Прозрение - Эмма Драммонд

Гай взглянул на сохнущие над их головами темные плащи.

– Мой отец утверждает, что Бог милостив к христианам, а особенно к британцам, – проговорил он. – Будем надеяться, что он прав.

Алекс обливался потом, пульс отдавался у него в голове.

– Мне всегда казалось, что пути Господа неисповедимы, – тихо произнес он, скорее для себя, нежели для своего собеседника, и погрузился в нахлынувшие на него воспоминания. Они перенесли его за сотни миль от вельда.

Когда он проснулся, был уже ранний вечер. Язык у него прилип к гортани, во рту все пересохло. Одежда вся взмокла и прилипла к телу.

Когда Алекс попытался шевельнуться, он почувствовал, что натруженные мышцы сильно болят, а голова раскалывается.

– Боже мой! – простонал он и тут же услышал рядом еще один стон, а вслед за ними голос Гая:

– Пожми руку товарищу по несчастью, Алекс! – Помолчав немного, он добавил: – Кажется, наша с тобой затея не так уж удачна. Если мы и доберемся когда-нибудь до своих, вряд ли они встретят нас с распростертыми объятиями…

– Об этом мы подумаем, когда доберемся, – ответил Алекс, заставив себя привстать. – Попей, Гай. На такой жаре нужно пить маленькими глотками. Я читал об этом в каком-то мудреном учебнике.

– Это, наверное, выдумал кто-то, кто никогда в жизни не мучился от жажды.

Алекс с трудом поднялся на ноги и надел пробковый шлем, пытаясь найти место у себя под подбородком, где можно было бы безболезненно затянуть завязки.

– Нам, наверное, нужно уже выходить в путь. Я хочу найти какое-нибудь убежище до наступления темноты. Кажется, вон те холмы не так уж далеко от нас. Там наверняка найдется какой-нибудь выступ, под которым можно спрятаться, или даже пещера… И, если я не ошибаюсь, скоро опять начнется буря.

Ехали они медленно и с большим трудом. За два часа они, казалось, ни на пядь не приблизились к холмам, и у них не было никакого ориентира, по которому можно бы понять, какое расстояние преодолели. Непривычному человеку вельд не давал никаких Подсказок.

Буря налетела на них со своей обычной яростью, и снова им пришлось ехать навстречу дождю, который с такой силой хлестал их по лицам, что им приходилось нагибать головы. Стихия все еще свирепствовала, когда стемнело, и так как они все еще не нашли себе убежища, то им ничего не оставалось, кроме как провести эту ночь так же, как и предыдущую. С наступлением темноты резко похолодало.

Дрожа под дождем, несмотря на то, что дневной жар все еще оставался в его теле, испытывая боль в каждой мышце, каждой жилке, Алекс был вынужден признать правоту Гая: если их не поймают буры, то, добравшись до своей армии, они будут не в состоянии воевать. А может быть, они и не доберутся. Ночью ехать они не в состоянии – можно заблудиться, а днем трудно передвигаться из-за жары. Поэтому их путь будет долог, а если они вдобавок будут еще и недоедать, то силы их станут убывать с каждым днем. Из-за того что дождь постоянно хлестал его по лицу, ему пришлось закрыть глаза, и дышал он с трудом. Слепая тьма, затянувшая все вокруг, вызвала холодок страха где-то в животе – как уже было когда-то давным-давно, перед чем-то ужасным.

Это чувство росло, и вместе с ним усиливалось предчувствие несчастья. И тут дорога пошла вверх, и Алекс сквозь нити дождя разглядел мерцание какого-то огонька. Ни минуты не колеблясь, Алекс устремился к нему.

– Боже мой, что за удача! – услышал он голос Гая, пытавшегося перекричать бурю. – По-моему, мы с тобой набрели на ферму! И очень вовремя набрели! Будем надеяться, что это англичане… Или хотя бы нейтральные буры.

– Кто бы они ни были, – мрачным голосом ответил Алекс, я собираюсь забраться в один из их сараев. Если нам повезет, то они и вовсе не заметят, что мы побывали у них в гостях. А мы уйдем оттуда еще до рассвета.

Чтобы добраться до фермы, которая, казалось, была совсем близко, им потребовалось еще полчаса, и когда они наконец забрались в большой каменный сарай, то оба почувствовали облегчение. Пахло сеном, яблоками и кожей.

Алекс сбросил с себя каску, накидку и снял фляжки с водой, а потом устало повалился на огромный стог сена, счастливый, что наконец оказался под крышей. Он смутно слышал, как Гай шлепнулся где-то рядом и что-то проворчал, снимая фляги. Отметив про себя, что надо бы перед уходом с фермы наполнить их водой, Алекс расстегнул воротник, откинулся на спину и закрыл глаза.

– Эх, поесть бы сейчас хорошенького бифштексика… – услышал он из темноты мечтательный голос Гая. – Или филе-миньон…

– Лучше подумай о том, как хорошо было бы поесть яблок, – пробормотал Алекс. – Это все, что ты здесь можешь достать.

– Да куда мне еще на яблони лезть…

– А это и не нужно. Они хранятся где-то здесь – я это по запаху чувствую.

Знакомый запах спелых яблок унес Алекса в годы его отрочества, проведенные в Холлворте. Ему вспомнились полки с полными желто-зеленых яблок подносами в комнатке над каретным сараем. Вместе с кем-то—скорее всего вместе с братом – он набивал карманы яблоками. Оба боялись.

Как ни странно, часто, когда Алекс вспоминал свое детство, Майлз представал перед ним какой-то неясной фигурой. Как он ни старался, у него никак не получалось ясно нарисовать для себя портрет этого мальчика, товарища своих самых ранних детских лет.

В памяти всплыло и другое, связанное с первым воспоминание – о том, как однажды ночью его однополчане – младшие офицеры сбросили его в воду и как тогда дождь, бьющий в лицо, и темнота степи, в свою очередь, едва не напомнили ему о другой ночи. Тогда всюду было темно и пусто. Кто-то звал его по имени– но не из дружеского сострадания, а от испуга. И огромная фигура в черном плаще, стоявшая там, была для него почему-то страшна. При воспоминании о какой-то тележке с сеном, о руках, толкающих его в воду, Алекс сел и сжал голову руками, чувствуя пальцами холодные, мокрые волосы. Наверное, эти призраки прошлого явились к нему оттого, что он устал и голоден.

Очнувшись, он едва не лег опять, как вдруг его воспоминания словно предстали перед ним наяву. На расстоянии нескольких ярдов от Алекса в темноте плясал и раскачивался фонарь. В какое-то мгновение он даже подумал, что вот-вот перед ним появится великан с желтым дьявольским лицом. Наверное, Алекс вскрикнул, так как фонарь остановился, и теперь, в его смутном свете, он смог различить очертания человеческой фигуры в развевающемся плаще.

Его сердце, растревоженное и воспоминаниями, и явью, сильно колотилось. Он поднялся на ноги и пошел к кружку света, весь словно оцепенев. Мягкое, желтоватое сияние как будто слабело по мере того, как Алекс приближался к нему, и он наконец смог разглядеть того, кто держал фонарь.