «горелками»: в первом случае водящий помещается в «ад», где «он горит» как грешник, тогда как во втором он «горит» любовным огнем от пробуждающихся весенних желаний под гладкими и блестящими листочками берез на залитом солнцем холме. (Примечательно, что в отвергнутом черновике, 2369, л. 36, стих 12 звучит так: «Весной в горелки не играла»).