Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

Он сражался в полную силу. Потому что забрак не шутил. Он знал, что смертельный удар будет означать перемалываение его воли. И растворение там. За сферой.

Клинки двух воль. Пульсары двух эмоций. Скрещение обоюдного нежелания исчезать. И желание выжить. Веретено без начала и без конца.

А потом стало легче дышать. Они опустили мечи. Они взглянули вокруг. Сфера глаз разошлась. Проступил воздух. Это был их мир. Мир, отвоёванный у смерти.

Приветствую тебя, враг мой.

Здесь. Тийен

Тийен очнулся. Наполовину. Он знал, что вокруг враги. И не позволил вынырнуть дальше, чем необходимо. Сумеречное сознание. Между и между. Их учили осознавать мир, ситуацию, расстановку сил сразу. Как только ощутил мир. Сильно били за «я не помню, где я» в первый момент.

— Вы должны знать не только где вы находитесь. Вам необходимо тотчас вспомнить, что было до потери сознания. И вычислить, что произошло в промежуток. Воссоздать картину. И главное. До предела возможности не давать понять врагу, что вы уже в состоянии оценивать и мыслить.

Сумеречный промежуток. Сколько раз их задерживали на нём. Сколько раз их вынуждали задерживаться. Учили определять. Сильно били за преждевременный выход наружу.

Всё как в реальности.

Даже обстановка.

Мастера были профи — или на своей шкуре знали, как это бывает?

Не просто сквозь веки. Повёрнутыми, как при сне или обмороке яблоками глаз. Он ощущал ровный, металлический, ослепительный свет. Как в операционной. Такой не даёт тени. Поскольку исходит отовсюду и отражается во всём.

Это не символика. Ещё чего. Практика.

Расслабленные руки и ноги. Как будто подвешенные в пустоте. Поле. Замечательно. Но в поле нельзя даже открыть глаза. Глупо, если подумать. Вопрос, что со способностями. Проверить сразу невозможно. Надо выяснить, если ли у них определитель для этого. Или для этого они приспособили одного из джедаев?

Интересно. Значит, Мон, при всей своей нелюбви к одарённым, использовала-таки сейчас выживших форсьюзеров. А может, как раз вследствие нелюбви. Приятно осознавать себя человеком, который диктует правила потомкам, а может, и самим тем, кто был легендой, мифом, реальной силой в недавней галактике.

Силой, которая смела бы всё.

Если бы не изворотливый, холодный и жестокий ум одного старого ситха.

А его победу над джедаями присвоили себе некие глупцы, не дошедшие до власти.

Кое-какие джедаи выжили. Что не было секретом уже давно. Вопрос лишь в одном: а знает ли Мон, что держит в руках неразбавленный огонь? Сможет ли она вообще понять, как думают одарённые?

Ведь эти джедаи прошли через горнило гонения и геноцида. Они не могут остаться прежними. Просто не могут.

Как не смогли остаться прежними их предки в Силе. Когда они заключили сделку с прочим миром. Из реальной оценки положения дел. Из суровой необходимости выжить. Они выжили… и изменились.

Эти тоже.

Толчок мысли — эмоция — действие. Он оценил обстановку, он всё обдумал, он принял решение. Мгновенно.

И ещё глубже закуклил сознание, одновременно прислушиваясь к миру.

Ага. Именно. Слепящая белизна. И… кто тут живой? Он услышал.

Здравствуйте. Вот и джедаи.

Он упал в ассоциативный ряд прошлого, как в сон.

Их академия создавалась трудно. И насчитывала с учётом всех возрастов, сто двадцать семь учеников. Включая выпущенных.

Сто двадцать семь существ на многотриллионную галактику. Самых сильных. Самых способных. Самых умелых.

Их было двое. Их Мастеров. Учителей. Ситхов. А порой только один. Они не могли распылять свои силы и возиться с середнячковой детворой.

С каждым они работали индивидуально. И каждый стоил того.

Он, Мара, Рик, Рина, ещё с десяток — первый выпуск. Самый трудный. И самый любимый.

— Мы продолжаем жить в воюющем мире. И вам придётся осваивать военные профессии и боевые навыки. Работать шпионами, убийцами, участвовать в сражениях. Вопреки вашим личным способностям и предпочтениям. И я не обещаю вам, что ваши дети не будут жить на войне. Но возможно, внуки. Хотя бы некоторые из них.

Их учили искусно, безжалостно, умело. Вытаскивали наружу все способности. Заставляли использовать все силы. И действовать сверх сил. Весь умственный потенциал. Все способности к Силе во всём их спектре. Все физические возможности. Все боевые.

Тренировки на пределе выносливости. Против мастера. Только к восемнадцати годам понимаешь: а мастер ведь старик. И каков был его собственный предел? Никто не знает.

Приходил Вейдер. Вот этот задавал жару. Доспехи его не смущали. Пять существ разнорасной мелкоты, прополосованные его тренировочным мечом после тренировки тихо отползали в угол и дохли.

— Вы можете упасть только после тренировки. А на ней принимается только один вид отдыха. Если вы потеряете сознание.

Рина теряла. Несколько раз. Она была самая слабая из них. Физически. Мара в несколько десятков раз сильней. А уж они с Риком…

Вот только марафон выиграла она. Такая форма тренировки. Уже почти взрослых. На выносливость. Забрасываешь на определённую планету. На этой планете с помощью дроидов-убийц, разного рода техники, а главное самих приятелей-одногруппников и мастеров за каждым по очереди ведётся охота. Без передышки. Без возможности спать, есть, пить. И почти использовать Силу. Потому что её блокировали одногруппники и мастера. Пока не свалишься. Соответственно, пока условно не убьют. И тебя не отнесут в лазарет. Это было элементарно и ясно. Потому что мастера ещё в их пять-шесть лет отслеживали ложное «я не могу». И доказывали, что могут. Понятно доказывали. С тех пор «не могу» для них означало смерть. Всё просто.

Им было тогда по четырнадцать-семнадцать. Буйный возраст. Он сидел с Риком в общей каюте. Глядел на болтовню двух девчонок. И обронил:

— Ученица Вейдера…

Он помнит, как Рина вскинула голову. Мара была проще. И грубей. Она в высокохудожественных выражениях за пять минут рассказала ему всю его забрачью генеалогию. Она всегда покровительствовала более слабой подруге. Рина молчала. Смотрела. Два провала тёмных глаз. Потом опустила взгляд. На планете её марафон был последним. Она продержалась четверо суток. Упала как труп. А когда он, чья очередь была, остановив дроидов, подошёл к трупу, труп ожил, вскочил и полоснул его мечом.

Он мог поклясться, что сознание до этого она потеряла всерьёз.

А потом ему уже рассказали. На больничной койке. Она полоснула его по груди. Тренировочным. Хотя использовали боевой. Переключила. После того, как он рухнул от болевого ожога, она переполовинила дроидов уже боевым. А последний обесточила и перепрограммировала. На сигнал: охота закончена. Всё в порядке. Перетащила всё в лес. Расстреляла в упор парализующими бригаду подмоги. Взяла корабль и улетела. Около суток была в гипере. Когда вернулась, пришла к императору и поинтересовалась, в достаточную ли норму она смогла привести сама себя.

Тот только головой покачал.

— Для того, что ты с собой сделала — в достаточную.

И тут же отправил в лазарет.

У неё был надорван весь организм. Настоящим образом. Потом император их всех учил использовать для самолечения их собственную Силу.

Она выиграла марафон не потому, что продержалась дольше. При помощи даже заблокированной Силы можно много преодолеть. Всё равно что-то остаётся. Он с Риком смогли по шести. Мара — пять.

Рина выиграла потому, что смогла уйти. Выжить. А остальных убили.

— Вы изначально полагали, что она слабей вас, — пояснил им мастер. — Что она свалится раньше. Что её легче будет убить. Это она и использовала. А вы на этом попались.

Когда они летели обратно, он пришёл к ней. Она всё ещё лежала. Постоял в дверях. Сказал:

— Ученица Вейдера.

Поклонился и вышел.

С тех пор они дружили. На четверых.

Всего в их группе было одиннадцать. Старшая группа. Самая старшая. Первая после уничтожения Храма. После выздоровления от смерти лорда Вейдера. Когда появилось время, желание, смысл.

Их искали целенаправленно, но не параноидально. «Если ребёнок сильный, мы его заметим», — говорил Палпатин. Где бы он ни был. И когда бы он себя не проявил. В сущности, их группа набиралась постепенно. От трёх до пяти. Их привозили на Корускант в возрасте от трёх до пяти лет. Император считал, что в это время происходит самый сильный выброс способностей. Если они есть. Не в младенчестве. Именно на грани сознающего себя возраста. И, кажется, он был настроен на то, чтобы этот первый, закладывающий душу возраст они проводили вне Корусканта. И вне обучения. В семье, в подворотне, в больнице, на войне. Половина детей была с воюющих планет. Вторая половина так или иначе испытала эмоциональный нокаут. И сумела встать.