Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

— Мы не знали об этом, — глухо сказала она. — Если бы мы только знали. А джедаи… Они поддались на провокацию. Они ничего не сказали об этом. Они сразу пошли…

— Потому что их спровоцировали.

— Да, — глухо ответила Мон. — Скайуокер.

— И канцлер ждал их. Потому что тот же Скайуокер предупредил канцлера, — сказал Борск раздельно. — Ты позвала меня сюда, чтобы препарировать старый учебник? Лучше скажи: что в это время делали вы с Бейлом? И с прекрасной, ныне умершей, а в то время вполне живой Амидалой?

— Беременной, — вдруг сказал Мон.

И резко взглянула на Борска.

Шерстяное личико ботана ничего не выражало. Кошачья морда есть кошачья морда. Зрачки. Надо взглянуть в зрачки. Мерцание света на изнанке. Неподвижность зрачка.

Мотма вздрогнула и опустила взгляд. У нечеловекоподобных алиенов галактики, как на подбор, были вот такие немигающие, иногда как будто стеклянные глаза. Взгляд сквозь. И дальше.

— Я знаю, что она была беременная, — сказал Борск. — Разве это относится к делу?

— Мы тогда не знали об этом, — ответила Мотма. Невпопад. И не на вопрос. Но глаза кошки были всё также непроницаемы.

Ей захотелось. Ей жутко захотелось выйти в другую комнату, включить связь и…

Она стиснула себя руками. Обхватила. Прикусила губу.

— Мы с Бейлом и Падме готовили контрзаговор, — тяжело и раздельно сказала она.

Ботан смотрел на неё и ждал. Не дождавшись, спросил:

— Что, только вы трое?

— Нет, конечно… мы… Но мы были наиболее вероятными кандидатами.

— На пост великого канцлера?

— Да.

Борск смотрел.

— Интрига заключалась в том, — произнесла Мотма, — чтобы, когда Палпатин наконец сложит с себя свои полномочия, или же его заставят их с себя сложить, тремя последующими кандидатами на пост Великого канцлера окажутся я, Бейл и Амидала. В любом случае выбрали бы кого-то из нас.

— Второй раз великий канцлер родом с Набу? — спросил Борск. — Вряд ли.

— Мы тоже надеялись на это, — отрешённо ответила Мотма. — Но у Падме к тому времени был огромный авторитет. И большая поддержка. Только…

— Да?

— Мы не знали, что поддержку ей обеспечил сам канцлер.

— Канцлер? — спросил Борск с некой профессиональной интонацией, которая появляется в голосе врачей и родителей по отношению к больному. — Амидала как ставленник Палпатина?

— Да.

— Вы серьёзно так думали?

Она, наконец, уловила интонацию ботана.

— Ты считаешь, что мы выдумали себе это?

— Я считаю, что в последний год перед установлением Империи вы шарахались из стороны в сторону, искали врагов везде и боялись собственной тени.

— Мы не боялись.

— Ну да.

— Мы занимались политикой.

— В последний год все боялись Палпатина.

— Ты там был?

— Я читал сводки. Много сводок. Записи. Дневники. Видеоматериалы. Картину я себе составил. Некое марево, как над Корускантом в то время. Вечное марево, дымка, сквозь которое видно огромное солнце. В два раза больше, чем на самом деле, из-за эффекта преломления лучей. Вечный полдень. А потом резкая ночь.

— Ты поэт? — с удивлением спросила Мотма.

— А как ещё передать ощущение? — спросил Борск. — Не через хронику. Вы жили, как в горячечном сне. Нечто приближалось. Огромное. Слом. Перемена. И вы отчаянно хотели, чтобы эта перемена была в вашу пользу. Только знаешь, что я тебе скажу, Мон. Государства вам было не удержать. Ни одному из вас. Все вы из-за своей слабости скатились б в отчаянную диктатуру. Под маской демократии. А то и без маски. Положение дел в то время было таково, что прежний раздолбай уже не работал. Хочешь, я скажу, что сделала, например, ты, если бы Палпатина убили, а ты бы стала верховным правителем?

Мотма закусила губу.

— Давай, — сказала она.

— Поскольку из-за убийства канцлера, пусть обоснованного, разгорелся бы полный бедлам, ты бы объявила о продлении чрезвычайных канцлерских полномочий. Тем более что где-то там ещё существовали сепаратисты. Конечно, ты бы не пошла на них войной, ты бы попыталась идти путём дипломатии. Как вечно требовала дурочка Амидала…

— Амидала не была дурочкой.

— Демократическая дурочка Амидала, маска на лице умницы Падме Наберрие. Так вот, — не давая ей опомниться, заговорил он дальше, — ты бы пошла на дипломатические переговоры. И ты бы их блестяще провела. Потому что ты бы продемонстрировала сепаратистам силу. Армия. Флот. Подвластных тебе джедаев. Помощника… Анакина Скайуокера?

Мотма вскочила. Борск невозмутимо смотрел на неё. И даже не усмехался. Напротив. Его мордочка застыла в холодной концентрации хищника, ждущего добычу. Ледяные глаза.

— Борск!

— Да, — ответил Борск. — Ту туфту, которую ты мне лепила в присутствии твоих, гм, телохранителей, можешь больше не лепить. И не разыгрывать из себя злорадную интриганку из мыльных опер. Ты боишься.

— Я не боюсь.

— Твоё дело.

— Ты что, форсьюзер?

— Нет. Я ботан.

— Я не понимаю.

— Ещё бы.

— Борск.

Ботан утомлённо прикрыл глаза.

— Ты пахнешь страхом.

Мотма вдруг села. У неё подогнулись ноги. Ботан спокойно смотрел на неё.

— Храм джедаев был бы взят под контроль, — продолжил он негромко. — Ты бы воспользовалась информацией о Палпатине именно так, как выгодно тебе. Ты бы объявила, что приказ об уничтожении клонами джедаев был исключительно ситховским планом. Как раньше он был планом исключительно регрессивной канцлерской клики.

А остальным и пояснять ничего не пришлось. Джедаи, убив канцлера, вообще позволив себе придти к верховному правителю, пусть он в тот момент даже объявил себя императором — преступили черту. Стали смертельно опасны. Ещё никогда раньше они не позволяли себе в своих действиях выходить за рамки приказов. Придя к канцлеру, они подписали себе приговор. Ты знала об этом?

— Я не обязана…

— Тебе казалось, что ты санкционируешь их действия?

— Не казалось — было!

— Вот как? Но они пошли убивать ситха без…

— Да. Именно, — через сжатые губы выплюнулись ненавидящие слова. — Всё должно было быть по-другому. Я уже говорила. Когда Палпатин почти станет императором. Или даже объявит себя им. Это был бы прекрасный предлог. Мы договорились с Храмом. Что, если такое случится, демократические силы государства попросят помощи у джедаев. Ведь джедаям выгодно жить при демократии. Больше свободы. Империя бы превратила их в орудия. Подчинила. Обес… Взяла бы под контроль. Возможно, силовой.

— Да.

Мотма смотрела на него. Борск ответил:

— Но они поступили по-своему.

— Ублюдки. Они заслужили свою смерть.

— Именно поэтому ты их сейчас используешь?

Мон не ответила. Отвернулась.

Джедаи перестали быть послушным орудием в руках политиков, размеренно подумал Борск. И тогда… Что — тогда?

В какой-то момент он ощутил, что надо наступать. Что защита пробьётся. Что сейчас у женщины перед ним в сущности нет никакой защиты. Есть — море агрессии. Почему — другой вопрос. Но пока надо пользоваться ситуацией. Хотя бы потому, что человек, который язвит и агрессивно наступает, говорит и делает много лишнего.

Информация. Информация — это жизнь. Информация — это власть. Свобода. Самое эффективное оружие. Тем более что Мотма действительно боится. Ненавидит и боится.

Борск смотрел на неё, смотрел…

— Джедаи, которые у меня — те, что уцелели в общей резне, — огрызнулась Мотма. — Которые были далеко. Которые сумели спрятаться. Я им — помогла. Дала пристанище. Защиту.

— И запрягла так, как и мечтала. Зачем убивать, если можно использовать?

— Борск.

Мотма встала тоже.

— Что? — спросил ботан невозмутимо. — Вот был такой король и политик. Бейл Органа. Он предоставил на Альдераане убежище неуничтоженным каамаси. И вовсю использовал их дипломатический и политический потенциал. Есть такая вещь, моя дорогая Мотма. Шантаж благодеянием. Укрывательство от врага орудия, которое тебе пригодится. Что каамаси для Бейла. Что когда-то для каамаси джедаи. Что для тебя джедаи. Конечно, опасно. Но зато какая потом отдача.

Они смотрели друг на друга. Мотма первая отвела взгляд. Для Борска глядеть ей прямо в зрачки было слишком лёгким делом.

— Или мы продолжаем лгать друг другу — извини, или ты продолжаешь мне лгать. Или мы всё-таки начинаем говорить начистоту. Я имею в виду — не об исторических артефактах. В первом случае я, как очередное твоё подручное средство, удаляюсь спать, дабы поддержать свои силы. Во втором остаюсь, и мы продолжаем говорить. Только скажу я тебе, Мон, вот что. Из того дерьма, в которое ты себя загнала, тебе одной не выбраться.

— Я не одна, — сказала та холодно и отстранённо.